И дневальный видит, как лесоруб ключом, который подал ему солдат, открывает шкафчик, вытаскивает оттуда винтовку.
«Черт дери, как это я поставил свою винтовку в шкафчик, не открыв затвора, от капрала мне бы здорово утром попало», — думает солдат и с чувством некоторого облегчения смотрит на Инари.
Инари же кладет винтовку к двери, рядом с отобранной у дневального.
— Полезай обратно на свое место и лежи смирно. Лучше спи, — приказывает Инари солдату и наблюдает, как тот взбирается наверх, на свое теплое место и поворачивается спиной к свету, лицом к стене.
Затем Инари тормошит соседа этого солдата. Тот поворачивается на другой бок и не хочет просыпаться.
Голая его ступня высовывается из-под одеяла. Инари кончиком дула щекочет ступню. Тогда солдат просыпается.
— Что, тревога?
— Молчи, — говорит ему Инари и угрожает револьвером.
Ни к чему, чтобы этот солдат сходил вниз со своего места, ненароком разбудит других, и тогда… Но Инари не думает о том, что было бы тогда. Он требует и от этого солдата, чтобы тот отдал ключик от своего шкафчика. Тот после полусекундного раздумья вытаскивает из-под подушки ключик и называет номер своего шкафчика.
Дверцы нескольких шкафчиков не заперты. Владельцы их, значит, в заставах или ушли отыскивать повреждения проводов.
Инари достает третью винтовку и кладет ее рядом с добытыми раньше.
И дневальный видит, как незнакомец (а возможно, что он все это разыгрывает и подослан начальством!) будит осторожно одного за другим по очереди всех солдат, от каждого забирает ключ, достает винтовку из шкафчика и складывает ее в груду у двери.
Люди, у которых отняли винтовки, не могут сразу заснуть, разве за исключением Таненена, которому на все наплевать, и все же они молчат.
Правда, напасть на этого лесоруба им было бы очень трудно, даже если бы удалось как-нибудь сговориться между собой, потому что они все лежат на нарах, а незнакомец стоит.
Правда, кто-нибудь из лежащих на верхних нарах мог бы ухитриться и швырнуть подушку в лампу, но и тогда, если бы все вместе набросились на этого лесоруба в темноте, шесть человек, по числу патронов в револьвере, было бы убито.
Инари будит последних солдат на нижних нарах.
Они, видя наваленную у дверей груду винтовок, еще безропотнее отдают свои ключи.
Однако что делается там на воздухе, на улице?! Инари чувствует себя прикованным теперь к своим пленникам, выйти он не может, оторваться от оружия тоже невозможно.
Он боится даже отвернуться от нар, чтобы не набросились на него со спины, не накинули бы одеяла и не запеленали, прежде чем он успеет пошевелиться.
И даже если он закричит сейчас, кто придет на помощь?
Кто из партизан знает, где он находится?
И тогда он громко говорит, обращаясь к лежащим на нарах. Хотя все молчат или почти неприметно пытаются шепнуть на ухо словцо, ему кажется, что на нарах громко разговаривают. И вот, чтобы перебить разговоры и отвлечь их внимание, он решается сам заговорить с ними.
Надо продержаться так с ними самое большее два часа, потом обязательно должны подойти свои ребята.
Соединение рот уже, наверное, произошло.
Коскинен, перед тем как начать операцию, ждет его возращения из разведки, чтобы узнать результаты и отдать ему распоряжения. А он застрял в казарме.
Ему вспоминается детский рассказ:
«— Анти, я медведя поймал!
— Ну так тащи его сюда.
— Не могу, он не пускает!»
«Так и я сейчас, — думает Инари. — Но откуда же это стрельба?»
И он обращается к лежащим на нарах:
— Ребята, я действую по поручению красного партизанского батальона Похьяла. Наши капиталисты хотят втянуть нас в братоубийственную войну с русскими рабочими и, пользуясь вами как пушечным мясом, завоевать для себя леса и новых рабов. Мы, революционные рабочие Суоми, решили не допустить этой авантюры. Оружие мы у вас забираем, чтобы драться против внутренних врагов, наших общих врагов — офицерья, помещиков и заводчиков. Если вы будете вести себя спокойно, никакого вреда вам мы не причиним. Кто хочет, может даже идти к нам в батальон, нам военные нужны. У нас есть даже бывший ваш сослуживец, солдат Унха.
— Я знаю Унха, — сказал кто-то на верхних нарах.
— Есть и другие. Но предупреждаю, всякое выступление против нас мы будем карать смертной казнью. Теперь вы знаете, в чем дело, и можете спать до утренней побудки.
— А ты не подослан начальством? — робко спрашивает один из солдат.
— У вас все такие умные? — отвечает вопросом же Инари.
— Тогда можешь спокойно спать рядом с нами на нарах, — говорит удовлетворенный таким ответом солдат. — Мы с тобой драться не станем. Мы не добровольцы… не шюцкоровцы… Мы мобилизованные. Понимаешь? Было два шюцкоровца, да ушли. Капрала тоже нет… Ну, те дело иное…
В комнате наступило молчание.
— Товарищ или господин красный партизан, я не знаю, как называть тебя, — раздался снова голос с верхних нар. — Я думаю, что после всего этого, ну, того, что ты отнял у нас ключи, и того, что ты нам рассказал, никто скоро заснуть не сможет.
— Ну, вот Таненен уже храпит.
— Ну, так то Таненен.
— В чем дело? — грозно спросил Инари, подозревая подвох, и взвел курок.
— Я в таком случае попросил бы разрешения поиграть немного на моей скрипке.
— Он всегда такой? — спросил у лежащих на нарах солдат Инари, все еще опасаясь какого-нибудь подвоха в этой необыкновенной просьбе.
— Да уж разреши ему.
— Он у нас болен своею скрипкой.
— Его кашей не корми, была бы скрипка, — раздались голоса с верхних и нижних нар.
— Ну что ж, играй, но смотри, за шюцкоровскую музыку уничтожу скрипку.
— Он больше жалобные разные играет или танцы.
Скрипка покоилась в футляре рядом со скрипачом. Он бережно освободил ее из темницы и заиграл печальные старинные народные песни.
— Ты лучше повеселее, — посоветовал ему Инари, все еще держа в руке револьвер с взведенным курком. Инари боялся, что медленные мелодии нагонят на него сон.
Скрипач завел быстрые и веселые танцы.
Инари взглядывал искоса на груду винтовок, лежащих у двери, слушал тонкоголосую скрипку, думал и ждал смены, ждал помощи товарищей.
Что творится теперь на улице, может быть, все уже кончено?! Может быть, пришел лахтарский большой отряд и, неожиданно напав на первую и вторую роты, всех партизан перерезал или остановил в пути у Коски и там драка, а он, как наседка на яйцах, сидит здесь на этом оружии и ждет у моря погоды.
Скрипка казалась ему слишком медленной, и круглые настенные часы как будто нарочно замедляли свой ход и вызывающе тикали.
Он ждал и пуще всего боялся, что заснет в этом теплом помещении.
И все же, когда в тонкую песню скрипки ворвался резкий скрип двери, Инари вздрогнул, вскочил со стула и громко крикнул:
— Стой! Кто идет?
И сразу перестала жаловаться скрипка.
На пороге стоял солдат, он был без оружия, это сразу заметил Инари. Но за спиною солдата, по-видимому, были люди, это тоже сразу сообразил Инари, заметив, с каким умоляюще-недоумевающим видом оглянулся солдат, встретив в казарме чужого вооруженного человека.
— Стой, стрелять буду! — крикнул еще раз Инари и услышал ответ егеря:
— Не стреляйте, я принес записку к солдатам от штаба красного партизанского батальона Похьяла!
— Я сам комрот этого батальона, дай записку!
И в ответ на эти слова Инари услышал знакомый голос человека, который сейчас встал перед ним как ангел-избавитель.
— Инари, так это ты!
— Лундстрем!
Да, в комнату вслед за солдатом вбежал Лундстрем.
Друзья, держа в правых руках револьверы, протянули друг другу свободные левые руки.
Затем Лундстрем метнулся обратно на крыльцо и крикнул:
— Унха! Веди людей сюда! Инари нашелся!
Вайсонен встал из своего снежного окопчика и, крикнув: «Вот здорово! Погреемся!», побежал вслед за Унха к крыльцу.
В холодной ночи возникали темные фигуры партизан, бежавших к казарме.
Через полминуты весь отряд Унха и Лундстрема был уже в помещении.
— Держать пленных на нарах — раз, отнять у них сапоги — два. Оружие вынести в соседнюю комнату — три. Оставить в комнате трех вооруженных часовых. Сменять каждый час. Снаружи поставить двоих, — распорядился Инари.
И когда все это было исполнено, он, оставив начальником Унха, взяв под руку Лундстрема, вышел из казармы.
Надо было торопиться к Коскинену.
По-прежнему мела метель. Около прислоненных к стене своих лыж Инари увидал наметенный сугроб. Они взяли лыжи и пошли.
Ветер относил снег и глушил слова, но они, стараясь идти рядом, чтобы не потерять друг друга, и громко выкрикивая каждое слово, разговаривали.
— Мы думали, что ты погиб!
— Ерунда! Что это была за стрельба?
— У офицерского дома.
— А!
— Как ты взял казарму?
— Очень просто!
Инари коротко рассказал свое приключение.
— А знаешь, может быть, гораздо безопаснее было не будить солдат, не вытаскивать из шкафчиков винтовок и не складывать их грудою на полу!
— Представь себе, я подумал об этом только тогда, когда все винтовки были на полу.
— Ну, славу богу, все в порядке.
И они, покрытые снежным тяжелым пухом, вошли в комнату поручика Лулука.
На постели сидел Коскинен. Несколько вооруженных лесорубов толпились в комнате, казалось, без дела.
Только что вошедший связист докладывал о том, что утром, к десяти, прибудет обоз Олави и третья рота.
Лундстрем подошел; встав навытяжку, руки по швам, отрапортовал об исполнении приказания.
— Казарма взята без единого выстрела, захвачено оружие и тридцать один солдат. Подробности может рассказать Инари.
Но Инари спросил:
— Что было в пакете с казенной печатью у ленсмана?
— Приказ о мобилизации в Похьяла!
— Сорвали мобилизацию?
— Сорвали!
Инари начал рассказывать о том, как провел он последние три часа.
Рассказывал он неохотно, опасаясь выговора за свое безрассудство. Но когда он закончил свою повесть, Коскинен весело взглянул на командира второй роты и, засмеявшись, сказал: