Мара рассказывала про Вик и Акину, которые пришли в себя, что скоро приедут препараты и оборудование – и тогда они смогут полечить их всех на славу. Но Элис было все равно. То главное, что повредилось, нельзя было вылечить, и видеть кого-то ей хотелось меньше всего. Она отказывалась от еды, соглашаясь на долгие капельницы, и просила только об одном: найти средство от снов и никого не впускать в эти двери. Лин выселили из комнаты сразу же, как Элис привезли, а кроме Мары и – иногда – Стю никто так и не смог прорваться, за что Элис была безмерно благодарна. Она бы так и кочевала из одного кошмара в другой, если бы однажды, открыв глаза, не столкнулась с тем самым взглядом, который хотела увидеть меньше всего и который преследовал ее из раза в раз.
– Привет.
Он даже не шептал – сипел, сидя на кресле у ее кровати. Еще один близкий родственник Ирга, если судить по лицу – опухшее, синее, в безобразных кровоподтеках и ссадинах. Элис успела выхватить взглядом перевязанные белыми бинтами запястья до того, как он спрятал их под рукавами толстовки.
Элис облизала свои пересохшие губы, набрала воздуха в легкие, но так и не смогла сказать ни слова.
– Мара делает перевязку Астору, потом еще нужно Сэма глянуть и Вик – она в себя пришла давно, но сама понимаешь – пара пуль в теле никому еще добра не приносили. – Эван говорил тяжело, кромсая слова и теряя порой целые звуки. Он не смотрел Элис в глаза, все блуждая взглядом по покрывалу, по худым исколотым рукам, из которых торчали катетеры, но только не в лицо. – А я подкараулил момент, когда Стю отлучился, – по-другому к тебе не пробраться.
– Я не хотела никого видеть.
– Меня особенно, да? – Он поник, опуская голову ниже, боясь даже вдохнуть. Элис понимала, что он не виноват, что сейчас нужно его успокоить, но не могла. Он единственный, кто видел все то, что происходило там, он разделил ее боль, ее ужас, и теперь это стояло между ними стеной, словно заговори она – накроет с новой силой, и она уже не выплывет из этой боли.
– Ты не виноват.
– Только я и виноват, Элис. – И тут она заметила стертые костяшки, сбитые пальцы – видимо, наказывал себя Эван, как умел, словно мало ему было боли в том амбаре. – И перед тобой в первую очередь.
Он слегка потянулся к ней отчего-то трясущимися пальцами, и она тут же дернулась в приступе паники. По правде говоря, и прикосновения Костры в душе, и пальцы Мары, что трогали ее ежедневно, и Стю, который нес ее, – все это было очень и очень тяжело, но Элис сжимала себя в тиски и терпела. Теперь же позволить притронуться к себе добровольно было выше ее сил. Эван в ужасе смотрел на все это.
– Ты… Прости, я не буду касаться. Ты ненавидишь меня! И правильно.
– Эван, нет. – Как же тяжело было все объяснять. Особенно если человек априори тебя не услышит. – Дело не в тебе, а во всех: я не готова пока позволить кому-то прикасаться к себе. И я не ненавижу тебя, слышишь?
– Зато я себя…
– Господи, хватит! Ну сколько можно?! Ненавидь этих иродов, их авторов с их извращенными мозгами, всю ситуацию, но не себя! Тебе сражаться нужно, держаться – война только началась.
– А тебе? – Эван с надеждой посмотрел на нее.
– А мне… Забыться. И нет, даже не пытайся говорить со мной. Лучше позови Мару – мне нужно лекарство. И скажи Стю, чтобы больше никого не пускал. Прости, Эван, я не могу… Не могу…
Она знала, что ее слезы убьют его, но ничего не могла с собой поделать, – она не знала, как сражаться, да и зачем. Ей просто хотелось умереть – в этот раз по-настоящему и окончательно. Чтобы больше никаких воспоминаний, никаких мучений и никаких отчаянных глаз на той стороне век, едва она закрывала свои.
Эван выходил из комнаты походкой смертника, идущего на казнь. А у Элис не было сил даже на миг почувствовать себя виноватой. Она снова предала его, оставила одного в самый нужный момент. Чем она была лучше той самой Кэт? Тем, что не резала лица огромным стальным ножом? Что ж, она отлично управлялась словами, взглядами и безразличием – что из этого страшнее, Элис знала наверняка. Внутренние шрамы всегда заживают дольше, если заживают вообще.
Элис не считала дни, не обращала внимания на смену дня за окном, на шум и голоса – ни на что. Просыпалась и просто ждала, когда Мара снова введет ей препарат и позволит погрузиться в очередную мешанину кошмаров. В один из дней она молчаливо позволила осмотреть себя Акине – та держалась бодро, но в глазах откровенно читалась вина. Ей-то в чем быть виноватой – Элис категорически не понимала. Где-то глубоко внутри сидел голосок, который отчаянно кричал, что нужно узнать об остальных, позаботиться о всей семье, но Элис хладнокровно его игнорировала, пребывая в своем горестном коконе. Она знала, что вечно так лежать ей не позволят, но не ожидала, что дверь откроет именно этот человек.
– Мика?
Микалина вошла в комнату огромным серым пятном. Ее волосы были собраны в небольшой пучок на макушке, на лице – ни грамма макияжа, только вековая усталость да мешки под глазами чернее налитых грозовых туч, старая футболка да серый кардиган в комплекте с черными джинсами. Она выглядела очень устало, блекло, демонстрируя тоску каждым дюймом своего тела. Тоску и невероятно огромное самобичевание.
– Ты бы хоть попыталась улыбнуться – кексик как самому косячному человеку, считающему себя во всем виновным, все равно пожизненно достается Эвану. – Элис усмехнулась, пытаясь присесть, но боль царапала изнутри каждый несчастный капилляр.
– Клуб самобичевателей? – Мика подошла поближе, подтянула стул и присела рядом с Элис. – Отличное вышло бы название для книги.
– Ой, давай не будем о книгах. Ты вернулась? – осторожно поинтересовалась Элис. Она очень хотела и одновременно боялась услышать ответ.
– Пока да. Я как узнала обо всем, что творится тут, сразу же взяла билет на самолет. Ну как сразу же. – Мика закатила глаза. – К вам добраться теперь – нужно быть богачом или волшебником. Как видишь, волшебной палочки у меня нет. Добиралась как могла. А тут…
Микалина прикрыла глаза – почти прозрачные веки дергались, выдавая напряжение и усталость. Элис даже не представляла, что творилось за дверьми ее комнаты. Глядя на Мику, вернувшуюся в дом, где живет женщина, у которой она увела мужа, Элис становилось стыдно – столько месяцев, проведенных здесь, ушли впустую. Она снова вернулась в ту эгоистичную, жалкую, жалеющую себя оболочку. Сломанная, уставшая, взвалившая на себя больше, чем могла унести. Она ведь не такая!
– Почему ты ушла? Мик, зачем? Без тебя было так плохо… – Элис держалась, но подбородок дрожал, предвещая все те слезы, что обязательно прольются за этот долгий – а Элис знала, что так и будет, – разговор.
– Я не могла. Ты знаешь, у Сияющей был такой взгляд, словно я ей сердце живьем вырвала. Вот этими вот руками. А я ведь даже какого-то удовлетворения не получила. Это был просто пьяный быстрый секс, я повелась на этого подонка, который только и искал, кого бы завалить. Ну а мне… Мне так одиноко было на этой свадьбе. Вик с Ветром, между вами с Эваном давно такие искры летали, что я только и ждала, когда же вы наконец сойдетесь. Даже малышка наша себе рыцаря нашла, а мне так нужен был мужчина. Я так хотела почувствовать себя желанной, красивой, женщиной, Элис! И перебрала, если быть честной. А потом… Я в зеркало на себя смотреть не могла, но старалась не показывать никому, как ненавижу себя.
– А мы и проглядели, дуры влюбленные!
– Не вини себя, ладно? Тут только я виновата, кто бы что ни говорил. На свадьбе своих друзей переспать с мужем нашей почти что родственницы! Это подло, Элис, я поступила подло. Я не могла оставаться с вами, не могла смотреть в глаза Ветру, Сияющей, Вик… да и вам всем! Взяла работу удаленно, села на первый попавшийся самолет и улетела на другой континент.
– Ты должна себя простить, Мика. – Элис так хотелось снова увидеть улыбку в этих глазах. Микалина не заслужила такого, даже если и была виновата.
– Других прощать легче, ты же знаешь. Им мы всегда найдем оправдание, но себе… Себя-то мы знаем куда лучше, на свои грехи глаза так просто не закроешь.
– Нельзя так. – Элис попыталась покачать головой и отметила, что боль уже не такая острая и невыносимая. – Как теперь-то в доме?
– Ну Вик была очень рада! Да и все, в общем-то, тоже. Ветер присматривается, что ли. Нет, он, как всегда, добр и мил, но мне кажется, что он не знает, как теперь ко мне относиться. Ну а Сияющая все так же меня ненавидит.
– Она всех ненавидит, Мика, оставь. Пламенный тот еще кобель, и не ты виновата, что он ее бросил. Это случилось бы и без тебя.
– Лучше бы так и случилось. Но как есть, и мне теперь с этим жить.
Микалина зябко передернула плечами, поднялась со стула и прошлась по комнате. Ей было неуютно находиться здесь снова, где за каждым углом прятались ее монстры – Элис как никто понимала ее. А поверх всего этого накладывалось еще и то, что творилось за стенами этого дома. А, кстати, что?
– Как там вообще?
Микалина резко обернулась, всматриваясь в лицо Элис. Непонятно, что она хотела там прочитать, но все же вернулась на стул и взяла ее за руку. Элис привычно дернулась.
– Не касаться? – Ответом ей были лишь отрицательные кивки. – Если честно, я вообще удивлена, что ты стала со мной говорить. Ребята сказали, что ты никого не хочешь видеть.
– Твое появление было таким неожиданным, что я даже забыла об этом. – Элис, кряхтя, села, пытаясь не закрыться снова, не спрятаться в свой кокон. Возвращение Мики действительно стало внезапным и отрезвляющим, оно словно отключило ее защиту на эти десять минут. Элис словно вернулась в то время до, когда еще не была сломлена. – Еще Эван заходил, но с ним я точно говорить не могу…
– Не можешь простить?
– Я простила его, Мика. Просто он ведь был там. Я смотрю на него и понимаю: он знает. Он видел все, он пережил это со мной. И больше никаких мыслей в голове, только эти воспоминания, и не спрятаться от них никуда и…