Идти в город не хотелось – пришлось бы брать с собой кого-то из охраны, а лишние люди Элис были не нужны. Поэтому она резко свернула за угол – за домом была неплохая лужайка, где можно побыть одной. Ей почему-то было очень холодно, хотя солнце палило вовсю. Любопытные у их дома оживились, едва она открыла дверь, и теперь самые настойчивые папарацци выкрикивали ей какие-то вопросы и щелкали своими проклятыми камерами. Элис кивнула парочке охранников и двинулась к качелям на заднем дворе, ежась и поплотнее запахивая кардиган. Широкое, рассчитанное на пару-тройку людей деревянное сиденье скрывал толстый плед, оставленный тут для удобства. Эти качели во всех смыслах были идеальными: скрытые от солнца и взглядов в тени сада, могли раскачать тебя сильно-сильно или же слегка покачивать, вгоняя в умиротворение. Элис забралась на них с ногами, пытаясь сжаться в маленький комочек – привычка из детства. Так же, как и с одеялом, под которым ничего плохого не может случиться. Чем меньше ты становишься, сжимаясь в трудные минуты, принимая знаменитую позу эмбриона, тем меньше площадь боли. По крайней мере, так всегда казалось самой Элис. А сейчас ей очень хотелось уменьшить свои страдания. Кто она рядом с этой властной и идеальной Софи? Которую, ко всему прочему, любил Джордж. А Элис даже позволить Эвану прикоснуться к себе не может без страшных воспоминаний. Все мечется, вечно чего-то боится и сторонится. А тут – такой подарок, да еще и сам ему на шею вешается!
– Можно?
Элис встрепенулась и слегка сощурилась, разглядывая говорившего. Она определенно не знала этого мужчину – потрепанного и печального. Именно такие слова приходили ей на ум, пока этот самый мужчина с мольбой в глазах смотрел на нее. Его окружала аура такой черной безысходности и тоски, что Элис невольно втиснулась в спинку качелей. Его страдания захлестывали ее больше, чем собственные. Именно поэтому, она кивнула подбежавшему на помощь Стю, что все в порядке, и разрешила мужчине сесть рядом.
– Если вы попытаетесь навредить мне, – буднично начала Элис, – вон тот здоровенный солдат переломает вам все кости по одной.
– Я знаю, – ответил тот. – Он мне это уже как-то обещал.
Элис усмехнулась, живо представляя эту беседу.
– Вы из паломников? – И, не дожидаясь ответа, продолжила: – Как вам удалось пробраться, …?
– Мартин.
– Так как вы оказались в нашем саду, Мартин?
Элис не стала представляться: если он и правда из паломников, то прекрасно знает и ее имя, и всех остальных в доме.
– В заборе вон за тем кустом есть дыра. – Мартин протянул руку, указывая слабое место их охраны. – Я просидел там часов пять, пролез в пересменку.
– Хм, надо передать Вик, что в нашей обороне огромные бреши. Размером со взрослого мужчину.
Настроение было ни к черту, поэтому Элис даже не старалась быть вежливой. У нее в голове роились другие мысли, поважнее того, что мог сказать ей один из сотен паломников.
– Ну?
Мартин непонимающе уставился на нее.
– О боги! – Элис потерла лоб: назойливая головная боль просыпалась, предвещая несколько не самых приятных часов. – Ты пробрался через охрану, сидел в кустах несколько часов, чтобы что? Помолчать со мной? У меня был отвратительный долгий день, поэтому либо говори, зачем пришел, либо я попрошу Стю вернуть тебя за ограду небольшим, но однозначно неприятным перелетом!
Мартин слегка опешил от такого напора, но все же произнес ту самую ненавистную фразу:
– Он может вернуть меня, ну, назад?
– Конечно! Именно поэтому мы подставляемся под пули, терпим все это, – Элис показала на свое лицо, – вместо того, чтобы очутиться в своих мирах! Вы серьезно?!
– Просто он моя единственная надежда… У меня там дочь.
Элис уже хотела закричать, что у нее там родители, а у Костры – целый приют, и даже у Роджа – трое очаровательных ребятишек, но то, как Мартин произнес последнюю фразу, остановило ее.
– Сколько ей?
– Пять, – выдохнул Мартин. – И у нее никого нет, кроме меня. Если она все еще…
– Что произошло?
Мартин плакал. Скупо, по-мужски, когда одна слеза стоила тысяч женских рыданий, когда все тело каменело, натягивалось, словно тетива, и боль звенела в воздухе.
– Мой мир погибал, Элис. Тонул в крови беззащитных людей. Наш город захватили, и мне некуда было бежать. Я уже тогда не знал, где моя жена, и у меня осталась только крошка Пенни. Я знал, что они идут, знал, что умру. И просто обнимал Пен и повторял, чтобы она не боялась. Ей всего пять, и я знаю, что сейчас случится, но просто говорю, как робот: «Не бойся, милая. Папа очень тебя любит». Как ей объяснить, что стало с мамой? Что будет со мной, с ней? Я не боялся смерти, черт с ней! Я боялся за Пенни. Самое страшное, что может пережить родитель, – муки и смерть ребенка. Ты не поймешь, – обратился он к Элис, – и слава богу.
– Ее убили? – звенящим от слез голосом спросила Элис.
– Я не знаю. Был выстрел, крик Пении и темнота. Потом я очнулся здесь. Но таких малюток, как она, нет в этом мире! Кто так придумал? Почему?
– Эван не виноват, Мартин.
– Мне все равно! Я не хочу убивать или калечить его. Я просто хочу к Пенни. Она все еще может быть жива. Там, среди убийц и насильников, моя Пенни…
Элис видела, как Мартин давился рыданиями. Одно из самых страшных зрелищ, что ей доводилось видеть. И в этот момент что-то внутри нее щелкнуло. Вот она тут, сидит, убивается оттого, что Эван нашел кого-то другого, пока она старательно отталкивала его от себя. Вот она – ее катастрофа! А рядом взрослый мужчина плакал, потому что не знал, что с его маленькой дочкой. Вся ее боль вдруг стала такой мизерной и глупой. Где-то в глубине души она это и так знала, но порой нужен вот такой толчок, чтобы прийти в себя. Она еще успеет выяснить, кто кому действительно нужен в этом странном любовном треугольнике, после, когда они разберутся с проблемами понасущнее.
Вскочив с качелей, Элис присела напротив Мартина, машинально втянув воздух через сжатые от резкой боли зубы.
– Пока мы не можем ничем помочь. Правда, я не вру сейчас. Но мы стараемся, мы ищем ответы, лазейки, что угодно… – Элис всхлипывала, глядя в карие глаза Мартина. Его черные кудрявые волосы трепал ветер, словно стараясь вытрясти из мужчины хоть каплю его огромной боли. – Но если… Нет, когда мы сможем сделать хоть что-то, я найду тебя, Мартин. Я обещаю, что найду тебя, и мы выясним, что с Пенни. Просто подожди пока, потерпи еще немного…
Элис дождалась рваного кивка, вскочила, снова взвыв от боли, и побежала к дому. У поворота она почти столкнулась со Стю.
– Все хорошо? Он что-то сделал?
Элис отрицательно замотала головой. Вдруг ей в голову пришла отличная идея.
– Стюарт, я даю тебе выходной на этот вечер и на завтра. Вик я беру на себя! А ты сейчас берешь вон того мужчину, – Элис указала на все еще сидящего на качелях Мартина, – ведешь его в бар и даешь выговориться за парой бутылок виски. Или еще чего… В общем, помоги ему, пожалуйста.
Стю нахмурился, явно не пребывая в восторге от этой идеи. И Элис подозревала, что больше всего его волновала реакция Вик на все это и то, что он вынужден оставить Элис.
– Хорошо, – кивнул он. – Но если ты вляпаешься во что-нибудь в мое отсутствие…
– Я обещаю быть хорошей девочкой!
– Элис, вот такие обещания чаще всего и заканчиваются самыми ужасными историями. Тем более в случае с тобой.
Элис могла бы поспорить или даже обидеться, но сейчас ее волновало только то, чтобы Стю помог ей.
– Просто держись кого-нибудь из наших, – шепнул Стю. – И не плачь.
Элис радостно закивала, улыбнулась Стю и помчалась ко входу. У самого крыльца она все же затормозила. Вытерла рукавом кардигана мокрые щеки, привела дыхание в порядок. Еще только не хватало, чтобы все в доме подумали, будто она ревела из-за Эвана. Успокоившись, Элис уверенно вошла в дом, внутренне ощущая себя другим человеком. Если уж ей и пришлось пережить все эти ужасы, о которых она, конечно, не забыла, но постаралась держаться на поверхности этого вязкого болота воспоминаний и боли, то пусть все будет не напрасно. Мартин словно поделился с ней частичкой своей огромной силы – силы родительской любви. Мамы и папы – самые смелые, самоотверженные и сильные воины в мире, когда сражаться нужно за детей. Такова их участь, так сильна их любовь.
– Элис! – Эван подлетел к ней, вглядываясь в ее заплаканное лицо. – Ты плакала? Послушай, это все, – он указал рукой вглубь комнаты, где сидела Софи, – недоразумение.
– Эван, послушай ты меня, ладно? Мне все равно, что это было. Ну, может, не совсем все равно, но это неважно. Прости, но кроме наших отношений есть еще десятки тысяч людей, которые верят в тебя, для которых ты – надежда. И, насколько я помню, Софи нужна была, чтобы найти ответы об этой Вселенной. Так, может, займемся делом, вместо того чтобы оправдываться и целоваться?
Элис все же не смогла сдержаться, чтобы не кинуть шпильку в адрес Софи – слишком уж светилось самодовольством ее лицо.
Эван если и хотел что-то возразить, не смог удержаться под таким напором и внезапной переменой в Элис.
– Что бы там ни случилось за эти полчаса, это пошло тебе на пользу.
– Неважно, все так неважно. Вик, я отправила Стю на одно задание, и на завтра его тоже отпустила. И, кстати, в нашем заборе на заднем дворе – дыра. Нужно туда еще кого-нибудь поставить – пусть внимательнее осматривают кусты.
– Да что там произошло?! – взвилась Виктория. – Тебя кто-то обидел?
– Все в порядке. Давайте спать, а? Я бы, конечно, сейчас же бросилась расспрашивать Софи, но после приюта, больницы, всего этого… Мне кажется, мы не слишком работоспособны. Нужно выспаться – так от нас будет больше пользы. Всем доброй ночи.
Элис даже не стала слушать, что ей говорили в ответ. Она прошла через гостиную, не глядя ни на кого, и поднялась по лестнице на свой второй этаж. На сегодня с нее хватит. Боль управляла ее телом и сознанием, и хотя сила и желание бороться наполняли ее до краев, изводить себя она не хотела. Ее состояние теперь не только ее проблема. Чтобы бороться, она должна оставаться на плаву. А значит, сейчас она рухнет на кровать и уснет. Завтра будет новый насыщенный день, из которого она выжмет все. Как и из Софи Демаршалл – Элис наотрез отказывалась называть ее Кэмерон даже про себя.