– Вообще-то я не собираюсь возвращаться, так что могу не бить. Но если все решат, то я с удовольствием поддержу вас.
– А я о чем. Татуировочный наркоман в деле.
– А бить-то что будем? – включился в разговор Роджер, который до этого молча наблюдал за происходящим.
– И ты туда же? Лишь бы влезть в какую-нибудь авантюру!
– Костра, а ты что, не с нами?
Костра переводила взгляд с одного на другого, ища спасения, Элис видела борьбу в ее глазах. В итоге авантюризм – или просто безграничная любовь к своим детишкам – победил.
– Куда я от вас! – улыбнулась она. – Но тогда и я хочу знать, чем будем «украшать» наши тела.
– Может, номер восемнадцать – в честь дома?
– Нет, Эл, нужно что-то более очевидное. Что-то вроде…
– Это не конец.
Все замолчали, глядя на Эвана. Элис прислушалась к тому, как отзывается эта фраза внутри нее, и, получив молчаливое согласие друзей, достала свой мобильный телефон.
– Думаю, для такого заказа Ник с радостью приедет на дом. Кто бы завтра ни исчез, это действительно не конец. Мы вернемся – все-все – обратно. Домой.
– Я уже говорил, что вы – психи? – Ник запустил руку в свои растрепанные кудряшки, представляя масштабы работы. – Дали бы время, придумали бы целый герб вашему дому! А то как малолетки романтические – с пафосными фразами на всех возможных местах.
– Это ты по личному опыту знаешь? – усмехнулась Элис, вспоминая их разговор о татуировках Ника.
– Ты все еще хочешь посмотреть? – Соблазнительно-похабные взгляды у него выходили не хуже, чем у Роджа, отчего у Элис тут же вспыхнули щеки. А Ник повернулся к Эвану: – Ничего личного, просто она у тебя такая заноза в заднице!
Эван вместо того, чтобы возмутиться и заступиться за свою новую-старую девушку, согласно дал «пять» несносному татуировщику. Элис пообещала себе, что обязательно отомстит обоим.
– Я ему работу оптом подкидываю, а он меня занозой называет. Никакого уважения к клиентам, Коля.
– Еще раз произнесешь мое имя, и я его возненавижу. Если бы я знал, Вик, кого ты тогда мне привела, прикинулся бы мертвым.
– Чего прикидываться, если ты такой и есть. Но, если хочешь, могу помочь выглядеть еще более неживым, а то Эл сейчас прожжет тебя своим фирменным взглядом, полным ненависти новорожденного котенка.
– О, ты закрутила, крошка! Но как точно!
Элис закрыла лицо руками. Приговаривая про вселенский заговор под всеобщий смех.
– Ладно, давайте работать. Можно хоть шрифты вам разные выбрать? А то никакого творчества – штамповка сплошная.
– Отдаемся в твои руки.
– Я бы так безоговорочно не доверяла этому пушистику, – елейно улыбнулась Элис.
– Вот с тебя и начнем! – в тон ей ответил Ник, расплываясь в улыбке, больше похожей на оскал.
Элис с выражением великого мученика на лице отправилась на кухню, где оборудовали мини-тату-салон. Она знала, чего хотела: минимализма и простоты. Никаких завитушек или сложных шрифтов – простые буквы, напоминающие текст печатной машинки. Ник долго вертел ее руки, выискивая подходящее место, но в итоге они сошлись на внутренней стороне левой руки – чуть выше локтя.
Пока Ник занимался своим делом, Элис успела выведать у него, что домой он не собирался. Это было ее способом отвлечься и не всадить нож в глаз татуировщику – процесс приходилось прерывать раз десять, чтобы Элис могла перевести дыхание и успокоиться. Ночной ритуал с Эваном дал свои первые плоды, но переживать касания других людей безболезненно Элис пока не могла. Зато узнала, что Ника вполне устраивало положение вещей тут, про свой прежний мир он едва обмолвился, так и не рассказав, почему в итоге оказался здесь.
– Вот и все. Даже работой назвать язык не поворачивается. Как ухаживать, ты знаешь. Так что беги, зови следующего.
– Спасибо, Коля.
Он в ответ только состроил мученическую гримасу – ничем не хуже Элис получасом ранее, и выпроводил занозу из кухни. Элис присела на диван намазать руку заживляющей мазью, когда заметила, что ни Эвана, ни Софи среди всех прочих нет.
– Они ушли поговорить, – шепнула Мика, сидящая рядом. – У тебя, как обычно, все на лице написано.
– Так же, как у Волчары? – Элис смотрела на Сэма, который бессмысленно рассматривал пол, и ее сердце сжималось от жалости и сочувствия.
– Бедняга, – поддержала ее Микалина. – У Акины должны быть очень веские причины, чтобы бросить его здесь одного.
– Веские причины? – брюзжащее карканье, раздавшееся за спиной, разом убило все настроение, что собралось за этот вполне спокойный день. Усиленная охрана обеспечила им довольно тихий день, а вся затея с татуировками добавила веселья. Но Ирг не был бы собой, если бы все не испортил. – Кому нужны веские причины, чтобы убраться отсюда?!
– Хочешь сказать, что тоже решил вернуться?
– Конечно. С вами, что ли, тут оставаться мальчиком для битья?
– Но там же война, там ты…
– Мерзкая тварь? Да! – Ирг улыбнулся, и Элис съежилась на диване от этого зрелища. – Но и тут я такая же мерзкая тварь. Только там у меня есть хоть немного нормальной жизни, а здесь?
– Расскажи, – внезапно повернулась к нему Элис, пока Микалина шептала, что это очень плохая идея.
– Серьезно? Ты хочешь знать о моей жизни? Спустя столько времени тебе вдруг стало интересно, что произошло у мерзости раньше?
– Ирг, ты – мерзость, потому что ведешь себя так, а не потому, что выглядишь иначе.
– Да ладно! Что ж, пожалуй, поведаю тебе свою веселую историю о человеческой доброте и неважности внешности! – Ирг растягивал слова, словно насмехаясь над Элис. Она же решила идти до конца: подвинулась, приглашая существо присесть рядом, и настроилась слушать, что бы он там ни рассказал. – Сколько мне лет, как думаешь?
– Не знаю, – честно ответила Элис. – Сложно сказать.
– Девятнадцать. Мне исполнилось девятнадцать за пару дней до того, как я оказался здесь.
И это оказалось первым потрясением. Элис вполне предполагала, что Иргу не пятьдесят, – вел он себя слишком отвратительно для взрослого человека. Но девятнадцать? Он же еще подросток, у которого гормоны не отбушевали.
– Я смотрю, ты свой переходный возраст так и не перерос.
– Зато ты, судя по всему, перепрыгнула, мудрая, стойкая истеричка.
Элис начинала жалеть, что предложила Иргу выговориться. Его пропитанные ядом фразы уже не задевали, только безумно утомляли, приевшись за долгое время.
– Ты либо рассказывай, либо иди дальше давиться своим ехидством в одиночестве.
Ирг сверкнул своими белесыми глазами, но все-таки продолжил:
– До всей этой фигни с радиацией я жил в обычной такой семье: мама, папа, сестренка. Ей было девять. – Элис впервые увидела у Ирга такие чувства – ему было больно вспоминать свою семью, поэтому и рассказывал он сухо, с привычным ядом. – Про войну и все эти отряды вы и так знаете – вон их сколько тут. Вот и я хотел пойти к ним, защищать планету и всех «прекрасных» людишек.
– Ты? – в одно слово усомнились Элис и Мика.
– Внезапно, да? Я был хорошим мальчиком. Красавцем, как и говорил. Просто не уточнял, в какой период жизни. – Он словно сам над собой насмехался, но неуютно и стыдно было почему-то Элис. – Сестру хотел уберечь, родителей. Чтобы гордились и спали спокойно. Вот только нас с сестренкой заразили этой гребаной радиацией. Знаете, как больно мутировать? Как кожа слазит с тебя клоками, живьем, умывая твое уродливое лицо кровью и гадкой рыжей слизью? А голод? Вы знаете, что такое голод? Когда чуешь запах трупа за мили от тебя и слюна, приторно-сладкая, наполняет рот.
Элис зажмурилась, чтобы справиться с тошнотой. Ее живое воображение слишком ярко рисовало картины того, что происходило с Иргом.
– Представили да? Вижу по лицам, что представили. Только это все происходило не только со мной, но и с сестрой. Она кричала от боли и выла от голода. Маленькая, не понимающая, что происходит. Ей нужна была любовь и защита, но наши родители не хотели иметь детей-монстров. Они отвернулись от нас, сдав вот такому отряду, как сейчас стоит вокруг дома. Мило, не правда ли?
– Ты врешь! Родители не могли…
– Но сделали! Мама и папа отдали на убой двоих своих детей. Просто потому, что мы мутировали. И неважно, что внутри мы так и остались их детьми, вместе с кожей с нас слезла вся принадлежность к людям, так они думали. Поэтому нам пришлось бежать. Такие, как наша вояка, не разбираются, сколько лет существу, чего оно хочет и насколько готово бороться. Они просто приставляют пушку к твоей голове и спускают курок без тени сомнения. Как они и поступили с Биной. Я не смог спрятать ее, спасти от этих тварей!
Он впервые назвал свою сестру по имени. Его голос сошел на сиплый шепот. И вот уже перед Элис сидел не монстр, а несчастный, всеми отвергнутый парень – острые скулы, пухлые губы, густые брови и спадающая на лоб челка. Разбитый, маленький и обиженный, озлобленный на весь мир.
– В тот день я возненавидел всех этих защитников, которые уничтожали нас куда эффективнее радиации или захватчиков. Так что да, я не стыжусь того, что питался ими. Но, в отличие от этих праведников, никого не убивал. Так что давай, расскажи мне, что все вы судите не по внешности, что уродец я по характеру, а не потому что выгляжу как лоскутная кукла.
Элис все никак не могла отделаться от видения несчастного парня. Она впервые так искренне сочувствовала Иргу, хотела понять его и показать, что мир не такой отвратительный, каким он его видит.
– Ирг, я… Я хочу извиниться, мы же не знали, что все… вот так. Ты столько пережил, потерял. Мы не должны были отворачиваться от тебя…
– Единая Вселенная, какие же вы все лживые двуличные твари! Что, грустную историю рассказал, слезки выдавил, и все – можно и пожалеть? И понять? И характер гнусный простить? И даже закрыть глаза на то, чем я там питаюсь и как выгляжу?! А где вы были раньше? Неужели без всей этой истории, которую я вырываю из себя, нельзя относиться ко мне нормально? Вы все пошли на поводу у Вик, для которой я – сущее зло. Вот только для меня зло – именно она и ее отряд. Но кого вы послушаете: мерзкое уродливое существо или миловидного солдата, якобы спасавшего планету? То-то же. Так что держи свое сожаление при себе. Из нас двоих, Элис, еще непонятно, кто все-таки урод!