Жежен, проскользнув вслед за толпой, бросается к правому борту грузовика. Ему удаётся ногой скатить украденную свёклу в канал. Перебежав мостик, он уходит на свой участок. Капо ударами дубинок расчищают дорогу.
Рэймон и Виктор сидят рядом в уборной.
— Мне здорово досталось, — говорит Рэймон, потирая поясницу.
— От эсэсовца?
— Нет, капо мимоходом стукнул.
— Всё-таки справились удачно.
— Да, неплохо, но в следующий раз следует нападать на две секунды позже.
— Жежену что-нибудь удалось?
— Кажется.
— А Роберу?
— Сейчас узнаем. Вот он как раз возвращается.
У Робера вздутый живот. Он развязывает верёвку, которая служит ему поясом.
— Сцапал-таки! — говорит он, вытягивая из-под рубашки два свёклы.
Рэймон вынимает ржавый нож и режет свёклу на части.
— Спрячьте в карманы, чтобы не увидели.
— Один кусок я съем сразу, — заявляет Виктор. — В свёкле есть сахар.
— Я доволен, — говорит Жежен, получая свою долю, — не меньше, чем после операции в Сент-Ассизе. Вкусно.
В каменоломне Маутхаузена кипит работа. Два часа дня. Неожиданно раздаётся вой сирены. Что-то случилось. Никогда этого не бывало.
— Что такое? — спрашивает Робер у старика-австрийца, работающего рядом с ним.
— Не знаю.
На площадке стрела крана неподвижно повисла метрах в тридцати от земли. Постепенно затихает шум отбойных молотков — прекратилась подача сжатого воздуха. Мимо пробегают эсэсовцы.
— Стройся! Стройся! — раздаются со всех сторон крики капо.
Все бросают работу и строятся побригадно.
— Верно, дело серьёзное. Старики и те не видали ничего подобного, — говорит кто-то.
Группы наскоро пересчитываются и одна за другой трогаются к месту сбора.
Тысяча триста человек, выстроенные в две колонны, стоят навытяжку. У всех встревоженные лица. Капо молчат. Kommandoführer[16] и за ним Oberkapo[17] быстрым шагом проходят перед колоннами, пересчитывая людей по сотням. Видно, кого-то не хватает. Подбегают двое заключённых и становятся за последней сотней. К ним подходит Kommandoführer и отпускает каждому по паре пощёчин. Эти двое — капо.
Никто не шевелится.
На скалах, повисших над гранитной бездной, заняли сторожевые посты эсэсовцы. Робер замечает, что один из них беспрерывно нагибается, что-то подбирая в траве.
— Землянику ищет, — шепчет Жежен.
Посреди лестницы в сто восемьдесят шесть ступенек вьётся поднятый ветром листок.
— Смирно! — орёт Oberkapo.
— Что он лопает? — шепчет снова Жежен, продолжая смотреть вверх, на эсэсовца.
Kommandoführer развернул лист бумаги и громко объявил:
— Двадцать пять тысяч пятьсот пятьдесят два!
— Чёрт, это я! — говорит Жежен.
— Выходи.
— Сюда, скорее! — орёт Oberkapo. Жежен выходит из рядов и бежит на указанное ему место.
— Двадцать пять тысяч пятьсот…
Жежен больше не слушает, он с удовлетворением видит, что и Робер присоединяется к нему.
Перекличка продолжается. Один за другим из рядов выходят заключённые и отправляются ко всё увеличивающейся группе, которую разбивают по пять человек. Вызывают только французов. Робер выходит десятым. Виктор четырнадцатым. Их человек тридцать. Когда все уже в сборе, Kommandoführer делает вторую перекличку. Oberkapo проверяет у каждого номер, нашитый на полосатой куртке. Тут собраны все французы, работающие на каменоломне. Их окружают эсэсовцы с ружьями наперевес.
— Кончено! Все по бригадам! На работу! — кричит Oberkapo всем оставшимся в рядах.
Снова воет сирена, люди расходятся на работу, а группу французов ведут к большой лестнице.
— Куда же нас тащат? — спрашивает мертвенно-бледный старик, шагающий справа от Рэймона.
— Наверное, куда-то перевозят.
— Ты уверен?
— А может, что-нибудь и похуже.
— Ты думаешь?
— Откуда я знаю?
— Я слышал, как один немец говорил, что это плохой признак.
— Увидишь сам.
— Обидно, что свёкла наша пропала, — говорит Жежен.
— Итак, повторим: Насьональ, Тольбиак, Берси, Аустерлиц, мост Турнель.
— Ты забыл мост Сюлли-Морлан.
— Ну конечно, его и недоставало. Теперь, наверно, счёт сходится.
— Нет, не хватает ещё одного.
— Мост Альма называли?
— Подумай, забыли его. А ведь это мост храбрецов.
— Считай сначала. Насьональ.
— Раз.
— Тольбиак.
— Два.
— Ребята, можем дальше не считать, счёт сошёлся. В Париже тридцать один мост. Мы их все назвали. Давайте придумаем другую игру.
— Какую?
— Можно пересчитать сады и скверы.
— Я начинаю: Люксембургский.
— Тюильри.
— Монсури.
— Парк Монсо.
— У Башни Сен-Жак.
— Это не сад.
— А сквер с голубями, это что, по-твоему?
— Бют-Шомон.
— Бют-Руж.
Выведенных из каменоломни французов привели во двор 16-го барака. Усевшись вокруг Робера, они придумывают себе развлечения, чтобы скоротать время. Они перечислили 376 остановок метро, вспомнили мосты через Сену и теперь прогуливаются по парижским садам.
— Сад Клюни.
— Сквер Клюни.
— Это одно и то же.
— Нет, ты не прав, сад идёт вдоль бульвара Сен-Жермен, а сквер находится на маленькой площади за Аббатством.
Время кое-как ползёт.
— Послушайте, — говорит Виктор, пока кто-то называет сквер Букико, но не встречает отклика, — меня всё-таки интересует, зачем мы здесь торчим.
— Ты видишь — отдыхаем, — отвечает Жежен. — Как-никак, это лучше, чем надрываться в каменоломне.
— Да, но нас сюда отправили не зря. Говорят, что и остальных французов вызвали в бараки.
Жежен пожимает плечами.
— Скажи-ка, Рэймон, помнишь наш взрыв в Сент-Ассизе?
— Ещё бы!
— Это было ровно год назад.
— Да, верно.
— А дело с кино «Рэкс»?
— Это было в сентябре.
— А бомба в отеле «Бедфорд»?
— Раньше.
— Всё-таки у нас есть утешенье — мы попали сюда не зря. А уж сейчас-то мы им показали бы!
— Да, — подхватывает Виктор, — хорошее было время.
Четверо друзей садятся рядом.
— Мне хотелось бы знать, — говорит Робер, — дошли ли наши письма.
— Своё я вложил в письмо Мишеля, — говорит Рэймон. — На конверте был адрес его жены. Я видел сквозь решётку фургона, что кто-то подобрал конверт.
— Мне только важно, чтобы мать знала, — говорит Жежен.
— Уже год прошёл.
— Уже?
— Слушай, когда мы сюда прибыли, нам казалось, что это продлится месяца два. Потом прошло лето. А теперь осень.
— Как ты думаешь, скоро им конец? — спрашивает кто-то ещё.
— Надеюсь, что да.
— Русские взяли Харьков и приближаются к Днепру, — сообщает Робер.
— Сколько же нам ещё ждать?
— Сказать трудно.
— Покончат с ними в этом году, как по-твоему? Мне очень бы хотелось вернуться к рождеству.
— Возможно.
— Во всяком случае, до весны всё должно кончиться, — говорит Рэймон.
— Почему?
— Я обещал жене, что мы поедем собирать подснежники.
— Боюсь, — говорит один из заключённых, который до сих пор не принимал участия ни в играх, ни в разговоре, — что нам до этого не дожить.
— Почему же?
— Нас увели из каменоломни. Когда нас пригнали сюда, начальник барака выдал всем по котелку супа и вообще был довольно любезен. Нас оставили в покое… Вам это не кажется подозрительным?
— А ты какие делаешь выводы?
— Нас расстреляют. Все замолкли.
— Ну, во что бы поиграть? — спрашивает Рэймон. Но тут же, не получив ответа, прибавляет: — Робер, расскажи нам какой-нибудь анекдот.
— Анекдот военный, — говорит Робер. — Представьте себе…
Но никто его не слушает.
— Неужели этот трус вас перепугал? — говорит Жежен. — Вот я сам расскажу анекдот. Мировой анекдот.
Рэймон, улыбаясь, поднимает голову.
Все слушают.
— Ребята, сирена. Что такое?
— Да это же сигнал к сбору. Вон возвращаются бригады и идёт писарь.
— Быстро, быстро! — кричит писарь. — На перекличку! Завтра работать!
Французы строятся по росту, смешиваясь с заключёнными, вернувшимися из каменоломни. Последние явно удивлены тем, что французы ещё здесь.
— Вот что значит повезло, — говорит Жежен. — Ничего не делали, получили суп и ещё посмеялись.
Француз, недавно высказывавший мрачные предположения, теперь приподнимается на цыпочки, чтобы посмотреть на корзины с хлебом, которые приносят из кухни двое пленных.
— Ну, приятель, — говорит Рэймон, толкая его локтем, — я же тебе говорил, что мы ещё будем собирать подснежники.
XIX
— Чудом уцелели!
— А мы-то смеялись!
— Нас действительно хотели расстрелять.
— А что им помешало?
— Из Берлина пришёл приказ отложить расстрел.
— Как об этом стало известно?
— В лагерной канцелярии нашли бумаги.
— Всё-таки большая часть французов погибла в лагерях.
— Да, возвращается, по-видимому, один из десяти.
Прошло семнадцать месяцев с тех пор как французы, работавшие на каменоломне Маутхаузена, были вызваны в лагерь. Сейчас в Берлине над рейхсканцелярией развевается флаг Победы. Те немногие, которым удалось выжить в фашистских лагерях, возвращаются на родину. В начале 1944 года Рэймона разлучили с друзьями. Сейчас, на границе, он оказался в одном поезде с Робером.
— Где Виктор?
— Он едет с больными.
— А Жежен?
— Умер весной от истощения. Он не сломился до конца.
— А Арман? — Этот выжил.
— Ребята, предместья, предместья.
Мои дорогие предместья…
— Нуаэи-ле-Сёк. Смотри, здесь оживление…
Но день придёт, и жизнь вернётся,