Полеты поручили выполнить группе экипажей, которой руководил капитан А. Д. Щуровский и штурман отряда капитан А. Т. Пустовойт. Мне пришлось не только обеспечивать подготовку пяти самолетов моего отряда, но и самому летать в Крым борттехником в составе экипажа младшего лейтенанта Л, А. Скуднова.
— Летать будем из Адлера, — сказал Щуровский собрав экипажи. — Но горючего для нас там нет. Поэтому на заправку ходить будем к соседям — торпедоносцам Ил-4Ф в Гудауту. После заправки возвращаемся в Адлер, забираем груз и уходим в Крым. Глубина полетов — полтыщи километров, расчетное время в пути пять часов. Ночи сейчас короткие, поэтому задерживаться нигде не рекомендую. О сложностях полетов в горах вы знаете не хуже меня. Нужны предельная осторожность и внимание. Работы много, и чем быстрее управимся, тем лучше. По машинам…
Красный шар солнца тонул в море. Я с техниками закончил проверку всех систем на пяти самолетах. Ждали, когда подвезут груз.
— Не завидую я ребятам в горах, — сказал радист Г. А. Сай. — Немцы сейчас, после Сталинграда, злые…
— Пусть привыкают, — усмехнулся воздушный стрелок М. Н. Стародубов. — Теперь им драпать и драпать.
Подошла полуторка. Десять тюков весом в сто килограммов каждый заняли свои места в грузовой кабине.
— Готовы? — В дверь пилотской кабины высунулся штурман А. Т. Пустовойт. — Надо спешить, а то как бы рассвет над морем не прихватил.
— Готовы, — сказал я, закрыл дверь и занял свое место на широком брезентовом поясе позади летчиков.
— Помчали, — сказал командир.
Ли-2, мягко покачивая крыльями, вырулил на ВПП и пошел на взлет. Мелькнули внизу крыши домов, белая ценная полоса прибоя. Темной синей громадой, застилающей мир впереди, лежало Черное море.
— В море уйдем километров на восемьдесят, — сказал Пустовойт. — Там нас ни один черт не найдет.
— Понял, — сказал командир. — Смотри только мимо Крыма не махни.
Ровно гудели моторы, ночь густела, тьма плотно обволакивала самолет, и если бы не приборы, я мог бы смело утверждать, что машина в воздухе застыла.
— Прошли траверз Туапсе, — сказал штурман. — Усилить наблюдение за воздухом!
В Туапсе были фашисты. Значит, мы перемахнули линию фронта и не исключена вероятность появления ночных истребителей. Все молчат. Такие полеты держат тебя в напряжении, и невольно замыкаешься в себе самом, словно в коконе. Справа черной громадой наплывал Крым. Я помнил его по мирным полетам. Он тогда снял, искрился, и весело смотреть было на эту игру света в ночи.
— Занимаем тысячу метров. — Даже по голосу слышно, как посуровел Пустовойт. — Сигнальные костры выложены треугольником.
— Вижу, — сказал вдруг Скуднов.
Впереди справа мерцали три желтых пятна. Я установил режим моторам, переключил кран питания топливной системы на полный бак и вышел в грузовую кабину. Стародубов распахнул дверь. Холодный ночной ветер ревел в темном проеме. Вместе с Саем мы подтащили первый тюк к двери и уложили его на порожек. Мешок высовывался наружу, обтекаемость машины нарушилась, началась тряска. Я зацеплял один за другим фалы парашютов-полуавтоматов карабинами за трос. Ли-2 лег в вираж. Заревела сирена. Пора! Медлить в горах нельзя ни секунды — костры тут же тонут в ущельях. Отработанным движением правой ногой с силой толкаю тюк вниз, подтаскиваем новый — туда же! Разворот, ожидание, сирена, сброс… Делаем несколько заходов на цель — слишком уж мала площадка, где ждут наши грузы. Работаем в полной темноте, на ощупь. Освещение не включаем, соблюдая светомаскировку. Очередной тюк ложится в проем двери, цепляю фал парашюта за трос. Сирена. Хватаюсь за тот же трос, правой ногой резко толкаю груз, и неведомая сила рвет меня за левую ногу, я падаю. Левого сапога на ноге нет. Обжигает мысль, что фал зацепил сапог и сорвал его. Мое счастье, что обут я по-летнему на одну тонкую портянку, а то лежать бы мне сейчас где-нибудь на камнях Крыма. Поднимаюсь, заодно нащупываю и сапог, в проем двери он не попал. Стародубов закрывает дверь, и сразу в самолете становится тише.
— В рубашке ты, Николай, родился, — смеется он.
Мне не до смеха. Ухожу в кабину к летчикам. Летим домой. Небо на востоке едва заметно светлеет, но мы успеваем вернуться в Адлер до наступления рассвета. Однако здесь новости неутешительные. Разгадав или узнав через предателей систему партизанских костров, враг выложил ложные сигналы, на которые и была сброшена часть грузов. И все же мы поработали неплохо. По донесениям разведки, партизаны получили 49 тонн продовольствия, 5 тонн боеприпасов. Было десантировано 16 парашютистов.
Глава шестая
Четыре месяца — с 16 февраля по 17 июня 1943 года — полк воевал на Северо-Кавказском фронте. 954 тонны бомб сбросили наши экипажи на головы врага, выполняли другие задания. И все же улетали мы из Лабинска с чувством горечи. В Крыму, на Таманском полуострове, над Керчью мы потеряли 29 боевых товарищей и 6 самолетов. Они навсегда остались на Северном Кавказе, А наши Ли-2 легли курсом на Центральный фронт.
…Опытный, обстрелянный боец по многим незначительным признакам чувствует, что скоро будут большие бои. Ощущали это и мы. Затишье перед грозой — вот что встретило нас в России, если можно назвать затишьем в какой-то мере стабилизировавшуюся линию фронта на Орловско-Курском выступе.
Разговоры вертелись вокруг одной темы: что же будут делать дальше немцы? Где нанесут очередной мощный удар?
Однажды утром на самолетную стоянку пришел комиссар полка А. Г. Павлов. Он часто заходил к нам после полетов. Благодарил за хорошую подготовку самолетов к боевым действиям, рассказывал о последних новостях. На этот раз разговор пошел о том, что командование полка, летный состав озабочены состоянием готовности машин к боевым вылетам.
— Вашими руками здесь, на земле, куется победа в воздухе, — Павлов оглядел нас. — Экипажи должны быть абсолютно уверены в надежности работы всех систем машины, а не вдаваться в размышления и сомнения, сработает ли в критической ситуации тот или иной механизм. Что мешает вам в работе? В чем нужна наша помощь?
— Запчастей не хватает, — сказал техник В. Т. Милюков. — Мы провели тщательный осмотр машин. Дефектов много, хотя они и мелкие. Но в авиации мелочей нет.
— Ещё что мешает скорейшему вводу в строй всех Ли-2?
— Будут необходимые материалы и запчасти — за нами не заржавеет, товарищ комиссар, — сказал техник К. К. Стрельников. — У каждого из нас свои счета с Гитлером. Спать, есть не будем, а машины в строй поставим…
— Договорились, — подвел итог беседы Павлов.
Уже на следующий день с центральной базы снабжения доставили несколькими рейсами агрегаты, цилиндры, поршневые кольца… Работа закипела с новой силой. Через трое суток число дефектов резко снизилось.
Полк стал пополняться новыми людьми: летчикам» штурманами, радистами, воздушными стрелками. В основном это были молодые парни, только что закончившие училище. Их вводил в строй экипаж Щуровского, в который едва ли не каждую ночь включали и меня. За ночь выполняли по тридцать-сорок взлетов и посадок.
В конце июня подошел и наш черед перейти к массированному боевому применению Ли-2. Полк получил приказ бомбить аэродромы врага в районе Ольсуфьева и Карачева. Отлично защищенные с земли, прикрытые с воздуха, они представляли собой почти неприступные цели.
Удары решили наносить тремя эшелонами, которые поведут майоры Н. В. Савонов, В. Д. Ширинкин, И. Н. Владимирцев. Три ночи подряд мы выпускали самолеты в полет и с тревогой ждали их возвращения. Они пришли без потерь. А те повреждения, которые получил Ли-2 старшего лейтенанта П. И. Фурсова, можно было и не считать, ведь на обоих аэродромах штурманы лидеров капитаны А. Т. Пустовойт и Н. А. Абрамов ясно видели большие пожары и взрывы. Врагу нанесен ощутимый урон.
Ночью пятого июля я лечу в экипаже капитана В. А. Тишко к железнодорожной станции Унеча. Нет уже у меня того волнения перед боевым вылетом, что я испытывал в начале войны. Нет и страха быть убитым. Война притупляет чувство самосохранения. Ровно гудят моторы, в небе сияют звезды. Линия фронта пульсирует огнем, вспышками разрывов. У нее своя особая жизнь, на которую мы глядим с высоты с обычным, присущим каждому человеку любопытством. А ведь там, внизу, кто-то сейчас гибнет, кто-то побеждает… Но она не равнодушна и к нам. Метнулись в небо лучи прожекторов, рядом расплели дымные шлейфы малокалиберные пушки, заплясали огоньки четырехствольных эрликонов
Огненная полоса остается позади. Снова темнота со всех сторон, убаюкивающий гул моторов. Гляжу на часы, маленькая стрелка застыла на цифре 2.
— Через шесть минут будем над целью, — уточняет паше положение штурман П. В. Романчук.
И будто в подтверждение того, что станция недалеко, самолет встряхивают разрывы зенитных снарядов. Впереди вспыхивают желтые световые купола — это наши Ли-2, шедшие впереди боевого порядка основной группы, сбросили над Унечей САБы. Пробираюсь в грузовую кабину, распахиваю дверь, подтаскиваю поближе открытые ящики с мелкими бомбами. Ли-2 вздрагивает, две фугаски уходят к земле. Вираж. Второй заход. Сирена. Вот теперь моя очередь. Толкаю за борт ящики, самолет снова подбрасывает вверх — пошли бомбы крупного калибра. Крепко упираюсь в стены фюзеляжа и, пристегнувшись за фал, через проем двери гляжу на нашу работу. Ревет ветер, и в этом реве в самой гуще эшелонов, которыми забита станция, распускаются, как диковинные цветы, разрывы бомб. В глаза бьет, ослепляет мертвый белый свет прожектора. «Поймали, сволочи», — подумал я, захлопнул дверь и тут же услышал голос стрелка Павла Радченко:
— Вижу истребитель, командир! Огненный пунктир трассирующей очереди перечеркнул темное стекло иллюминатора. Заговорили наши пулеметы, зазвенели гильзы. Кабину заволокло пороховым дымом. Машина резко уходит вниз и вправо. Едва успеваю ухватиться за трос. На земле, вставшей дыбом, бушуют пожары, и, кажется, мы падаем в самое их пекло. Неужто сбили?! Но Ли-2 мягко выходит из пике у самой земли, и пока я добираюсь до своего места, самолет уже окутывает темнота.