опасности. А на открытой смотровой площадке можно спастись в огораживающем ее рву. Достаточно спуститься по ступенькам ведущей к воде косой лесенки, и ты в безопасности: жирафы никогда не решатся туда ступить. Они с величайшей осторожностью остановятся у края рва.
В течение всего дня вместе с жирафами на открытой смотровой площадке разгуливают и антилопы-канны. Ганс — так зовут самца, вожака стада, — персона необыкновенно важная и полная достоинства. К счастью, он еще не уяснил себе, что у Отто бывают весьма недобрые намерения, когда он становится бок о бок с ним, размахивает своей головой с короткими рожками и ударяет ею плашмя по лбу оторопевшего от неожиданности Ганса. Он воспринимает это как игру. Даже когда в него целятся ударить одной из неимоверно длинных ног. Тогда он тоже опускает голову и старается отразить атаку своими крепкими витыми рогами.
Однако однажды, во время подобного «турнира», задняя нога Отто застряла меж крепких рогов Ганса, и он никак не мог ее выдернуть. С тех пор мы лишь очень неохотно выпускаем этих двух вожаков гулять одновременно. Ганса запирают летом на целый день в хлеву, но зато ночью он становится полновластным хозяином площадки и разгуливает по ней вместе со своими двумя женами — Ольгой и Гретель.
Таким образом, днем у Ганса достаточно времени для того, чтобы метить свое внутреннее помещение. Собаки, как известно, метят границы «своего» участка мочой, опрыскивая ею стволы деревьев; бегемоты маркируют границы своих владений, разбрызгивая экскременты по кустам и откладывая кучи на земле. У самцов же антилопы-канны на лбу под густой шерстью имеется специальная железа, выделяющая черноватую мазь. Этой мазью Ганс и наносит черные пятна на стены своего жилища. А стены эти, между прочим, светло-зеленые, чистые и гладкие, и служителю Айхгорну совершенно неинтересно их вытирать без конца. Но у Ганса в этом противоборстве выдержки оказалось побольше. И теперь, чтобы посетители зоопарка не думали, что у нас не следят за чистотой, на помещении Ганса вывесили табличку с надписью, поясняющей, что грязные пятна на стене — это вовсе не грязь, а пограничные столбы.
Некоторое время мы держали вместе с жирафами газелей Томсона, или «томми», как их зовут дома, в Африке. У них такие веселые черно-белые полоски на рыжих боках. Но тут опять же козлик, их вожак, оказался совершенно безрассудным и дерзким субъектом. Поскольку он являлся обладателем острых, как шило, рожек и. к тому же вообще был, по-видимому, маленьким нахалом, он старался задирать всех и каждого. Он отходил на пару шагов назад, разбегался и вонзал свои острые рожки жирафам в ноги или миролюбивым антилопам-каннам в брюхо! Даже мощного самца Ганса он бесстрашно вызывал на бой! Разумеется, тот не приходил в восторг, когда к нему подбегала такая мелюзга и всаживала рожки ему в физиономию. Дважды мы бывали вынуждены спасать наглеца, когда Ганс прижимал его своими мощными рогами к земле. Кончилось тем, что антилопа Ольга однажды отвесила задире задней ногой такой удар по носу, что переносица оказалась переломанной.
Я подумал, что драчуну пришел конец. Нос его до того распух, что козлик напоминал теперь скорей антилопу-сайгу, чем африканскую газель Томсона. Он не мог как следует жевать, и нам приходилось скармливать ему супы и каши.
«Это послужит тебе уроком, мой малыш!» — подумал я, но, оказывается, ошибся.
Как только спустя несколько недель козлик оправился и снова встал на ноги, к нему тут же вернулось прежнее нахальство. Ничего не помогало, даже резиновые наконечники, которые мы надевали на его острые рога. Пришлось ему перекочевать вместе с женой и ребенком в другой зоопарк. Теперь он устраивает свои безобразия в Ганновере.
Этой весной на очереди павильон жирафов: его предстоит побелить от крыши до подвала. Как ни странно, возведенные вдоль стен леса нашим жирафам ничуть не помешали — они не обращали на них никакого внимания. Все, кроме «маленького» Туло. Тот не пропускал ни одного маляра без того, чтобы с ним не «поздороваться». И нагонял на них при этом немало страху. Стоило появиться какому-нибудь маляру с лестницей на плече, жирафчик галопировал ему навстречу даже из самого дальнего угла загона. Он торопился при этом изо всех сил и едва успевал затормозить, не добежав двух шагов до насмерть перепуганного мастера. А ведь он совершенно не хотел никого пугать и, наверное, здорово удивлялся, когда они от него убегали, а один даже бросил на пол лестницу. Детенышу всего-навсего хотелось поиграть, ведь у него здесь не было никаких приятелей-сверстников, как это бывает в любом большом стаде жирафов в Африке. Он бы ужасно обрадовался, если бы какой-нибудь маляр с лестницей на плече согласился галопировать вместе с ним наперегонки по загону.
Иногда наши постояльцы устраивают странные процессии, шествуя по кругу. Случается это чаще всего под вечер, и возглавляет процессию Отто. За ним следует Лотхен, за ней Лиза, за ней Туло, но это еще не все. Антилопы-канны со всеми чадами и домочадцами тоже пристраиваются к процессии и чинно шествуют друг за другом в строгой последовательности. Поскольку они и в Африке привыкли выстраиваться в цепочку и идти «в затылок» друг за другом, то этим и объясняется, что в саванне постоянно натыкаешься на плотно утоптанные тропы, которые всегда принимаешь за специально проложенные человеком дорожки. А это не так.
Когда у Ольги или Гретель появляется детеныш, мы выжидаем, пока он твердо встанет на ножки и научится ходить. Для этого должно пройти не более одного-двух дней. Потом мы выпускаем детеныша вместе с матерью в общий загон. Как только он туда входит, обычно удивлению и восхищению нет конца: все обитатели загона подходят им полюбоваться. Головы всех жирафов непременно спустятся со своих высот, чтобы обнюхать нового гражданина зоопарка. Ни разу не было случая, чтобы кто-нибудь из них хоть чем-то обидел малыша, даже если тот неуклюже наступит кому-то из них на ногу или перепутает с матерью и начнет протискиваться между ног жирафа в напрасных поисках материнского вымени.
Что касается самца Ганса, то тот считает себя, по-видимому, вполне подходящим кавалером для самок жирафа. Иной раз он принимается настойчиво их преследовать своими ухаживаниями, что Отто, к счастью, всерьез не воспринимает.
Мы заметили, что все жирафы без исключения любят воду. Когда идет дождь, они часто выходят под открытое небо и стоят там, явно блаженствуя. Мне даже кажется, что они после такого душа становятся гораздо желтей и чище. Они бывают довольны и тогда, когда служитель поливает их из шланга.
Недавно служитель заметил, что, оказывается, и окапи по кличке Эпулу такой же любитель душа. У окапи ведь только туловище блестящего черного цвета — сверху его ноги полосатые, как у зебры, а книзу кончаются снежнобелыми «чулочками». Содержать эти «чулочки» в чистоте в условиях зоопарка дело отнюдь не легкое. Ведь Эпулу не дает скрести себе ноги щеткой — он, по-видимому, боится щекотки. А меня всегда огорчает, когда он укладывается на грязную солому, а потом расхаживает перед посетителями с желтыми неопрятными ногами. Поэтому очень кстати, что служитель как-то обнаружил, что вечно удирающий от щетки и мыла окапи с удовольствием подставляется под струю бьющей из шланга воды. Он даже подойдет поближе на пару шагов, чтобы она в него обязательно попала. Таким способом нам теперь удается содержать в чистоте белые «чулки» нашего окапи, как это и положено такому редкому и важному заморскому гостю.
Вот так протекает жизнь наших четырех жирафов в их новом доме; здесь у них и любовь, и ссоры, и появление на свет детенышей, и так до самой их кончины. Потому что покинуть наш зоопарк они уже не смогут: для этого они стали слишком высокими. Ведь и в Африке отлавливают только молодняк, а рослых особей снова отпускают на волю, когда они вместе с молодняком попадают в специально построенные краали-ловушки. Потому что для перевозки годятся лишь особи не выше трех метров тридцати сантиметров. Если они больше, то с ними не проедешь под железнодорожными и автострадными мостами.
В цирках иногда применяли особые фургоны для перевозки жирафов, в которых крышу с мягкой обивкой при необходимости можно было опускать вниз с тем, чтобы стоящему внутри животному приходилось наклонять голову и держать ее в таком положении, пока крышу не поднимут снова кверху. Однако к таким манипуляциям жирафа надо приучать путем долгой дрессировки. На подобное соглашаются лишь очень ручные, привыкшие к частым переездам с места на место животные. А когда несколько лет тому назад одного жирафа перевозили в Лондонский зоопарк, ему на шею накинули канат и каждый раз, когда грузовик, в котором его везли, проезжал под мостом, служитель тянул за канат, заставляя жирафа опускать голову. Так они и добрались благополучно до места назначения. Служитель подсчитал, что Нелли пришлось «кланяться» сорок три раза!
За последнее столетие нас, европейцев, ознакомили не только с такими чудесами, как железная дорога, самолеты и электрическое освещение, но и с животным миром далеких континентов. Это, безусловно, заслуга зоопарков. Сегодня почти каждый ребенок в городе может похвастать тем, что видел живого жирафа. Но трудно вообразить себе тот переполох и столпотворение, когда в 1828 году такое удивительное, ни на что не похожее создание прибыло в Вену в качестве подарка немецкому кайзеру от паши Египта Мухаммеда Али! Незадолго до этого тот же Мухаммед Али послал двух жирафов в Англию и одного в Париж; но это был первый, ступивший на немецкую землю.
Животное перенесло почти месячную (с 30 марта по 27 апреля) качку на парусной шхуне от Египта до Венеции. А оттуда уже (после небольшой передышки) оно отправилось пешком через всю Венгрию до Австрии.
В те времена всех крупных животных, предназначенных для зверинцев, водили пешком. В первые дни жираф очень уставал, потому что у него не было привычки к длительным переходам, так что приходилось подвозить его время от времени на плоской телеге. Но потом египетскому служителю, сопровождавшему животное, снова удавалось побудить его встать и идти дальше своим ходом. Под конец жираф уже преодолевал за день около пятнадцати километров. Кайзер отрядил нескольких солдат из морской пехоты, которые составляли нечто вроде почетного эскорта при «заморском госте»