Он вскочил на ноги, подошел к окну и жадно втянул воздух. Потом обернулся и спросил:
– Ты не веришь мне?
– Не верю, – подтвердил я.
– Так отчего я, по-твоему, не хочу их взрывать?
– Ты безумен.
– Ах да! Извечное объяснение! Все, что непонятно, – из области безумия. Немного лекарства, и все пройдет! Подлечить всех, и не останется ничего необъяснимого в этом мире! Все встанет на свои места…
– Угомонись! – приказал я. – Верю я тебе или нет – не имеет значения. Мы должны взорвать статуи. Завтра ты заложишь динамит, а я проконтролирую. Возможно, потом мы побеседуем о твоих прошлых жизнях.
– Потом? Это вряд ли. Обычно я недолго живу после уничтожения.
– Меня это не касается.
Я вышел, оставив его один на один с отчаяньем. В доме поставил караул – на тот случай, если Джамилю вздумается повторить суицид. Возвращался пешком, смотря вдаль, поверх приземистых домов. Приближался закат, это было заметно по едва уловимому оттенку света – будто кто-то уронил несколько гранул марганцовки и они растворились в воздухе.
Джамилю я не поверил, но воспоминания о философском разговоре отца с учителем истории что-то всколыхнули в моей душе.
Утром все собрались возле статуи «старшего Будды». Джамиль сидел на земле в компании своих работников. Бойцы выгружали ящики с взрывчаткой. Журналист с оператором спорили о чем-то своем, указывали руками то на скалы, то на город. Прибывший из Кабула микроавтобус стоял чуть поодаль. Я подошел к нему и велел всем выйти из салона. Наружу выбралась невероятно сутулая женщина, а следом за ней две девочки. Все были укутаны так, что лиц не разглядеть.
– Будете стоять тут, – велел я. – Надо, чтобы он вас видел.
Я вернулся и подозвал Джамиля:
– Готов?
– А как ты думаешь? – зло ответил он и глянул поверх моего плеча на родных.
Я поманил жестом Фарида. Рабочий приблизился, явно не ожидая ничего хорошего.
– Шесть отверстий, как планировали? – уточнил я.
– Да. Все сделали.
– Ты сам долбил?
– И я тоже.
– Сегодня опять полезешь.
– Зачем?
– Будешь закладывать взрывчатку.
– Я? – Фарид выпучил глаза.
– Ты. А он тебе объяснит. – Я перевел взгляд на Джамиля, который тоже уставился на меня. – Ты же ему объяснишь?
Джамиль сглотнул слюну, затем кивнул – неуверенно, с опаской.
– Возможно, мы решим твою проблему, – пояснил я. – Если она, конечно, есть. А ты, Фарид, учти: если не постараешься – завтра у микроавтобуса будут стоять твои близкие.
– Я все исполню! – заверил Фарид.
Джамиль посмотрел на меня с нескрываемой благодарностью.
– Действуйте! – приказал я.
Они оба оживились, принялись обсуждать ход работ. Джамиль принес карту, разложил ее в кузове пикапа обратной стороной вверх и нарисовал статую. Крестиками отметил просверленные отверстия.
– Глубина шпура? Диаметр? – спрашивал он Фарида и записывал цифры. – Песчаник порода… кремнистая… пористость полпроцента… плотность… нужно расширить диаметр этого шпура, чтобы детонационная волна пошла вертикально… – И обращаясь ко мне: – Хочу посмотреть на взрывчатое вещество.
Я указал ему на ящики. Джамиль поднял одну крышку, списал данные с маркировки. Поразмыслил, шевеля губами, и вернулся к нам с Фаридом.
– Подойдет. Это гранулит М. Я таким взрывал. – Он притащил свой рюкзак и сумку, покопался в вещах и добавил: – Вот только гранулит «М» почти нечувствителен к механическому воздействию. Нужен промежуточный детонатор.
– Что это значит? – спросил я.
– Например, тротиловые шашки. Найдутся у вас?
– Сколько нужно?
– По одной на каждое отверстие. Сначала заложим гранулитом, а на выходе поставим тротил. И еще, – он повернулся к Фариду, – мы не можем протянуть огнеприводный шнур на пятьдесят метров, электродетонаторов у нас нет, поэтому используем тлеющий фитиль. У меня есть. Обычно он тлеет по одному сантиметру в две минуты. Но я не знаю, какой там наверху ветер, поэтому будем рассчитывать, что в одну минуту. Сначала устанавливаешь взрывчатку во второй шпур, затем – в первый. Подпаливаешь фитиль на первом. За минуту спускаешься до второго и подпаливаешь его. У тебя остается целых четыре минуты, чтобы спуститься вниз и убежать из зоны взрыва. Кстати, тут нужно все расчистить…
Я был рад, что дело наконец-то сдвинулось с мертвой точки. Они всё тщательно отрепетировали, и Фарида повезли к более пологой стороне скалы, где он взобрался наверх. Веревки висели еще со вчерашнего дня.
– Ты можешь отпустить моих родных? – попросил меня Джамиль. – Пусть хотя бы в доме пересидят.
– Если верить твоим рассказам, у тебя было множество родных.
– Да, было. Но это не значит, что я не люблю этих.
– Отпущу их, когда исчезнет первый идол.
Джамиль вдруг заплакал и упал к моим ногам.
– Приставь пистолет к моей голове! – проскулил он.
– Пистолет? Для чего?
– Пусть все думают, что я прошу пощады.
Я вынул оружие из кобуры и направил ствол. Не знаю, почему я послушался.
– Не понимаю, как тебя отблагодарить, – тараторил Джамиль, глядя на меня снизу вверх. – Я мог бы прославлять твое имя в веках, повторять его в каждой будущей жизни. Но я надеюсь, что избавился от проклятия и больше ничего не вспомню. Боги отблагодарят тебя! Я уверен.
– Не думай, что поверил твоему безумному рассказу! – ответил я. – Мне нужно взорвать статуи, и я устал от твоих вывертов. Пусть хоть твоя горбатая жена взрывает, мне плевать, главное, чтоб эти ниши остались пустыми!
– Пусть так. Но я все равно в долгу перед тобой.
Я убрал пистолет и велел ему подняться.
– Считаешь, если сам не приложил руку к взрывчатке, то остался безучастным? – спросил я. – Думаешь, твои боги простят остальную помощь?
– Почему-то мне кажется – да. Они простят меня. Я чувствую.
Следующие полчаса мы наблюдали, как Фарид закладывает взрывчатку. Отсюда снизу он казался не больше муравья, но я представлял, как сейчас трясутся его руки, а пот заливает лицо. Наконец он запалил один фитиль, другой и, оттягивая рычаг, начал поспешно опускаться – это больше походило на падение. Достигнув подножия, Фарид отстегнул карабины, выбрался из страховочной привязи и помчался прочь. Наверху прогрохотало. Посыпались камни, облако пыли укутало скалу. Через минуту – второй взрыв. Когда пыль осела, мы увидели, что у Будды нет головы. Бойцы и рабочие издали единый радостный вопль.
Первую статую мы уничтожили к вечеру. Остатки каменного туловища снесли прицельным огнем из пушки. Я, как и обещал, освободил родных Джамиля. Он и сам напросился съездить с ними в Кабул, пообещав, что завтра вернется и я «не пожалею».
На следующий день он привез дополнительное оборудование: катушки со шнурами, электродетонаторы и взрывную машинку с потертой ручкой. Вторую статую мы уничтожили профессионально. Я надеялся, что съемки второго подрыва попадут в мировые СМИ.
Джамиля я отпустил. Напоследок он попросил у меня разрешения исследовать старинные пещеры и с мальчишеским восторгом полез в ближайший грот. Кажется, он действительно был уверен, что избавился от проклятия, а я мысленно пожелал ему избавиться от безумия. Кто знает, может, он придет в себя, раз его не заставили взрывать?
Больше я его не видел, если не считать кое-чего, случившегося пятнадцать лет спустя. В то время я работал в пресс-службе и мне на стол лег отчет о событиях в Ираке. В Мосуле взорвали библиотеку, уничтожив десять тысяч книг. Кувалдами разбили множество памятников и музейных экспонатов. Бульдозерами сровняли с землей остатки древнейших ассирийских городов – Нимруда, Хатры, Дур-Шаррукина.
Я перебирал фотографии и задержал внимание на одном снимке. Возле разрушенного дворца Ашшурнацирапала II с автоматами наперевес стояла группа боевиков. Среди них я увидел Джамиля. Казалось, что взрывник когда-то очень давно заблудился в местной пустыне и во время блужданий солнце выбелило на нем все краски. Лицо – серое, кудри – седые и жидкие.
Джамиль был единственным на этом снимке, кто не улыбался.
Данило РазиняПуть Карлюты
Памяти Тани
Уважаемая редакция! Предлагаю вашему вниманию рассказ на злобу дня. Сам я киевлянин. Скрываюсь под псевдонимом. О себе, пожалуй, пока все – так безопаснее. У немцев, кажется, есть поговорка: «Дьявол в деталях» – и я предпочитаю обойтись без подробностей личного характера, во всяком случае до поры. Почему – надеюсь, поймете, когда ознакомитесь с содержанием.
P. S. Парням из СБУ советую особо не обнадеживаться: интернет-кафе, из которого я пишу, ко мне никакого отношения не имеет. Наоборот, у них здесь все очень даже патриотично: яичница и та с каким-то голубоватым отливом, кстати, невкусная. Не приду сюда больше.
Был исход ноября. Погода соответствовала. Вверх по бульвару Шевченко шел человек и любовался городом. Город, действительно, выглядел здорово. Намного лучше Донецка. Да что там здорово – он был красив. Вернее, оставался красив. Назло низким свинцовым тучам, загаженным после очередного футбола тротуарам и понатыканным где только можно нацистским билбордам с патетически-дегенеративными харями.
Дойдя до конной статуи Щорса, человек остановился и какое-то время ее рассматривал. Лихой комбриг, слегка размытый ранними осенними сумерками, казалось, вот-вот опустит воздетую к небу гранитную длань, вздыбит танцующего от нетерпения коня и продолжит методично крошить не додавленную тогда, в девятнадцатом, петлюровскую сволочь.
Налюбовавшись, человек продолжил свой путь. Только пошел не вниз, к площади Победы, а свернул влево, куда глядит памятник. На улицу еще недавно Коминтерна, а нынче, вы не поверите, имени Симона Петлюры.
Человека по его внешнему виду вполне можно было принять за потенциального путешественника: кеды, штормовка, тертые джинсы, большой туристский рюкзак за спиной, да еще вдобавок ко всему буйная, торчащая веником борода. Как у какого-нибудь киношного геолога. Или штурмана дальнего плавания. Разве что не хватало зажатой в зубах дымящейся трубки – ну чтобы полностью соответствовать образу.