– Я-то? Ну да, вообще, встречаю.
– Мы тоже. Папу нашего. А вы? Жену?
Карлюта секунду помедлил, глянул на пацана. Потом ответил:
– Не. Не жену.
Он встретил свою будущую жену, приехав в родной поселок продавать дом.
Как только схоронили отца, вернее то, что от него осталось, Карлюта перебрался в Донецк. В армию его не взяли по той же причине, что и в шахту, – из-за слабых легких. Сказали, что солдата из парня не выйдет. Кстати, ошиблись.
Оглядевшись в городе, Карлюта попытался поступать и пролетел. Без шансов. Срезался на первом же экзамене. Не смог ответить, что такое принцип талиона. Потом нарочно посмотрел – очень понравилось. И запало в память. Что же касается высшего образования, не очень-то и хотелось. Подумаешь, институт.
Он решил определяться на работу. И ничтоже сумняшеся обратился в бюро по трудоустройству (была в советские времена такая организация). Оттуда молодого, аккуратно причесанного комсомольца официально направили в недавно созданное предприятие с интригующим названием «Спецкомбинат № 1». На должность агента в конторе ритуальных услуг.
Карлюте повезло. Он, можно сказать, стоял у истоков: спецкомбинат только начинал свою славную историю. Уже через полгода за свободную вакансию здесь давали пять тысяч рублей. Соискатели, все сплошь солидные люди, с вузовскими дипломами, душу готовы были заложить, чтобы попасть к Карлюте в стажеры. Если бы не сделали этого много раньше, по совершенно другим поводам. А так – просто платили деньги. Разумеется, не Карлюте.
Наш герой оказался как будто рожден для этой работы. Он был немногословен, надежен и всегда трезв, в отличие от большинства коллег. Внушал, в общем. Скорбящие родственники стремились иметь дело именно с этим вежливым, искренне соболезнующим молодым человеком. Говорили так: «Слышь, в пятой комнате рыженький такой штымпок – вот к нему идите». И Карлюта не подводил. У него неизменно находилось для каждого время, правильные слова, а также не предусмотренный прейскурантом оркестр и надежные «плечевики», опять же трезвые. И много еще чего, за вполне разумную цифру. Кстати, он предпочитал мелкие купюры. На всякий случай.
Через год накошенных дензнаков хватило на вполне приличную кооперативную квартиру в Куйбышевском районе. А на обстановку не хватило. Вот он и решил реализовать неумолимо ветшающий родительский дом. И засобирался в поселок. Покупатели нашлись заранее, поэтому дело оставалось за малым – оформить куплю-продажу.
Стефа (редкое для наших краев имя) работала поваром в столовой, куда Карлюта зашел пообедать. Тоже приехала на практику, как когда-то Карлютина мать. Только после кулинарного техникума. И не из Белгорода, а из-под Ивано-Франковска. В СССР это было в порядке вещей. Правда, Союз к тому времени уже распался: шел 1992 год. Но кое-какие рудименты в системе профтехобразования еще оставались. Как и сама система. Хотя и недолго.
Карлюта увидел ее в окошке раздаточной – как она в запарке сдувает со смуглой щеки выбившийся из-под поварской шапочки непослушный иссиня-черный локон. И тут же влюбился.
Плюнув на все дела, юный негоциант дождался закрытия и пригласил девушку в кино. Раньше рыжий никогда на подобное не решался. И поэтому был несказанно удивлен и даже слегка запаниковал, когда Стефания согласилась. Почему, что́ она в нем нашла, мы с вами знать не можем.
В общем, они пошли в кино. На «Анжелику – маркизу ангелов». Вместо того чтобы смотреть фильм, Карлюта исподтишка любовался тонким, четко очерченным Стефиным профилем. Девушка, наоборот, была полностью поглощена происходящим на экране. Она сидела, слегка подавшись вперед, и в наиболее драматические моменты прикрывала ладошкой по-детски припухлые губы. И это было лучшее, что видел Карлюта за свои неполные двадцать два года. Лучшее. И вообще все было замечательно. И все устраивало. Даже обосновавшаяся в первом ряду, готовая в хлам Ипатьевна, периодически объявлявшая очаровательную Мишель Мерсье проституткой.
Назавтра показывали серию «Анжелика и король». Ипатьевна, видимо, страдая похмельем, отсутствовала, обстановка располагала, и Карлюта решился: посреди сеанса он прокрался рукой за спинкой соседнего кресла и неумело обнял свою спутницу. И ничего страшного не случилось. Стефа затрепетала, глядя прямо перед собой, прошептала что-то вроде: «Нэ можно… Нэ руш», а сама, вместо того чтобы отодвинуться, робко прильнула к его плечу. Так они просидели до самого финального титра.
Через день, на «Неукротимой Анжелике», отдохнувшая Ипатьевна исполняла свой репертуар по полной. Но это уже ничего не могло изменить. В тот вечер Карлюта и Стефания поцеловались.
А в субботу, после «Анжелики и султана», он сделал ей предложение. И увез в Донецк обставлять новую квартиру: сделка по дому все-таки состоялась.
На следующий после свадьбы год Стефины родичи признали Карлюту зятем и даже приехали в гости. И тогда признали еще больше: «рудый дурэнь» неожиданно оказался прекрасным хозяином. В Прикарпатье таких любят.
Молодые зажили дай бог каждому. Стефа трудилась в солидном ресторане, а Карлюта все там же – в спецкомбинате. Его коллеги становились директорами кладбищ, шли в бизнес, гибли от пуль конкурентов, некоторые, кто поудачливее, избирались в Раду, уезжали в Киев и уже там гибли от пуль черт-те кого, а он оставался рядовым, овеянным преданиями агентом городской ритуальной службы. Снискавшим заслуженное уважение сотрудников, равно как и клиентов… извиняюсь, их родственников. Имел пусть не заоблачный, но вполне солидный, а главное, стабильный доход. Стабильнее некуда. С тенденцией к возрастанию – в полном согласии с демографическими показателями в регионе и спецификой нашей постсоветской действительности, где смерть намного неизбежнее чего бы то ни было, даже налогов.
Счастливая пара стремительно богатела. Сначала появилась машина. Чуть позже – дача в Урзуфе, на берегу Азовского моря. Не Крым, конечно, но все же. Потом были регулярные поездки за границу и много прочей приятной всячины. Не было только детей. Как они ни старались. Однако терпенье и труд все перетрут – через четырнадцать лет родился Степан. В 2006-м. Парень глазами-сливами и оливковой кожей пошел в мать, а рыжестью и упрямством – в Карлюту. И очень способный к музыке. Будущий флейтист. В шесть лет выдавал такие фруллато – майка заворачивалась, как говаривали ритуальные спецы, описывая особенно страдную вахту. Учительница из детской джазовой школы души не чаяла в маленьком Стыце. И давала наставления по его воспитанию.
У этой бездетной учительницы, бывшей шестидесятницы и тайной хиппи, имелась весьма оригинальная педагогическая теория. Она считала, что если ребенок будет постоянно слушать «Битлз», а особенно Джона Леннона, то обязательно вырастет хорошим человеком. Даже не зная английского.
Карлюта со Стефой не относились к таким уж меломанам. Предпочитали советскую эстраду: «Песняров», «Веселых ребят», Софию Ротару. В крайнем случае группу «Кино». Но, будучи любящими родителями, не могли не учитывать мнение специалиста. Пусть и слегка с придурью. Поэтому в доме часто звучали всевозможные «Рабер соулы» и прочие «Хард дэйз найты». Что иногда немного доставало. Особенно по вечерам, после трудного трудового дня.
Еще Карлюта временами ревновал. Про себя. Абсолютно, надо сказать, безосновательно. А в остальном все шло хорошо. Почти двадцать лет. Они жили долго и счастливо… но умерли не в один день.
…Когда все началось, у Карлюты на работе было собрание. Разбирали дело одного придурка из кладбищенских. Накануне тот, находясь в изрядном подпитии, нахамил старушке. Что-то они там отмечали, на одном из дальних участков. В сумерках. Старушка подошла к веселой компании с целью договориться подсыпать земли на могилку мужа. Сугубо для облегчения коммуникации она спросила, помнят ли ее «мальчики». И, услышав в ответ сакраментальное: «Помним, любим, скорбим», хлопнулась в обморок. А потом накатала жалобу.
Придурок шмыгал носом и божился, что это он пошутил. Ну что тут скажешь? Карлюта председательствовал. Он как раз собирался подытожить и внести предложение о переводе придурка в «действующий резерв». На два месяца. С сохранением исключительно официальной зарплаты. Чтобы тому стало не до шуток.
Председатель встал, все замолчали. (Перед этим в задних рядах зубоскалили по поводу объявленной накануне в Киеве антитеррористической операции.) Карлюта приготовился говорить, открыл рот, и… это спасло его барабанные перепонки. Где-то рядом, в непосредственной близости от здания, возник натужный рев, тут же превратившийся в вой, а затем послышалась череда самых настоящих взрывов. Все, кто был в актовом зале, ринулись к выбитым ударной волной окнам. И успели заметить уходящий в зенит штурмовик.
Внизу на причудливо вздыбленном, кое-где оплавленном асфальте лежали люди. Некоторые из них явно подпадали под категорию «клиент». Глаз у сотрудников спецкомбината был наметан. Даже у девочек из бухгалтерии. Участники собрания на несколько секунд уподобились соляным столбам. И вдруг не сговариваясь все разом ринулись на улицу – помогать раненым. Впереди, оглашая пятиэтажное здание пятиэтажным матом, мчался давешний придурок…
Это было начало горячей фазы гражданской войны на Украине.
Он сразу решил перевезти своих в Урзуф. И даже взял для этого недельный отпуск. Но тут пришла новость, что в пригороде поврежден подведомственный спецкомбинату объект – вследствие артиллерийского обстрела. Томимый нехорошим предчувствием, Карлюта рванул туда.
Предчувствия его не обманули. Вряд ли вэсэушные[6] пушкари нарочно целились в погост. Вряд ли эти паскуды вообще целились. Однако попали – и штук двадцать ухоженных могил, в том числе Карлютин семейный участок, превратились в одну сплошную воронку. Братскую. На дне ее посверкивала антрацитовыми вкраплениями старая знакомая – пыль. Она снова дождалась своего часа и вернула батю туда, куда определила его изначально – в тартарары. А вместе с ним мать и всех остальных, случившихся рядом.