…Антон подготовил важного посетителя к процедуре, включил таймер, а сам по-быстренькому метнулся в закуток за ширму. Там, по другую сторону мерцающего монитора, его ожидало переоблачение в новый боевой костюм на восьмом уровне атмосфернейшего «Дед спейса».
Писатель, видимо в истоме, задремал. Антон же самозабвенно рубился за обретение алмазного проводника. Время исчезло. И только запах осмоленной на газовой конфорке курицы вкупе с нечленораздельным, срывающимся на визг верещанием пациента вывели его из транса и заставили с неохотой снять патентованные электростатические наушники.
Пришлось написать «по собственному». Дядька все замял, хотя в дальнейшем попросил не звонить.
А между тем деньги были нужны как воздух. И Тоша, по совету друга Лелика, взял кредит. Потом еще. А потом появились коллекторы. В прежние времена их бы не подпустили к Антону и на пушечный выстрел. Но все, как говорится, изменила революция. Надеяться было не на кого. Даже безотказная волшебница крестная – тетя Оля из СБУ – отмахнулась по телефону: ее-де саму сейчас люстрируют и ей недосуг заниматься идиотскими проблемами инфантильного крестника. Антон не знал, что такое «люстрируют», однако само слово ему не понравилось: оно вызывало какие-то неприятные кошачьи ассоциации. Короче, тетя Оля отпала.
Лелик тоже не отзывался – был занят вечными осадами замка (в Сети) и еженощными бдениями в честь Мокоши и Стрибога на одном из малоприметных днепровских склонов (в полуэфемерной реальности).
И тогда Антон вспомнил старую добрую «Готику». Конечно! Как ему раньше не пришло в голову! Решено: он запишется в армию, добровольцем, благо так называемая АТО находилась в самом своем пике. И там, в армии, добудет и деньги и славу. А вернувшись, поговорит с этими обнаглевшими коллекторами по-солдатски.
Сказано – сделано. После короткого, но емкого курса обучения его подразделение перебросили непосредственно в захлопывающийся котел. Едва успели.
Откровенно говоря, Антон и поучаствовал всего-то в одном бою. Вернее, не в бою, а в попытке выхода из окружения.
…Была ночь. Он передвигался короткими перебежками, испытывая непроизвольные позывы засейвиться. Сам не стрелял, наполовину снаряженный рожок АКМ так и оставался в подсумке, Антон с испугу о нем попросту забыл. При этом матерый геймер внимательно следил, чтобы световые трассы очередей с той стороны постоянно перекрывались одним из бегущих впереди товарищей. Если кто-то падал, Антон тут же смещался чуть вправо или влево, чтобы восстановить нарушенную схему движения. И продолжал идти. Так и пришел в плен. Один из немногих выживших тогда счастливчиков.
Когда его обыскивали, невысокий плотный мужик с носом-пуговкой, очевидно командир сепаров, весело гаркнул:
– Гля, пацаны, рыжий, шо наш Карлюта! В натуре, близнецы-братья.
И почти сразу же рядом возник мрачный, действительно рыжий, как огонь, человек. Правда, без бороды. Он внимательно посмотрел Антону в лицо, без слов выдернул из общего строя и увел с собой. И поселил в своем, как это у них называлось, «кубрике».
Они познакомились и даже подружились. В течение нескольких недель Антон с удовольствием рассказывал о себе, а тот лысоватый, курносый, похожий на добродушного дикого кабана мужик без устали задавал вопросы. Про школу, семью, друзей, работу и многое-многое другое, включая его роковое влечение к компьютерным играм.
Мужика звали Палычем. Второй собеседник, который рыжий, почти не говорил. В основном слушал. И все эти дни отпускал бороду.
Тохе даже давали несколько раз звонить по телефону. Лелику. Только с условием – не говорить о плене. Для немногочисленных близких Антон Лонский продолжал доблестно сражаться за соборность не устающей изумлять мир Украины. Объяснялось это так:
– Мы тебя, брателло, выменять хотим на одного кента своего, втихаря, договорились уже. По-хорошему. А если официально, начнется маета, месяца на два-три. Очередь и все такое. А так – раз-два, типа, встретились, каждый к своим – и привет. Все довольны. Ну, в общем, ты и сам в курсах.
Антон со знанием дела кивал. Он был из тех несчастных, которые, не понимая, всегда делают вид, что понимают. И, как правило, остаются в дураках.
А на двадцатый день рыжий исчез. Палыч сразу перестал задавать вопросы. Но Антон по инерции все равно продолжал рассказывать, до самого вечера пятницы. Он говорил и говорил и, увлекшись объяснением одной стелз-концепции, не заметил, как Палыч отставил в сторону банку тушенки и встал у изголовья его койки. И вынес ему мозг. Увы, не в фигуральном смысле этого слова, а в самом что ни на есть прямом – из старой китайской тэтэшки с самодельным глушителем. Через подушку. Жизнь Антона оборвалась так же нелепо, как складывалась по крайней мере последние двадцать лет.
А Палыч деловито пробормотал что-то вроде:
– Извини, старикан, береженого Бог бережет. – И стал паковать тело в быстро набухающее кровью несвежее постельное белье.
…Карлюта к этому времени уже подъезжал к Купянску. Особого плана не было – так, в самых общих чертах. На нем была форма Антона. В карманах, среди прочего, его же пафосный телефон «Верту», военный билет и ключи от киевской квартиры.
В комендатуре все прошло безукоризненно: тогда многие выходили из окружения самостоятельно. Другое дело, что немногие вышли. Кроме того, помог звонок сверхпроницательного украинского особиста на последний набранный Антоном номер. Лелик как ждал – отозвался после первого же гудка и безотлагательно подтвердил личность владельца трубки. А когда им дали поговорить, сомнения особиста, если и были, развеялись окончательно: Карлюта буквально забросал абонента вопросами об очередном обновлении к «Хитмену», да, и правда ли, что наконец вышел долгожданный трейлер киноверсии «Варкрафта»? Лелик взахлеб отвечал: он тоже ничего не заподозрил.
Карлюте выправили нужные документы и отпустили домой, в Киев. Уже едва не садясь в поезд, он купил за пятьдесят гривен две гранаты у праздно шатавшегося по перрону, пьяного в дым национального гвардейца. На всякий случай. И еще гривен семьдесят у него осталось.
Проводница выделила Карлюте целое купе: все равно во всем вагоне кроме него ехал только какой-то худосочный пугливый очкарик с огромными залысинами. На полу купе валялся плюшевый страус. Видимо, забыли пассажиры. И, как выяснилось позже, не только его. Когда Карлюта вечером стал заправлять постель, то обнаружил в недрах черной эмпээсовской подушки три с половиной тысячи долларов США. Предыдущие пассажиры явно были не простыми людьми.
У Антона на Бассейной он прожил три дня. Ровно столько понадобилось, чтобы определиться с целью, а также найти в Интернете и приобрести нужное количество боеприпасов. Продавцом оказался потомственный урка со звучной кликухой Билли Бонс. Билли жил старыми понятиями. Он искренне возмутился, когда кто-то из близких тихонечко предложил нахлобучить залетного пассажира. Лопатник[14]в метро толком подрезать не могут, а туда же – лезут со своими советами. Что для этих бакланов шпанская честь? К тому же его несколько смущало наличие образца товара в руке клиента. Короче, сделка состоялась без эксцессов. К слову сказать, вырученные деньги пошли на избирательную кампанию: Билли с некоторых пор твердо решил начать политическую карьеру.
Когда все было готово, Карлюта взвалил от души снаряженный рюкзак на спину, в последний раз окинул взглядом стеллажи с бесконечными рядами компьютерных дисков и, захлопнув за собой дверь, зашагал в сторону Бессарабки. А оттуда по подземному переходу к уже знакомому нам бульвару Шевченко…
– От это здесь сидюков, мама дорогая! Только понту от них теперь… разве шо зайчики пускать. Хе-хе. Отстой, скажи?
Карлюта вздрогнул. Во-первых, от неожиданности, а во-вторых, потому что, кажется, узнал голос. А заодно и его владельца.
Осторожно скосил глаза вправо. Рядом стоял давешний боевик с татуированным затылком. Он же убитый горем муж из той злосчастной гостинки. И торжествующе скалился:
– Помнишь меня… брателло?
Карлюта машинально вертел в руках только что выбранный альбом. Полез за бумажником.
В этот момент словно из-под земли появилась запыхавшаяся Лина. Петро Сокырко тоже был тут как тут.
– Антонэ! Дэ ты вэштаешься?! Тилькы що оголосылы: львивськый прыбувае! Чи думаешь, я сама твою маты зустричатыму? Давай скорше!
Татуированный смотрел озадаченно. Карлюта, как бы извиняясь, пожал плечами (обознался, друг, со всяким бывает), взял пацана за руку и, не оглядываясь, зашагал к выходу на пути. Какое-то время сзади еще наблюдали. Но после того как мелкий преувеличенно громко потребовал купить ему противогаз, ощущение опасности исчезло. Карлюта рискнул обернуться и увидел, что вся похожая на небольшую стаю волков четверка движется прочь, в сторону центрального вестибюля вокзала.
Лина из-за только что пережитого стресса тараторила без умолку:
– Вы когда к магазинам пошли, Петька возле стойки вертелся. И услышал, как их главный говорил, что вроде знает вас. В АТО видел: вы, мовляв, там воевали.
– За сэпаров, – не преминул уточнить Петя.
– Да.
Здесь Лина сделала едва уловимую паузу и вопросительно взглянула на Карлюту. Комментариев не последовало.
– Ну вот… Они поднялись и вышли. А мы с Петькой сидели и смотрели друг на друга – испугались за вас сильно. А потом побежали за ними. Разом…
На электронном табло загорелась надпись: «Львів – Київ. 05:58». Народ, толпясь, стал спускаться к перрону. Небо серело: приближался рассвет. У самого выхода на платформу Карлюта щелкнул языком и замедлил шаг.
– Я, это… передумал. Там и без меня встретят.
Лина и Петька непонимающе хлопали глазами.
– Короче, пойду, дело важное, щас только вспомнил… Тебе. – Он протянул парню пластиковый футляр с подарочным изданием битловского «Красного альбома».
Внутри, помимо замечательных песен, находился плотно спрессованный ролик денег, чуть больше двух тысяч долларов – почти все, что осталось от той странной находки в поезде. По курсу должно хватить.