Мальчик обнаружил их позже, когда его мама всматривалась в окна тормозящих вагонов в предвкушении скорой встречи с любимым мужем. (Тот, кстати, не привез ничего, кроме нескольких счетов от адвоката и повестки в суд: сгоряча выбил пару зубов кому-то в банке.)
Но это после. А тогда, в момент прощания, начинающий траппер Петро Сокырко торжественно коснулся Карлютиного плеча и произнес по-индейски:
– Хау!
А за ним и Лина, как бы отгоняя наваждение, тряхнула своими густыми волосами и тоже протянула узкую, почти детскую ладонь:
– Счастливо вам… И вашим близким.
И они ушли.
…В Киеве начиналось утро. Оно обещало быть ярким: солнце с ходу пробило изрядно поредевшие облака и уже вовсю отражалось в радужно-бензиновых лужах на вокзальной площади. У ресторана «Дрова» давешняя пара вольтерьянцев грузила в машину невменяемых участников группы «Вольный радикал». Мимо прошел смутно знакомый бородач с необъятным туристским рюкзаком за спиной. Негромко о чем-то спросил у страдальца-импресарио. Благодарно кивнул. Потом, прищурившись, улыбнулся рыжему, как он сам, солнцу и растаял в толпе.
Гранаты в его рюкзаке лежали пока спокойно и уютно постукивали. Они дожидались своего часа.
Алина ОсокинаТам, где нет войны
Август вытекал по трубам остатками воды. Август грохотал бьющими по городу орудиями. Август полыхал тысячей взметнувшихся к небу пожаров. Август заглядывал в черные квадраты пустых окон. Август прятался в подвалах от обстрелов. Август перевязывал раненых и закрывал глаза убитым. Август выжигал зноем последние краски лета. Август ждал, что скоро все кончится, но все только начиналось.
Марта подошла к окну. Хотелось, как раньше, забраться на подоконник и долго рассматривать улицу. Но теперь находиться возле окна было опасно. С раннего утра раздавались глухие взрывы, стекла дребезжали так, словно хотели выскользнуть из оконных рам и разбиться. Двор походил на рассыпанные части большого пазла, который было уже не собрать.
Девочка украдкой взглянула на улицу. Ни машин, ни людей, только опустевшие, безжизненные дома и воронка от шального снаряда посреди детской площадки.
Война ворвалась внезапно и яростно. Весной заполыхали окраины юной республики; тогда еще теплилась вера, что кто-то сверху подует – и огонь вмиг погаснет. Но сверху только сыпали сухую траву, и пожар разгорался с новой силой. Война оставляла огненные следы, накрывая черным платком то одно селение, то другое.
Летом война вплотную приблизилась к городу. Она швыряла снаряды без разбора в дома и больницы, в школы и рынки, в троллейбусы и подстанции.
Марта вернулась к письменному столу. Она перебрала прошлогодние учебники и тетради. Все это было не нужно и годилось разве что для костра. Марта подумала, что если и правда придется что-то жечь, то первой в огонь полетит нелюбимая геометрия, потом физика. А вот литературу с карандашными рисунками на полях было жалко. И дневник с сенбернаром на обложке тоже.
До первого сентября оставалось чуть больше недели. Каждый год Марта с мамой в это время бегали по магазинам в поисках тетрадей, учебников и прочих школьных принадлежностей. Прошлым летом Марта сильно вытянулась, пришлось срочно покупать новую форму, туфли и белую блузку. Все это висело в шкафу, готовое по первому зову выпорхнуть на волю.
Школа стояла целая и невредимая, как заговоренная. Только возвращаться в нее было некому. Как только началась война, людские реки потекли в разные стороны. Кто-то бежал в сторону столицы их прежнего государства, кто-то ехал в большую соседнюю страну, способную укрыть и защитить. Юная республика теряла граждан, как осенний лес – листву. До осени тогда еще было далеко, а до войны – близко.
Из класса Марты в городе остался только очкарик Гришка с первого этажа. Его отец с первых дней войны ушел в ополчение, а мама работала на скорой. Они и не думали никуда уезжать. Другие тоже не думали, но уезжали.
Дом стремительно пустел. То одни, то другие соседи собирали все, что могли, и бежали. К середине августа в подъезде остались только четыре семьи: Гришка с мамой, старики Никоненко, водитель Толик с женой Верой и Марта с мамой и бабушкой.
Бабушка лежала в соседней комнате парализованная. Беспомощная, как младенец. Марта заглядывала к ней, проверяя, все ли в порядке. Если бабушка моргала один раз – это означало «да», если два – «нет». Понимала ли бабушка, что творится в огромном мире за ее окном, никто не знал. Но Марта с мамой убеждали ее в том, что все хорошо.
Марта взяла с письменного стола блокнот и карандаш и забралась с ногами на диван. На белоснежном листе она выводила линии, которые скоро превратились в рисунок. Лошадь с торчащим изо лба рогом встала на дыбы, готовая мчаться куда глаза глядят. Марта отложила блокнот, чтобы взять краски, но тут же вспомнила, что дома нет ни капли воды. Она взглянула на часы. Мама ушла за водой два часа назад и еще не возвращалась. То ли воду не привезли, то ли очередь слишком большая. Марта снова подошла к окну. На улице было тихо. Если закрыть глаза, можно подумать, что никакой войны и нет.
Очередь тянулась к машине с водой длинной сороконожкой.
– Сейчас самое время укропам пальнуть, такая хорошая мишень, – донеслось из очереди.
– Типун тебе на язык! – раздалось в ответ.
– А у меня соседа на прошлой неделе осколком задело, ногу раздробило. Ладно, живой остался, – подхватил разговор кто-то третий.
– А у меня соседка в тамбуре вторую неделю спит – боится.
Сказал бы кто полгода назад, что эти разговоры станут такими же обыденными, как беседы о погоде, никто бы не поверил.
Ольга липкими от пота ладонями сжимала две пятилитровые бутыли, пыталась сосчитать, сколько еще человек перед ней, но сбивалась. Считать заново не хотелось. Последние силы забрало палящее солнце и бессонная ночь. Еще и разговоры эти о войне, об обстрелах… Хотя о чем еще?
– Вытравить нас из города хотят, сволочи. Всех не перетравишь! – сказал кто-то.
– Правильно! – подхватили остальные.
Когда стало понятно, что война неизбежна, люди начали массово покидать город. Сначала одни соседи принесли Ольге ключи, потом другие попросили присмотреть за квартирой. Как будто были уверены, что она-то уж точно никуда не денется. Дома лежачая мать, родни нет, денег тоже. Куда ей ехать?
Она наблюдала из окна, как соседи по лестничной клетке грузили в машину чемоданы, корзины, коробки и мешки. Что не лезло внутрь, крепилось к багажнику. Тогда мелькнула шальная мысль: попросить, чтобы взяли Марту. Соседи же, почти родня, у самих двое детей. Но что-то остановило. То ли испугалась навсегда расстаться с дочерью, то ли побоялась, что откажут. Даже старую овчарку с собой не взяли: видимо, места не хватило. Сначала собака металась по двору и протяжно выла, а потом исчезла. Может, кто приютил. Ольга и сама бы взяла, да чем ее кормить? Самим бы ноги не протянуть.
Зарплаты и пенсии не платили уже несколько месяцев, продукты в магазинах заканчивались с той же скоростью, с какой летели снаряды. Спасали оставшиеся с зимы заготовки и запасы круп. Марта всегда спрашивала, зачем делать столько припасов, все же есть в магазине, пошел да купил. Теперь не купишь.
Им с Мартой много и не надо – так, поклевать раз в день что придется. Куда больше беспокоила мать. Лекарства, салфетки – всего этого было не достать, даже воды, чтобы умыться и приготовить суп, не было.
Наконец подошла ее очередь. Ольга подставила бутыли, и те вмиг наполнились водой. Хотелось сразу же отхлебнуть, но женщина только смочила высохшие губы и понесла драгоценные емкости домой. Если бы кто-то сказал полгода назад, что такие простые вещи, как вода, еда и электричество, будут цениться превыше всего, не поверила бы.
Ольга уже подходила к дому, как услышала оглушительный свист и взрыв за спиной. Она заметалась.
– Ложись, дура! – раздался мужской голос.
Ольга плашмя рухнула на асфальт, не выпуская из рук бутыли. Больше всего сейчас она боялась, что осколки пробьют пластик и вода потечет по горячему асфальту.
Стало тихо. Ольга осторожно оторвала голову от асфальта, прислушалась, затем осторожно поднялась. Руки и ноги горели от ссадин, но главное – бутыли с водой были целы.
Женщина обернулась и увидела, как горит балкон первого этажа. Несколько мужчин с полными ведрами воды бросились тушить пожар. Столько воды, нужной городу, слизывали языки пламени! Пожар догорал, а Ольга так и стояла посреди улицы, сжимая бутыли.
Майские дни выдались теплыми и светлыми. Яна с Максом наконец-то смогли вырваться из вечно суетящейся Москвы на берег озера. Макс – крупный, с аккуратно подстриженной бородой, в черной толстовке с логотипом компании на спине – разжигал огонь в мангале. А маленькая, как воробышек, Яна подкидывала тонкими пальцами сухие веточки в костер. Ей так хотелось прижаться к своему пропахшему дымом богатырю, уткнуться носом в его грудь и забыть о работе, о дедлайнах, о новостях, жужжащих, как назойливые мухи.
– Янка, погоди, – сказал Макс, едва девушка дотронулась до него. – Дай мясо сначала пожарю.
Яна отошла на несколько шагов назад. Макс достал решетку и, выложив на нее маринованное мясо, стал готовить шашлык. Яна знала, что ее мужчина не любит суеты, спонтанности. Сначала – дело, а потом все остальное. Поэтому она не стала ему мешать, а молча отправилась к озеру.
Яна подошла к самому краю берега и, опустившись на колени, зачерпнула ладонью воду. Холодная вода кусала и жгла ее руку, и Яна отпустила ее обратно. Стало тепло. Она подставила лицо ласковому майскому солнцу и зажмурилась. Так хорошо, пожалуй, не было никогда.
– Янка! – раздался голос Макса. – Иди помогать.
Девушка поднялась и поспешила к возлюбленному.
– Мясо скоро будет готово, – сказал он. – Давай тарелки доставай, овощи и что там у нас еще.
Яна залезла в сумку, извлекла мамин плед, расстелила его на траве и принялась расставлять посуду, которую норовил унести расшалившийся ветер. Макс снял решетку с огня и аккуратно с помощью ножа отделил мясо от металла. Он потушил костер и уселся рядом с девушкой.