– Смотри, что у меня есть! – Он поднял батон хлеба над головой, как знамя.
Марта спустилась. Она отломила кусок батона и поднесла к губам. Хлеб был теплым и мягким и пах домом.
После обеда Оксана сменила Ольгу в библиотеке. Они обменялись двумя-тремя фразами, и Ольга поспешила домой. Столько всего нужно было успеть!
Дома ее ждал настоящий сюрприз – кусок хлеба, который давно остыл, но все еще пах то ли закваской, то ли огнем. Последний раз Ольга ела хлеб три недели назад или даже больше, разве вспомнишь. И не было теперь ничего вкуснее этого хлеба.
В детстве бабушка рассказывала ей, как во время войны стояла в длинных холодных очередях за хлебом. Как страшно было уснуть и пропустить свою очередь, как она боялась потерять карточки и однажды все-таки потеряла. Тогда Ольге казалось, что все это было давно и навсегда осталось в прошлом…
Ольга сварила картошку (спасибо Толику), растолкла ее ступкой, чтобы не было комочков. Еще бы молока добавить, да нет его. Она положила жиденькое пюре в тарелку и пошла к матери. Та открыла глаза, но посмотрела не на дочь, а в сторону. Ольга позвала ее, и старушка медленно перевела взгляд на нее. Значит, слышит.
Ольга кормила ее с ложечки, как маленького ребенка. Одна, две, три ложки, дальше мать отворачивалась. Не хотела.
Когда два года назад мать разбил инсульт, Ольга думала, что теперь им будет очень трудно. Нет, тогда было легко. Трудно стало потом.
Женщина отложила тарелку и взяла смоченный кусок ткани. Она принялась протирать мать, как фарфоровую куклу, переворачивая то на один бок, то на другой, чтобы не было пролежней. Раньше спасали салфетки и мази, теперь их было не достать.
– Хочешь пить? – спросила Ольга.
Мать моргнула.
Ольга пошла на кухню, принесла воды и аккуратно, по ложечке, стала поить мать. Одну ложечку, две, три…
Вечером она снова отправилась в библиотеку на дежурство. Там было темно и тихо, а снаружи то близко, то далеко раздавались глухие взрывы. Стекла плясали в оконных рамах, готовые в любой момент разлететься.
Послышался резкий стук. Ольга вздрогнула и осторожно подошла к окну посмотреть. Может, кому-то из читателей стало страшно дома и он пришел переждать обстрел в библиотеку. Такое бывало. Или припозднившийся, несмотря на комендантский час, прохожий решил попросить убежища. Такое тоже бывало.
Ольга посмотрела в окно. Никого. Видимо, ветер хулиганит.
Стекла дрожали при каждом новом ударе. Ольга не знала ни одной молитвы, но сейчас она просила всех святых, чтобы этой ночью ее близкие остались живы.
Яна открыла глаза, не понимая, где находится. Потребовалась минута, чтобы сознание пришло в норму и она вспомнила события прошедшего дня. За стеной послышались шаги и голоса.
Девушка поднялась с кровати, кое-как привела себя в порядок и вышла в коридор. Она хотела спуститься вниз, чтобы узнать последние новости, но на лестнице столкнулась с мужчиной. Она сразу же узнала его. Бородатое, смуглое, кареглазое лицо военкора Артема мелькало чуть ли не в каждом сюжете одного из федеральных телеканалов. Не успела Яна открыть рот, как военкор сказал:
– Утром спальный район обстреляли. Хочешь, поехали со мной.
Яна бросилась в номер за рюкзаком. Через несколько минут на заднем сиденье старенькой «бэхи» она мчалась по пустым улицам города. Бритый водитель, явно из местных, разговаривал с Артемом, активно жестикулируя. Девушка выхватывала из разговора знакомые слова: «лупят», «грады», «укропы», – все это перемежалось солидными порциями мата.
За окном мелькали изрешеченные дома, обуглившиеся магазины и киоски, покореженные остановки, пробитые дорожные знаки и сгоревшие автомобили. Яне казалось, что машина времени отбросила ее на семьдесят лет назад, и только растяжка «С Новым, 2014 годом!» возвращала в реальность.
Свернули во двор. Всюду валялись сломанные ветки деревьев, выбитые рамы и осколки стекол, как после урагана. Подъехали к обуглившимся гаражам. Артем вышел из машины, Яна бросилась за ним. От увиденного она застыла на месте. Большой панельный дом был похож на пустые пчелиные соты. Там и тут зияли дыры. Возле гаражей лежали под белыми простынями два человека – видимо, мужчины, рядом с ними плакали две женщины – видимо, жены.
Артем ходил по двору, что-то снимал на портативную камеру, разговаривал с жителями, собравшимися на улице. Яна так и не могла двинуться с места. Несмотря на жару, ее била мелкая дрожь, как при простуде. Хотелось исчезнуть, раствориться в знойном воздухе, забыть все увиденное…
– Чё стоишь? – сказал Артем. – Иди материал собирай, журналистка.
Яна заставила себя сдвинуться с места. Она огляделась и выбрала «жертву» – невысокую блондинку, которая одиноко стояла возле подъезда.
– Добрый день, я журналистка из Москвы, – сказала Яна. – Можно задать вам пару вопросов?
Женщина окинула ее удивленным взглядом, но согласилась. Яна достала диктофон.
– Представьтесь, пожалуйста.
– Трофимова Ольга Николаевна. Сорок лет. Библиотекарь.
– Расскажите, что здесь произошло?
– Я на работе была. Соседи говорят, всю ночь стреляли. Утром вроде прекратили. Мужики выбежали пожар тушить – гараж загорелся. Тут их второй волной и накрыло…
– И часто стреляют?
– Каждый день.
– Со стороны Счастья бьют, – сказал проходящий мимо парень и показал рукой.
– Это такой город, – пояснила Ольга. – Там эти…
Женщина не закончила, но Яна и так все поняла.
– А что вы можете рассказать о своей нынешней жизни? – допытывалась девушка.
– Что тут расскажешь? Скомкали нашу жизнь, как лист бумаги, и выбросили в корзину. Так мы в этой корзине и сидим. Пойдемте, сами посмотрите!
Они поднялись по лестнице. Пока Ольга отпирала дверь, Яна рассматривала надпись на стене.
– Это дочке одноклассник написал, – пояснила Ольга. – Дети не балуются, просто другого способа связи нет.
Яне вдруг захотелось, чтобы и ей кто-нибудь тоже оставил такое послание. Еще она подумала, что когда-нибудь война закончится и в этом подъезде затеют ремонт. И надпись скроется под толстым слоем краски.
Они вошли в квартиру. Обычная квартира: слегка потускневшие, но еще вполне приличные обои в цветочек, посуда и мебель почти такие же, как дома у Яны.
– Стекло лопнуло, того и гляди вывалится. – Ольга показала длинную трещину от одного края рамы до другого.
В коридоре мелькнула фигура девочки-подростка – худенькой, белокурой. На полголовы выше мамы, и так на нее похожа. Девочка поздоровалась с гостьей и скрылась в комнате.
– Простите, что ничего не предлагаю. Самим есть нечего, – виновато сказала Ольга.
– Как же вы живете в таких условиях? – прозвучал давно витавший в воздухе вопрос.
Женщина пожала плечами.
– В любых условиях можно выжить, как оказалось. Каждый крутится, что-то придумывает. Говорят, Россия нас не бросит, пришлет помощь…
– Я же видела грузовики с гуманитаркой! – оживилась Яна. – Они уже на границе, еще пару дней – и придут.
Ольга неуверенно кивнула.
Яна так часто брала интервью у художников, актеров, музыкантов, которые говорили о всяких глупостях, которые тогда казались ей важными. Теперь она столкнулась с реальной жизнью – некрасивой, вывернутой наизнанку, изломанной – и не знала, что еще спросить.
Яна ехала сюда, чтобы понять, где правда. Но поняла одно: пока на картах мира политики двигали флажки и рисовали границы, маленькие люди в маленьких домах пытались перехитрить войну.
Ночью стены вздрагивали при каждом новом ударе. Дому тоже было страшно. Он бы тоже хотел спрятаться в подвале вместе с людьми. Марта в подвал не пошла, не захотела бросать бабушку. Всю ночь девочка просидела в дверном проеме. В школе учили, что там самое безопасное место. Кто бы мог подумать, что это знание однажды пригодится.
Утром наступило недолгое затишье, а потом все повторилось.
Марта видела в окно, как горел гараж и как Толик с соседом из крайнего подъезда бросились его тушить. Когда девочка в следующий раз подошла к окну, двое мужчин уже лежали на земле под белыми простынями.
Еще недавно Толик собирался жить долго, а теперь лежал неподвижно. Рядом плакала Вера, долго, надрывно. Марта посмотрела на синее безоблачное небо. Если там, наверху, и есть Бог, то он, видимо, заткнул уши, чтобы не слышать этого плача.
Пришла мама. Она быстро обняла Марту и поспешила обратно во двор, чтобы помочь Вере. Потом мама вернулась вместе с журналисткой из Москвы. Та была похожа на испуганного воробья. Она ходила по квартире и внимательно все осматривала, как будто здесь было что-то интересное. Потом пришел еще один журналист – с густой неряшливой бородой и видеокамерой. Странные эти журналисты: пишут, снимают, как будто могут что-то изменить…
– Что ты делаешь? – спросила журналистка, заглянув в комнату Марты.
– Ничего, – ответила та.
Журналистка робко вошла.
– У тебя столько книг… Ты их все читала? – Она окинула взглядом книжные полки.
– Да, – ответила Марта и подошла к Яне. – А у вас дома много книг?
– Нет, – честно ответила девушка. – Раньше много было, потом почти все раздали. Я сейчас с айфона читаю.
– А я не люблю с экрана читать, мне больше нравятся бумажные книги.
– Мне тоже. – Яна улыбнулась и отошла от полок.
– Только к окну не подходите! – предупредила Марта. – Это опасно.
Яна остановилась возле письменного стола.
– Ты что, уроки делаешь? – спросила она, разглядывая учебники.
– Нет, это за прошлый год. Надо их убрать куда-нибудь или сжечь, все равно не нужны.
– И тебе не жалко?
– Нет. По ним ведь никто учиться уже не будет.
– Почему? – удивилась журналистка.
– Никого не осталось. Уехали все и не вернутся, пока война не закончится… А вы знаете, когда все закончится?
– Нет.
– А я думала, что в Москве знают.
– А я думала, что здесь узнаю.
Марта смотрела на хрупкую девушку – журналистка была ниже ее ростом – и думала, что только безумие могло привести ее в город, охваченный войной.