Яна бросилась к своим попутчикам, как к добрым друзьям.
Вскоре позади остались военкор, гостиница и обстрелянные кварталы. В сумерках «газель», как заплутавший светлячок, мчалась в сторону границы.
– Смотри, что там? – спросил Юрец, вглядываясь в опускавшуюся темноту.
– Колонна идет, – ответил Семен. – Надеюсь, наши.
Яна тоже вглядывалась, сжимая холодными пальцами рюкзак. Что-то большое и светлое двигалось навстречу.
– Это же фуры, – наконец догадалась она. – Ну те, с гуманитаркой. Я их видела, когда сюда ехала.
– Похожи, – помедлив, согласился Юрец.
«Газель» поравнялась с фурами, которые, словно корабельная эскадра, двигались в сторону города. Яна провожала взглядом грузовики и не могла сдержать слез. Теперь она знала, что помощь близко и что горожане ее обязательно получат.
Яна полезла в рюкзак за платком, чтобы вытереть некстати выступившие слезы, но наткнулась на блокнот, который дала ей Марта. Она открыла его: на белоснежных листах убористым почерком были описаны события, произошедшие с девочкой в последние месяцы. Яна пролистала дневник. На последней странице ее ждал вставший на дыбы единорог.
Где-то позади грохотала и ревела война, а впереди лежали бесконечные степи. Единорог мчался по диким и вольным равнинам, не зная страха и смерти. Совсем скоро он будет далеко-далеко. Там, где нет войны.
Ирина МихайловаПодвиг
Артем выводит буквы старательно, медленно, черточку за черточкой.
Перед ним образец – прописи, еще оставшиеся с первого класса, и он смотрит в них, чтобы его буквы были хоть чуть-чуть похожи на те, что там. Но они не похожи. Кособокие, мелкие, одна буква залезла на другую, вместо «и» – сплошные палочки. Он зачеркивает все слово, злится, зачеркивает сильнее, нажимает на ручку так, что рвется лист. Вырывает лист, мнет его в белый, с синими полосками, комок и начинает писать заново.
Тетрадь разлинована ровно. Красные поля угрожающе близко. Он боится зайти за них, не успеть перейти на новую строчку. Однако успевает, переносит слово вовремя и тяжело вздыхает, словно от физической усталости.
– Не мельчи. Пиши большие буквы. Видишь – как здесь.
Рядом с ним – дедушка. Мальчик бы не старался так, если бы не дед. С мамой не выходит. С мамой можно закапризничать, захалтурить и ничего в итоге не написать. Но дед… Дед такого не прощает. Он сидит рядом и смотрит.
Артем пишет, доводит букву до самой верхней черты и, когда получается, украдкой косится на деда. А тот следит за его рукой.
– Давай-давай, не останавливайся, строчка еще не закончилась.
И внук начинает писать быстрее. От этого сбивается, вздыхает, переворачивает страницу и начинает опять.
Артем сейчас в четвертом классе. Его все время ругают за почерк. В школе сложно. Там нужно писать быстро и понятно. У него же получается что-нибудь одно. А всё вместе – нет.
И в школе нет дедушки. Только одноклассники. Помочь – некому.
– Опять, гляди, буква куда уехала, – говорит дед.
Артем смотрит – и действительно, линия перечеркнула букву ровно пополам.
– Букву любить надо и уважать. Она живая. Если перечеркнешь букву – это как человека. Мы на войне письма писали на коленках – и то старались.
Мальчик не понимает, как это – «любить букву»? Разве ее можно любить? Вот маму, бабушку или деда – можно. Это другое дело. Их он любит, поэтому сидит терпеливо и выводит свои буквы.
Дедушка живет с ним всю жизнь. Сколько Артем помнит себя, столько помнит деда. Бабушку с мамой он тоже помнит. И папу. Но они есть почти у всех его одноклассников. А вот дедушка – лишь у некоторых. И у него. Поэтому это выделяет его, он не как все. И когда спрашивали: «У кого есть дедушка?» – Артем поднял руку и обернулся. Всего несколько человек еще подняли. Он был доволен.
Он тогда пришел домой и сказал:
– Дед, тебя нет ни у кого. Только у меня.
– Ну конечно, только у тебя, – смеялся тот, – у кого же еще?
– Нет… ну мама у всех есть и папа. А дед – только у меня.
– Прям уж ни у кого? – усомнился дед.
– Ну, еще Макс, Дашка и Толян руку подняли. И больше никто.
Дед как-то погрустнел. И Артем тогда еще решил: наверное, нехорошо думать, что он такой редкий, что таких мало осталось. И он сказал:
– В других классах, может, есть. Я не спрашивал.
– А ты спроси, – подмигнул дед, – может, и правда, только трое и осталось?
И засмеялся.
Все это показалось внуку странным. Дед то грустит, то смеется. То радуется, что он такой один, то нет. Артем пожал плечами и решил, что не будет спрашивать.
А сейчас дед сидит рядом и говорит, что буквы надо уважать.
– Ведь слово – что такое? – рассуждает он. – Это целая жизнь. Вот скажешь «лес» – и появляется перед глазами твоя деревня. А «река» – и сразу вспомнишь, как купаться с тобой ходили.
Да, купаться с ним все время ходили. И рыбу ловили. Все лето на даче. Один раз от мамы досталось и Артему и деду. Когда утром ушли, а явились к обеду. Бабушка всю дачу обегала. А они сидели на их секретном месте, о котором никто не знал, и дед говорил:
– Рыба тишину любит. В той стороне реки людей много, рыба сюда и уходит. А тут никого. Сейчас рыбы наловим!
– А почему о нем никто не знает, ты же знаешь?
– Ну я! – Дед усмехнулся. – Я уже сколько живу! Все знаю.
– Все нельзя знать, – сказал Артем, – никто всего не знает.
Он тогда боялся, что дед обидится. Но тот не обиделся.
Артем выводит слова «лес» и «река» много-много раз. Целую строчку.
Дед встает и идет к окну. Уже темно (осенью темнеет рано), дед щурится, всматривается куда-то. Мальчик отвлекается, тоже хочет глянуть в окно, узнать, что там.
– Куда ты смотришь? – спрашивает.
– Никуда. Пиши давай, и получаса не сидим.
Артем опять пишет. А дед все смотрит в окно. Артем часто так его застает. Он словно бы спит, а сам глядит в одну точку.
– Ну ты так долго будешь? – кричит ему тогда внук.
Но дед поворачивается к нему не сразу.
– Что шумишь? Задумался я.
– Не задумывайся так, мне не нравится, когда ты так задумываешься.
– Ну хорошо, не буду, – смеется дед.
Он вообще всегда смеется. Он ничего никогда серьезно не говорит. Скажет – а сам смеется. Ответит – и смеется. Артема это ужасно раздражает. Он хочет, чтобы его воспринимали как взрослого, а не смеялись. И злится на деда. А тот и этого как будто не замечает.
Только один раз дед не смеялся. Когда к нему пришли из журнала. Пришли разные люди. И старые, и молодые – всякие. Зашли – сели за стол – говорили. Долго говорили. Тогда дед был строгий. И Артем казался сам себе совсем еще маленьким.
– Твой дед – настоящий герой, – сказали гости Артему.
– Почему? – удивился мальчик.
– Он подвиг совершил. Неужели не рассказывал?
Вечером он спросил у деда:
– А ты какой подвиг совершил?
Но дед опять лишь отшутился:
– Какие все совершали – такой и я совершил.
Артем обиделся и решил больше не писать слова вместе с ним.
Когда дед пришел к нему в комнату, внук не сел за стол, а лег на диван и отвернулся к стене. Дед молча приблизился к окну, взял стульчик и стал смотреть на улицу. Так и просидел положенный час, какой они обычно писали с Артемом.
На следующий день было то же самое. Потом тоже. И всю неделю.
Дед не ругался: он никогда не ругался. Просто сидел, а после уходил.
Через неделю Артем сдался. И когда дед пришел опять – уже был за столом с тетрадкой.
Дед достал прописи и стал привычно следить – как Артем выводит букву за буквой. И привычно исправлять: «Это не то, эта буква не туда ушла, эта вкось поехала». Мальчик переписывал одно и то же слово снова и снова.
Это уже потом он узнал, что дед в конце войны на подступах к Вене один взял в плен двух немцев. А на следующий день, в разведке, засек огневые точки противника и дал целеуказание для их уничтожения.
Отец рассказал.
– А что такое «целеуказание»? – спросил Артем.
– Цель, значит, верную дал, – ответил отец.
А еще Артем узнал, что дед первым форсировал Малый Дунай, вел неравный бой и вышел победителем. А затем принял на себя командование и продолжал бой. За что и получил Красную Звезду.
При жизни деда Артему об этом не рассказывали.
Дед его никогда не хвалил – как бы внук ни старался.
– Ты и так должен делать хорошо, – говорит он. – Плохо делать не разрешается.
– Кем не разрешается? Тобой?
– Да хоть бы и мной!
– А когда тебя не будет, то можно плохо делать?
– Когда не будет – тоже нельзя!
– А как ты узнаешь?
– Я все узнаю! Буду в окошко к тебе заглядывать. И если увижу, что не пишешь в положенное время, то сразу все узнаю.
– Я окно закрою! И вообще перееду!
– А я и через закрытое. У меня повсюду будут глаза.
Артем больше не знал, что сказать. Глубоко внутри он верил, что дед и правда все видит, даже если окно закрыть.
– А ты когда-нибудь умрешь? – спросил однажды мальчик.
– Умру, – ответил дед ни на секунду не задумавшись.
– И как же будет?
– А вот как: меня возьмут и вот так разрежут. – И он показал пальцем вдоль живота.
Артем зажмурился.
– Не бойся, – сказал дед, – это уже не больно будет.
Тогда Артему стало как-то не по себе. Что вот дед скоро, наверное, умрет, а все-таки сидит с ним и пишет буквы. Целый час в день. Это же так много! А мог жить для себя.
С тех пор внук старался научиться писать лучше и быстрее, чтобы дед отдохнул и не тратил с ним время. Но быстрее и лучше никак не получалось.
– А так хорошо? – спросил Артем и полюбовался на ровное, красивое слово, написанное четко в своей строчке.
Дед ему не ответил.