– Тём, отдохни. Бабушка пришла, посиди с нами.
Вошла мама и встала около. Заглянула в тетрадку:
– Хорошее слово получилось. Молодец.
Сын посмотрел на нее. Обвел глазами комнату. Больше никого не было. Деда не было.
Мама взяла тетрадь.
– Очень хорошо, – сказала она. – И в школе так же пиши.
– Ладно!
Он закрыл свои упражнения и вылез из-за стола.
– Пишешь? – спросила бабушка на кухне. – Деда теперь нет – с тобой заниматься. Давай сам.
– Ладно! – опять сказал Артем.
А сам подумал: глупая бабушка, не понимает ничего. Дед есть, всегда будет, говорил же – в окно смотрит. Вдруг Артем замер.
– Сейчас приду! – крикнул он.
Побежал в комнату, раскрыл тетрадь на хорошем слове – и вернулся обратно.
Дед посмотрит – пусть видит.
И тетрадка осталась лежать на столе открытая, со словом, ровно уместившимся в линейки на листе бумаги.
Наталья КоротковаПисьмо в головной офис
Егору не спалось. Лежа на диване, он щелкал пультом от телевизора, перескакивая с канала на канал. Задержался на новостях.
– Украинская армия открыла огонь по территории донецкого аэропорта… Горловку обстреливают из реактивных систем залпового огня… Работают минометы и самоходные артиллерийские установки… Среди мирного населения по меньшей мере пять погибших…
На экране мелькали кадры военных действий. В какой-то момент камера выхватила крупным планом нечто бесформенное, искромсанное, жуткое – то, что еще совсем недавно было живым человеком.
– …международные санкции. Европейский союз призывает Россию… – продолжал вещать диктор.
– С-суки!
Егор выключил телевизор, отбросил пульт в сторону и, резко встав, вышел во двор. Он присел на крыльцо. Закурил. Дачный поселок безмятежно спал. Лишь со стороны железнодорожной станции изредка, нарушая полночную тишину, доносились гудки тепловозов, вагонный лязг и дробный перестук колес. Егор немного успокоился.
Весь этот ужас, творившийся в последнее время на Украине, он переживал страшно. У него, человека, родившегося и выросшего в Советском Союзе, в голове не укладывалось, что такое возможно.
«Да как так-то?! – просматривая очередной выпуск новостей, восклицал он, обращаясь к жене. – Ведь в одной стране росли! Ну ладно малолетки: им мозги двадцать лет промывали, пока мы дипломатию разводили. А эти-то?! – тыкал он в холеные рожи военных и чиновников на экране. – Они же ровесники наши. В одной армии со мной служили! Пионерами были когда-то, тимуровцами, блин! Ездили в Артек. “Взвейтесь кострами” пели. Как так-то?!»
Со многими своими знакомыми из Незалежной Егор разругался. Да и здесь, среди земляков, не все понимали, чего он так сердце рвет. Кто-то сочувствовал людям, в такой замес попавшим, а кто-то и отмахивался: своих, мол, проблем хватает. О других еще переживать! Потихоньку от жены Егор перечислял деньги через Интернет на разные счета поддержки ополченцев. Вместе с дружком армейским Николаем (тот в Обществе ветеранов боевых действий состоял) гуманитарку собирали, лекарства, бинты – все, что там пригодиться могло. Николай с ребятами потом через границу, окольными путями переправляли груз на Донбасс. Он после армии остался на сверхсрочную, в горячих точках побывал, так что связи сохранились, друзья. Пригодилось теперь.
Егор чем мог помогал Николаю: лекарствами, расходкой медицинской. Отгружал ему со склада фирмы с минимальной наценкой. Все дешевле, чем в аптеке. В прошлый раз долго искали армейские кровоостанавливающие жгуты-закрутки. Вещь в боевых условиях крайне необходимая! Если, не дай бог, кому руку оторвет – одной-то с обычным жгутом не управиться.
Егор – крепкий, пятидесяти без малого лет мужик. Умный, цепкий, хозяйственный. Последние несколько лет работал в солидной иностранной фармацевтической компании – директором филиала. Большая удача по нынешним временам. В городишке их заштатном с работой не ахти. А о такой зарплате, как у него, только мечтать. Да соцпакет еще. Плюс пару раз в году поездки за границу – на слеты, семинары – за счет фирмы.
За это время он собрал толковую команду. Дело организовал так, что все работало как часы. Долю свою на рынке держали крепко. Конкурентов сильных давно вытеснили. Осталась так… мелочовка разная. Надо же и другим жить давать. Словом, филиал был на хорошем счету. Начальство опять же над душой не висит: головной офис в Москве.
А у Егора свой собственный «офис» – на даче. Нет, было, конечно, и в городе помещение. Там у него бухгалтер да офис-менеджер на хозяйстве сидели. Заезжал он туда только планерку провести. Соберет торгпредов утром, взбодрит как следует – и «в поля», то бишь по аптекам да по больницам отправит, план продаж выполнять. Сам тем временем на дачу. Вечером опять людей соберет, выслушает отчеты, кому надо – выволочку устроит, кого надо – похвалит.
Так бы оно все и шло, да недавно руководство в московском офисе поменялось. Новая метла – она известно чего… Новоиспеченный начальник ему сразу не приглянулся: резкий, несдержанный, в выражениях не стесняется. Виду Егор, разумеется, не подавал, когда тот со своими помощниками наведывался с инспекциями. Да и повода для недовольства у начальства вроде не было: в делах филиала полный порядок. Гостей московских принимал в дачном «офисе». Как положено. Чин чинарем. Потчевал настойками да наливками собственного изготовления, баньку топил. С директором даже на «ты» перешли. Тот, оценивающе оглядывая угодья Егора, подвал с винными бочками, добротный дом, снисходительно посмеивался и называл его в шутку куркулем.
В общем, столичное начальство всякий раз оставалось довольным. Казалось бы, живи да радуйся… Но Егора с души воротило от всех этих дел холуйских. А тут еще слух прошел: вроде как аттестацию будут проводить для топов, тестирование какое-то. «Пацан я им, что ли» – скрипел зубами Егор. И ведь не уйдешь. Где еще такую работу найти? Ни дать ни взять – золотая клетка. Одно радовало – что далеко отцы-командиры.
Однако год от года все больше скребло у Егора на сердце. Все чаще спрашивал себя: а зачем? Зачем ему это все? На что жизнь уходит? На «купи-продай»? Дела хотелось. Настоящего! Эх, хорошо бы свое что-нибудь замутить – ни от кого не зависеть. А что? Жилка предпринимательская у него есть. Он за свою жизнь и торговым агентом поработал, и ипэшником довелось побывать, и региональный филиал опять же открывал с нуля.
Увидел он как-то сюжет по ящику про мужика одного: тот открыл осетровую ферму. В гараже! Через год окупилась. Егор загорелся тогда. А что мешает? Поначалу, конечно, вложиться надо: оборудование, малька запустить… Загореться-то загорелся, да боязно соскакивать с наезженной колеи. Ведь увольняться придется. Совмещать не получится. С мальками этими, как с детьми малыми, ни днем ни ночью покоя не будет. А не дай бог, свет отключат зимой? Сибирь все-таки. Без обогрева рыба враз передохнет. Да и денег сейчас свободных нет: полгода назад купил дочери квартиру. А тут людей на работу брать: хоть одного сторожа, а надо. Короче, с какого боку ни зайди, накладно выходит. Нет, не ко времени. Может, потом когда…
Так что душу Егор по-прежнему отводил на рыбалке да на даче.
Дача ему досталась от отца. Мать у Егора умерла давно, а отца в прошлом году схоронил. И остался он один. Ну как один? По паспорту – человек семейный: и жена, и дочь имеются. Да уж так получалось, что лишь по паспорту.
С женой у них давно не ладилось. По молодости, как поженились, так первый год с колен ее не спускал, точно маленькую нянькал. Егор – мужик только с виду суровый. А Галина – та и в молодости была не больно ласковая, а с годами все больше отдаляться стала.
И вроде на первый взгляд все хорошо. И в доме достаток. И за Егором она как за каменной стеной: за всю жизнь ни дня не работала. Да только никак не могла смириться, что живут они в своем захолустье и никуда отсюда муж уезжать не собирается. Хотя сколько раз его звали в Москву на повышение. Так нет! Уперся – и все. Родина у него здесь, понимаешь ли. Рыбалка, дача… «Да будь она проклята, эта дача! – плевалась Галина. – Всю жизнь в навозе копаться?» Не о такой она жизни мечтала, когда выходила замуж за молодого да перспективного. Поначалу думала – пережмет. Перекроит на свой лад. Воспитает. Куда там! Егор каждую свободную минуту то в огород, то на речку с удочками. Какая Москва? «Лапоть деревенский!» – чуть не плакала Галина.
А в последнее время совсем беда: скандал за скандалом на ровном месте, по поводу и без. А уж если Егор к ней с лаской какой… тут жену аж передергивало!
И потому все чаще и чаще стал Егор оставаться ночевать на даче. А нынешним летом и вовсе туда перебрался. Насовсем. Жена не возражала. Егору даже показалось – обрадовалась. Приезжала по выходным – с грядок домой собрать редиски, зелени, того-сего. При этом была оживленной, разговорчивой, не то что раньше. Однако же ночевать не оставалась, уезжала на городскую квартиру. Мышей, мол, летучих боюсь, спать не могу. Те и впрямь шебуршали на чердаке так, что будь здоров. Егор молчал. Догадывался, что у жены появился кто-то. Поначалу от одной этой мысли стервенел. А затем вдруг заметил, что, когда Галина уезжает, на душе становится будто легче.
И если с отношением жены он почти смирился, то вот дочка… Изболелся сердцем, извелся. Хоть и не родной она ему была – Егор с Галиной поженились, когда Иришке едва годик исполнился, – а принял ее как родную.
Так случилось, что общих детей у них с Галиной не было. Жена не хотела. Все страдала, что денег мало. Дай бог одного ребенка поднять – куда уж больше, в наше-то время? Нищету плодить? Вот на ноги встанем, купим квартиру, машину – тогда… Время шло. Егор ждал. А потом у жены начались проблемы со здоровьем. И вспомнилось ему, как мать рассказывала, что еще в молодости нагадала ей цыганка: «Не видать тебе внуков».
Дочь подрастала. И начал Егор замечать, что сторонится она его. Стесняется, что ли? А уж когда в возраст вошла, и вовсе стала нос воротить. Разве что «деревней» не называла, как мать. Егор роду крестьянского, его всегда тянуло к земле. И городок свой невзрачный любил, от перевода в Москву отказался. Не лежала душа в сутолоке жить. Здесь-то на вольном воздухе, на природе… А речка? Рыбалка? Куда он без нее? Так и остался в родном городе.