– Вставай! – Я приподнял его за ворот рубашки и толкнул прямо на каменную ступню. Джамиль ударился головой и снова упал.
– Вставай! – повторил я и взялся за пистолет.
Он поднялся на трясущиеся ноги и посмотрел исподлобья. На висок из-под курчавых волос стекала кровь.
– Скажи еще раз, где заложить динамит?
– Под ноги, – пробормотал он и вдруг заорал: – Под ноги! Под ноги его заложу!
Я с большим трудом заставил себя убрать пистолет в кобуру, подошел к Джамилю очень близко и сказал:
– Так уже делали. Не видишь следы от взрывов? Эта статуя высечена в скале, она ее часть. По ней из пушек стреляли, из танков, из зенитных установок. Минами противотанковыми подрывали. А ты – «под ноги»!
Он молчал некоторое время, затем размазал кровь по лицу и прошипел:
– Что ты хочешь от меня?
– Не изображай из себя придурка! Ты спустишься по веревке, просверлишь шесть дыр и заложишь в них взрывчатку. Все для этого есть в твоих вещах.
Водитель позвал меня, показывая спутниковый телефон, и я отошел. На связи был маулави Мохаммад – бамианский губернатор.
– Как продвигаются дела, Саид? Уже начали?
– Сейчас будут поднимать людей наверх. Часа через три, я думаю, заложим взрывчатку.
– Хорошо, я постараюсь приехать. И на камеру снимите, когда будете взрывать.
– Конечно.
Я вернулся к своим горе-рабочим.
– Сверху спуститься не получится, – заявил Джамиль.
– Почему это?
– Ниша слишком глубокая, до статуи не дотянешься.
– Считаешь меня идиотом, Джамиль? Не понимаю, чего ты добиваешься? Хочешь, чтобы тебя отпустили – взрывай идола. Я ведь тебя по-хорошему прошу!
Я повернулся к рабочим:
– Приеду через два часа. Если в этой статуе не окажется ни одной новой дырки – начну убивать по одному человеку каждые полчаса. Все понятно?
Рабочие засуетились, перестав оглядываться на Джамиля. Они обсуждали, как лучше забраться на скалу, готовили инструменты и снаряжение.
Я уехал с тревожным чувством. Нужно было договориться с телевизионщиками и газетчиками, послать отчет в министерство информации. Общество сохранения культурного наследия Афганистана отправило своего наблюдателя, который пятый день не мог добраться до места – постоянно попадал в передряги.
Вернувшись через два часа, я обнаружил у статуи настоящий переполох. Стояло несколько машин. Оператор с камерой пытался снимать, но боец отпихивал его автоматом и кричал. Рабочие носились между ног идола – там, где чернел проход в пещеру. Один из вооруженных людей сразу же подбежал ко мне и доложил:
– Он повесился!
– Кто?
– Взрывник.
Только сейчас я разглядел лежащее около пещеры тело, возле которого склонились люди. Кажется, Джамиль шевелился.
– Так он жив?
– Да, его вовремя заметили. Он привязал пояс к перекладине на лесах, пока остальные взбирались на скалу.
Сжав кулаки, я протопал к пещере. Джамиль смотрел на меня с отчаянием. У него на шее красовался багровый след.
– Ты что творишь, ублюдок! – крикнул я, и окружающие исчезли. – Чего ты хочешь, я не пойму? Скажи мне!
Он не ответил, только посмотрел на меня как самый несчастный в мире человек. Молил о помощи? Или просил его добить?
– Мы проделали две дыры – в голове и шее, – раздался позади голос рабочего (Фарид – кажется, так его звали). – Наметили еще четыре: две в груди и две на животе.
– Глубина?
– Полтора метра, – сказал Фарид. – Дальше перфоратором не проберешься.
– Хорошо. Продолжайте. А этого отнесите в кузов.
Я все больше убеждался, что не понимаю чего-то. Это меня всегда раздражало, с детства. Я поломал четыре конструктора, не в силах с ними совладать, раскурочил мотоцикл, который не удалось починить, а теперь хотел пробить голову этому Джамилю и вытащить оттуда мрачную тайну, присутствие которой ощущал. Что он вытворяет? Почему не боится?
В городе взрывника перетащили в дом. Я связался со штабом, велел прислать врача.
Позвонил губернатор:
– Почему отложили, Саид? Меня все дергают.
– Взрывник заболел, перенесли на завтра, – ответил я. – В остальном все готово.
– Больше никто этого сделать не может? – В голосе Мохаммада ощущалась тревога.
– Лучше наверняка. Лишними попытками мы только портим себе репутацию. Не хочу, чтобы журналисты смеялись.
– Действительно, – согласился губернатор. – Но слишком не затягивай, Саид. Завтра!
– Конечно.
Я снова позвонил в штаб и приказал выяснить, нет ли у Джамиля родных. Мне пообещали, что узнают. Спустя полчаса стало известно: в Кабуле проживает супруга взрывника и две дочери. Я распорядился, чтобы завтра утром их привезли к статуям. До столицы и обратно – четыреста километров. Должны успеть.
Когда врач оставил Джамиля, я зашел в дом, где было прохладно и пыльно. Взрывник валялся на узкой лежанке в углу и смотрел на меня с опаской. Глянул на мои руки – нет ли в них мачете или пистолета. Ничего не обнаружив, успокоился.
– Как зовут твою младшую? – спросил я, присаживаясь на стул.
– Младшую? – переспросил он и зачем-то покосился на оконце под потолком.
– Твою младшую дочь. Имя!
– Мариам. Зачем ты…
– Я не гарантирую, что первой убью именно ее. Имен спрашивать не стану. Просто выстрелю в ту, что выглядит моложе.
Он молчал. Да и что тут можно ответить?
– Завтра ты увидишь это, если не выполнишь задание. Сначала на песок к твоим ногам упадет Мариам, затем – вторая, старшая. А жену твою я убивать не стану. Пускай она стоит и смотрит на тебя.
Его губы дрогнули.
– А сегодня, – продолжил я, – ты расскажешь, почему так упорствуешь. Что скрываешь?
Джамиль сел и обхватил руками голову.
– Убей меня! – провыл он. – Я не стану взрывать! Не стану!
– Почему? Ты буддист?
– Буддист… – повторил он и засмеялся. – Это было бы слишком просто!
– Говори! У меня мало времени.
Он дернул себя за волосы и завалился на бок – лицом к стене. Полежал так с минуту, затем снова сел и смерил меня взглядом.
– Знаешь, что символизируют эти статуи? – спросил он.
Пожав плечами, я ответил:
– Это идолы. Буддисты поклоняются им… Поклонялись когда-то давно.
– Нет, не идолы. Статуи олицетворяют древнейшие расы. Расы гигантов. Когда-то они жили на земле. Первый монумент – более пятидесяти метров в высоту. Второй – около тридцати. В долине есть и другие статуи. Последняя из них не намного выше человеческого роста. Гиганты мельчали, пока не превратились в людей.
– Что еще за бред? Откуда ты это взял?
– Помню, – сказал он. – Я многое помню. Разные времена, разные жизни…
– Ты веришь в прошлые жизни, ублюдок?
– Хотелось бы не верить! Но как, если перед глазами сотни воплощений? Многие жизни я помню плохо, в общих чертах. А некоторые – будто бы вчера закончились.
Я понял, что должен разозлиться на него, но на душе было спокойно. Вместо того чтобы гневаться, я вдруг вспомнил разговоры моего отца с заходившим на чай другом – учителем истории. Философские беседы происходили в нашем доме регулярно – едва ли не каждую субботу, и всякий раз я подслушивал из своей комнаты, выхватывал сквозь стены умиротворяющие голоса, обрывки речей. Я мало слышал и еще меньше понимал. Да и не старался понять – меня зачаровывал сам ход беседы, ее плавное течение, с продолжительными аргументами и торжественными нотками в завершение каждого предложения. Я слушал разговоры, как слушают музыку. А вот беседу о реинкарнации я запомнил хорошо. Учитель выступал за возможность перевоплощений и приводил в доказательство цитату из Корана: «Он – тот, кто дал вам жизнь, и Он пошлет вам смерть, а затем снова дарует вам жизнь». Отец отвечал, что эта фраза с большей вероятностью относится к воскресению, нежели к реинкарнации, на что учитель заметил: «Мухаммед утверждал, что мудрость Корана зиждется на сокровенном значении слов, в каждом стихе имеется два значения – явное и скрытое. Возможно, там, где большинство читает о воскресении, на самом деле написано о перевоплощении».
– И чем ты стукнулся, что вспомнил прошлые жизни? – спросил я Джамиля.
– Это случилось несколько тысяч лет назад. Тогда на земле была другая религия, а я был жрецом. Я попросил у богов бессмертия, но они мне отказали. Сказали: бессмертие – это проклятие, наказание. Тогда я разозлился и поджег храм. Я решил, что благодаря этой дерзости хотя бы мое имя останется в вечности. Люди будут помнить того, кто бросил вызов богам.
– Герострат, – вспомнил я. – Он уничтожил храм в Древней Греции.
– Храм Артемиды в Эфесе, – уточнил Джамиль. – Это случилось много позже. Но и это свое воплощение я тоже прекрасно помню.
Смутная догадка уже зарождалась у меня в голове:
– Так ты… постоянно уничтожаешь храмы?
– Я добивался бессмертия, и я это бессмертие получил. Боги сделали так, что я помню прошлые жизни. И знаешь, что за силы тащат меня через вечность? Силы разрушения, вызванные мной. В каждом воплощении я вынужден уничтожать святыни и никак не могу выбраться из заколдованного круга, из этой чертовой петли! Судьба подсовывает мне ценные книги, иконы, полотна, манускрипты, реликвии. Я участвовал в разрушении Иерусалимского храма, поджигал Александрийскую библиотеку, помогал Савонароле разводить костры, палил из пушек по Сфинксу. Я разбил говорящую голову – творение Альберта Великого. И еще много такого, о чем ты даже не слышал!
– А что уничтожил в прошлый раз?
– В прежней жизни я поджег Золотой храм в Киото.
– Зачем? Тебя заставили?
– Я был душевнобольным. Каждый раз возникают причины сделать это. Сейчас вы, мерзавцы, принуждаете меня. – Он снова лег и прошептал: – Как же я устал! Уже тысячу лет как дьявольски устал!
Я не знал, что ему сказать. Встал и налил в кружки холодный чай. Джамиль пить отказался, никак не отреагировал на протянутую кружку, и я поставил ее на стол.
– Ты знаешь, как избавиться от этого проклятья? – спросил я.
– Конечно, знаю! – Он встрепенулся и сел. – Один мудрец сказал, что для этого достаточно единственной жизни без разрушений. Если я однажды ничего не уничтожу, боги простят меня. Вот я и надеялся, что дожил до этого. Думал: здесь, в Афганистане, и уничтожать нечего, кроме скал и отслуживших свой век башен. Хотел жить спокойно со своей семьей. Нет, явились вы с дурацкой идеологией! Будьте вы прокляты!