Как жаль, что это наша первая и последняя зима…
Но я стараюсь не думать о том, что совсем скоро больше его никогда не увижу, где окажусь и с кем потом буду дружить.
Я наматываю Пашке на шею шарф и застёгиваю верхнюю пуговицу его пальто. А потом варежки. Они у него на резинке, и я вытягиваю их из рукавов. Резинка смешно тренькает, и варежка летит сначала вниз, а потом подпрыгивает вверх.
Мы с Пашкой смеёмся. Смеёмся так громко, что даже Наталья Сергеевна начинает ворчать. Мы не даём дочитать ей главу, а она собиралась закончить чтение до прогулки. Но остановиться невозможно.
Тем более Пашка говорит мне на ухо громким шёпотом:
– Ы-ом! А-у-а-эм эк!
И я снова смеюсь, ведь это же смешно, что он предлагает скорее идти, пока Наталья Сергеевна не видит, чтобы покушать снег.
Я никогда не пробовала снег. Вот правда! Ни-ког-да. Даже не представляю, какого он вкуса. Но Пашка так аппетитно слизывает его с веток кустарника, что я тоже решаюсь.
Всё когда-то бывает в первый раз!
А потом мы просто задираем головы вверх, высовываем языки и ловим снежинки ртом – кто больше. Но Пашка умеет считать только до десяти. И тогда я считаю за него и за себя.
– Тринадцать, двадцать четыре. Четырнадцать, двадцать пять. Пятнадцать, двадцать шесть… – Я знаю, что Пашка не успевает ловить снежинки так же быстро, как я, поэтому время от времени жульничаю. В его пользу. – Шестнадцать, двадцать восемь. Семнадцать, тридцать один…
И одним глазом наблюдаю за тем, как он улыбается.
И делаюсь такой счастливой!
– Паш, ты победил! – А потом смеюсь, как сумасшедшая. – Ты мега-супер-пупер-гигабайтер по поеданию снежинок!
– А ы а-ы-вая!
Потом мы строим из снега крепость. Все. Канюша, Сонечка, Мика, Стася, я, Пашка и даже Наталья Сергеевна. Крепость получается бо-ольшущая, в несколько ярусов, с окошками и балконами.
Я достаю нас, картонных, из кармана и расселяю в этой крепости. Так ведь интереснее играть, когда мы сами – её жители. Мы будем ходить друг к другу в гости, устроим бал и чаепитие на балконе. Мы построим рядом гараж для Канюшиного самолёта и магазин, чтобы купить для пира жёлтые фрукты в красных сеточках.
Но поиграть не успеваю – меня окликает Тамара Васильевна.
– Лиза Вертеньева, иди сюда! И побыстрее!
У меня внутри всё сжимается.
Я оборачиваюсь на Пашку, предчувствуя что-то, сама не знаю что. И так хочется верить, что за мной пришла мама.
Но это не мама.
В кабинете Тамары Васильевны сидит какая-то женщина. Сначала я вижу её со спины: она полная, в сером пальто и в белой, как сегодняшний снег, мягонькой шали – и даже не понимаю, зачем меня вдруг позвали. Хотя, конечно, догадываюсь…
Но когда она оборачивается…
– Бабушка! – из меня как-то само вырывается это слово.
И я кидаюсь навстречу, не думая ни о чём.
Но сразу же останавливаюсь.
А вдруг я сплю? А вдруг мне это только кажется? А это точно она?
Даже голова кругом, как будто я объелась манной каши.
– Деточка! – встаёт со стула бабушка, протягивая ко мне руки.
И я снова бросаюсь вперёд и растворяюсь в её объятиях.
Они тёплые, в меру крепкие. Ровно такие, как я и мечтала. И слёзы отчего-то сами катятся-катятся-катятся… и перемешиваются с бабушкиными слезами.
А потом я её разглядываю. Долго-долго. Хоть и узнала сразу, теперь хочется убедиться, что всё то, что было на фото, реально. Нос, щёки, губы, глаза, брови, родинка на виске, морщинистый лоб и волосы…
Бабушка! Дорогая, милая бабушка! Неужели всё это взаправду?
Бабушка меня обо всём расспрашивает, и я рассказываю ей, как жила без неё. Как думала о ней. Как улыбалась ей. Как мечтала однажды встретить.
И она мне всё-всё рассказывает. Как сюда приехала, как узнала обо мне и маме, как её саму нашёл её одноклассник по маленькой старой фотографии. Вот только откуда она у него, непонятно.
Приходит инспектор Прибытко, и бабушке на полчасика становится некогда. Они всё подписывают и подписывают какие-то бумаги. А у меня всё кружится-кружится-кружится, вертится-вертится-вертится, и я отпрашиваюсь ненадолго в группу, потому что за Пашкой уже пришла мама.
Сейчас он уйдёт, и мы с ним больше никогда и нигде не встретимся.
Это так грустно.
– Паш. – Я беру его за руку и сильнее, чем обычно, сжимаю пальцы. – Ну, пока, Паш? – Как будто бы даже спрашиваю.
А он, кажется, ничего не понимает – не понимает, что мы больше не увидимся. И мычит это своё:
– Ы а-ы-вая.
Заставляет меня улыбнуться. И я улыбаюсь.
Нет, между нами точно какая-то магия!
А потом, когда Пашку уводит мама и дверь за ними тихонько хлопает, я разуваюсь, взбираюсь с ногами на подоконник и смотрю сквозь стекло на заснеженный город. Белый. Красивый. И вижу там крепость. И нас. Мы в ней все из картона. Как хорошо, что у меня всех так много! Пашка, Алёна, Сонечка, Стася, Канюша, Мика, мама… и вот теперь бабушка.