– Может, это потому, что каждый находит в другом то, чего ему самому не хватает, – вмешался Гаэтано Дердерян. – Но давайте вернёмся к теме. Главное, как мне кажется – это те тайны, которые хранил Баррьер. Как ты думаешь, хоть кто-то мог иметь хоть малейшее представление об их природе?
– Он унёс их с собой в могилу, – уверенно заявил японец. – А если кто и мог знать хоть что-то – так это некий Табернье, которого я лично не знаю, но, насколько понимаю, он шёл по его следам.
– Никто больше? Абсолютно никто?
– Насколько мне известно – нет, разве что Абдулл Шами, который был главным инженером на станции в Аммане до того, как утонул в Мёртвом море.
– Как это утонул в Мёртвом море? – впервые вмешался потрясённый Индро Карневалли. – В Мёртвом море утонуть невозможно!
– Абдулл Шами смог.
– Но в Мёртвом море вода такая солёная и плотная, что в ней не тонут.
– Только если ты не оказался в машине, которая рухнула с высоты пятнадцати метров.
– Тогда понятно.
– Видимо, ты один такой, кому это понятно. Потому что никто до сих пор не может объяснить, что, делал Шами, мчась как сумасшедший по дороге вдоль Мёртвого моря в три часа ночи.
Гаэтано Дердерян протянул руку, зачерпнул ложкой немного икры из стоявшей в центре стола вазы, и, прежде чем отправить её в рот, спросил:
– Память меня не подводит, или это была первая жертва всей этой заварушки?
– Так и есть.
– И что ты об этом думаешь?
Японец сделал паузу, тоже попробовал икры, запил её шампанским и наконец ответил:
– Я не думаю. Я просто делаю свою работу и живу в Эр-Рияде, где чувствую себя в безопасности, потому что никто не въезжает и не выезжает из Саудовской Аравии, не оставив след вплоть до размера обуви. За последние годы произошло слишком много событий, ни одно из которых не было полезным для здоровья. Так что у нас есть два выбора: сменить компанию или жить в Эр-Рияде.
– Значит, ты признаёшь, что работать на «Акуарио & Орион» – рискованно?
– В этой части мира? Безусловно! Статистика не врёт, и количество «несчастных случаев» выходит за все рамки здравого смысла.
– У тебя есть теория на этот счёт?
– Если тебе это что-то даст, то я думаю, что Матиас Баррьер переиграл кого-то, и теперь пострадавшие, возможно, евреи, мстят тем, кто ни при чём.
– Евреи? – с недоверием переспросил Индро Карневалли. – А при чём здесь евреи?
– Я не знаю.
– Тогда зачем ты это сказал?
– Потому что, если мне не изменяет память, всё начало усложняться, когда начали прокладку трубопровода в Акабе, прямо на границе с Израилем. А в Израиле полно фанатиков и ортодоксов, которые крайне отрицательно смотрят на этот проект.
– Почему?
– Во-первых, фанатики считают, что проект напрямую выгоден их естественным врагам – палестинцам. А во-вторых, ультраортодоксы утверждают, что мы противимся воле Бога, пытаясь превратить пустыню, по которой их предки скитались сорок лет, в оазис.
– Какая глупость!
– Для тебя и для меня – возможно. Но не для тех, кто верит, что включить свет в субботу – уже нарушение воли Бога, повелевшего отдыхать. – Японец сделал широкий жест, указывая на всё вокруг, а затем кивнул в сторону девушек, резвящихся на пляже. – Мы живём в очень запутанном регионе и в очень запутанное время. За всё то, что мы творили в последние дни – с таким количеством алкоголя и распущенных женщин – в соседней Аравии нам бы отрубили головы на площади. – Он смачно выругался и добавил: – Хотя на следующее утро сами палачи пришли бы сюда нас подражать. Исламистские радикалы устраивают себе отрывы здесь, в Дубае, а ультраортодоксы предпочитают отели Афин. Все проклинают, и все врут, и в итоге человек не знает, как вести себя в этом царстве лицемерия. Всё это даже было бы смешно, если бы не одно «но»: когда тебя убивают – тебя убивают по-настоящему. Спроси у Баррьера или у Абдулла Шами.
– Шами был женат?
– Да.
– Где сейчас его жена?
– Думаю, до сих пор в Аммане.
– Возможно, она знает то, чего не знаем мы, – тихо пробормотал Гаэтано Дердерян.
ГЛАВА 8
Тот бурный «уикенд» был, по правде говоря, совсем неподходящим временем для размышлений.
Солнце, рыбалка, пиры, алкоголь и женщины – не лучшие советчики. И хотя бразилец всегда отказывался вступать в личные отношения с проститутками, он был вынужден признать, что эффектные «девушки по вызову», нанятые для мероприятия начальником PR Ваффи Ваада, умели заставить забыть, что они – всего лишь высокооплачиваемые профессионалки.
Но ни одна из них не смогла стереть из памяти Гаэтано Дердеряна образ Наимы Фонсекы. Он бы без раздумий променял всех этих женщин на одну чашку чая с венесуэлкой.
Было очевидно, что каждая из этих красавиц тратила немалые деньги на платья и дорогие духи, но сколько бы они ни тратили, ни одна не могла сравниться с элегантностью жены Ромена Лакруа, которой было достаточно простого белого халата из шелка, и ни одна не источала такой чарующий аромат, как тот, что исходил от каждого её движения.
Воспоминание о короткой встрече наедине с ней в том маленьком салоне всё ещё вызывало у бразильца внутреннюю тревогу и даже странное чувство вины, словно, имея дело с проституткой, он предавал женщину, которую любил.
– Я не могу вести себя так глупо! – пробормотал он про себя. – Мне ведь не пятнадцать… хотя, возможно, проблема в том, что я снова чувствую себя так.
Утро субботы – а привыкнуть к мысли, что в Дубае суббота – это местный понедельник, ему всё ещё было трудно – застало его бодрствующим. Он смотрел на глубокую синеву залива и силуэт гигантского танкера, медленно идущего к Ормузскому проливу, оставляя за собой белую пенную полосу.
На широкой кровати тихо посапывала польская блондинка, а на столе в гостиной зловонные остатки икры напоминали о слишком бурной ночи.
– Это не серьёзно! – упрекнул он себя. – Так нельзя работать, когда на кону человеческие жизни. Я веду себя как мафиози, хотя должен быть «хорошим парнем».
Пару часов спустя вечно бодрый Ваффи Ваад, на котором ночные пьянки, казалось, никак не сказывались, пришёл сообщить:
– Самолёт готов.
– Куда летим?
– В Амман, конечно же. Я уже дал распоряжение найти жену Абдулла Шами.
Полет прошёл спокойно, над однообразной арабской пустыней, где не было видно ни дорог, ни даже просёлков, только ближе к вечеру начали попадаться чёрные бедуинские шатры, а вдалеке замелькали первые огни иорданской столицы.
Когда они сошли по трапу в ожидавшие их автомобили, первое, что бросилось в глаза – это толпы людей, ужинавших прямо на улице по обе стороны широкой автострады, окружённой рощами.
Целые семьи – с детьми и стариками – рассаживались на траве вокруг белых скатертей и мангалов, где жарили баранину. Десятки уличных продавцов разносили ароматный турецкий кофе в огромных термосах.
– Это старая местная традиция, – пояснил дубайец, заметив изумление спутников. – В жаркие дни все выходят на воздух, чтобы насладиться вечерней прохладой. Едят, играют, разговаривают, поют и танцуют. Иорданцы – мирный народ, любящий свои старые обычаи.
Город, по словам Ваффи Ваада – древнейшая столица в мире – и вправду был красив, хоть и не в духе ультрасовременного Дубая. В нём перемежались древние районы, по которым, возможно, ходили современники Христа, и современные здания из ослепительно белого камня.
В главном зале огромного отеля «Хаятт» римский пианист с удовольствием исполнял старые, немного вышедшие из моды песни, а группы симпатичных девушек болтали и смеялись, будто находились в каком-нибудь кафе на Монпарнасе.
Но жена Абдулла Шами не была в Аромане.
– Когда умер её муж, она прошла курсы медсестры, и уже два месяца как покинула дом и уехала в Палестинскую автономию, ведь она палестинка по происхождению. Судя по всему, решила, что там она нужнее, чем здесь.
– Сколько времени потребуется, чтобы её найти?
– Недолго, поскольку большое количество иорданцев, включая саму королеву, тоже палестинского происхождения или имеют там родственников. Скорее всего, она находится в Вифлееме или Рамалле.
– А что мы можем сделать пока? – поинтересовался почти всегда прагматичный Индро Карневалли.
– Посетить строительные работы на Мёртвом море, – предположил Ваффи Ваад. – Это наш самый амбициозный проект, и он действительно того стоит, ведь он призван изменить лицо мира.
– И в чём же это выражается?
– Сейчас сам увидишь!
Два дня спустя они рано утром отправились в путь на удобном внедорожнике, оснащённом мощным кондиционером, по дороге, ведущей к Мёртвому морю. Сначала они пересекли старый город, а затем без спешки по широкой дороге, петляющей между горами и ущельями.
Спустя чуть больше получаса они остановились возле таблички, сообщавшей, что они находятся на нулевой отметке, и что отсюда начинается спуск в самую глубокую и обширную географическую впадину планеты.
Вдали под ними раскинулся красивый пейзаж долины реки Иордан, обрамлённый узкой полоской зелёных полей, а вдалеке виднелись сторожевые башни и батареи израильских орудий и танков.
Через несколько минут вдалеке показалось ярко-синее пятно Мёртвого моря, и когда они, наконец, достигли его берегов, Гаэтано Дердериана охватило странное чувство – он осознал, что находится на четыреста метров ниже уровня всех океанов мира.
Это огромное водное пространство ничем не отличалось бы от обычного озера, если бы не белые, покрытые солью, прибрежные камни. А ближе к полудню они заметили, как от жары над гладкой поверхностью воды поднимается густой пар, и тогда дубайский спутник заметил:
– Каждый год испаряется более двух миллиардов тонн воды, и уровень опускается примерно на сорок сантиметров.
– Сорок сантиметров в год?! Да это же ужас!
Выходит, во времена Христа уровень моря был на восемьдесят метров выше?
– Именно. Поэтому так много споров, где именно Иоанн Креститель крестил Иисуса в Иордане. Логично, что это было выше по течению, ближе к истоку, чем обычно предполагают.