ом лучи преломляются гораздо сильнее и неравномернее, чем, например, в горячем воздухе над костром.
Много рыб держалось в стороне от слишком горячей воды. Изящные пестрые рыбы-бабочки переселялись в более глубокие места у склона рифа, как и забавные балисты и пестрая армия рыб-хирургов, губанов и морских попугаев. Полосатые рифовые окуни встречались реже, так же как и гигантские экземпляры хейлинуса, самого большого из губанов, вес которого достигает двухсот килограммов; он обычно неподвижно висит в воде в виде странного угловатого чемодана. Зато мы увидели много небольших рыб, которые хватали погибший из-за температурного перепада планктон, струящийся вниз по рифовому склону. У поверхности распространялись облака небольшой красной водоросли триходесмиума. Эти облака все время росли, и, несмотря на яркое солнце, видимость значительно ухудшалась.
Однажды исчезли все акулы. Многих из них мы уже знали, они всегда появлялись на одном и том же месте — и вдруг ни одна из них не показалась. Через четыре или пять недель они так же внезапно снова были здесь. Не думаю, что причиной служила жара, наверное наступила пора спаривания. В своей книге о промышленном лове акул капитан В. Е. Янг тоже отмечает, что эти рыбы исчезают в определенное время из некоторых районов. В доме Билла Кларка губернатор Кассалы рассказывал мне, что у острова Талла-Талла он видел, как однажды море буквально кишело акулами.
Единственными существами, не терявшими ни капли бодрости в страшную жару, были дельфины. Мы всегда встречали их на одном и том же месте. У них был свой, ограниченный невидимыми стенами, совершенно определенный район. Они встречали нас у одного его конца, сопровождали до другого и, если мы возвращались, плыли с нами на такое же расстояние назад. Их было штук пятнадцать-двадцать, каждый длиной метра в два. По обыкновению они резвились у носа лодки, и некоторые выскакивали в воздух метра на два.
Мы ломали себе головы над тем, как заснять этих животных на кинопленку. Я несколько раз прыгал в воду с движущейся лодки, но как только вода успокаивалась, дельфинов уже не было. Наконец, у нас возникла такая идея: мы с Лео спустимся под воду с аппаратом для ныряния и кинокамерами метров на пятнадцать — туда, где встречались дельфины, и будем спокойно ожидать; плавающая на поверхности бутылка обозначала наше местонахождение. Лодка должна была описать круг, пока к ней не присоединятся дельфины, и затем провести животных прямо над нами. Снизу лодка с играющими дельфинами должна была выглядеть бесподобно!
Сделали три попытки. Но дельфины, охотно подплывая и следуя за лодкой, исчезали, как только она приближалась к нам метров на 50. Мы каждый раз видели только одинокую лодку. Позже было установлено опытным путем в большом океанарии во Флориде, что дельфины также способны осязать на расстоянии: они испускают короткие крики, ультразвуковые колебания и воспринимают возвращающееся эхо.
Последние два месяца были исключительно жаркими. В Порт-Судане местные жители лежали в тенистых местах на улицах и в парке, словно мертвые мухи; почти все европейцы уехали в отпуск. Махмуд не мог понять, откуда еще у нас берется энергия. Мы отправились в Шаб Амбер и засняли там на кинопленку кораллы необычайной красоты. Но мы еще не нашли мант, и после долгой тряски на грузовике я попал в Мохаммед Гул, где, наконец, удалось их заснять.
Я совершенно потерял представление, имеют ли смысл наши работы. Мы неоднократно преднамеренно создавали сложные ситуации, гарпунировали рыб в опасных местах, что один раз акула даже вырвала у меня рыбу вместе с гарпуном. Жара лишала нас обычной осторожности, и игра с опасностью стала странной необходимостью. Наши приборы для ныряния потеряли всякую герметичность, камеры были перепаяны в десятках мест. На них везде были красные полосы и пятна, так как мы обнаружили, что лак для ногтей Лотты был самым быстродействующим и лучшим средством залеплять поврежденные места.
Последние три недели мы снова провели в Суакине. Господин Георгий Сарабис, состоятельный грек, посылал нам на своем автомобиле пищу и блоки льда, что нас весьма трогало. Наряду с Биллом Кларком он был добрым ангелом нашей экспедиции. Когда мы, изнуренные и исхудалые, возвратились в Порт-Судан, он помог выполнить все формальности и тепло проводил нас. Мы же, откинувшись на спинки кресел, удивлялись, что сейчас все действительно кончилось. Почти невозможно было представить, что существуют мягкие кровати, нормальная пища, а прежде всего — зеленые деревья и покрытые цветами луга…
В Венеции, во время первой демонстрации «Приключения в Красном море», нам все казалось таким далеким, словно виденный когда-то сон. Фильм между тем стал самостоятельным существом, уже больше не нуждавшимся в нас. Нам не пришлось прилагать особых стараний, чтобы он прошел по экранам почти всех стран. У огромного количества людей он возбудил интерес к подводному миру. Для нас же самым приятным было то, что доходы существенно помогали снаряжению нового исследовательского судна для института.
Парусник, который я приобрел на этот раз, был в два раза больше нашего «Морского дьявола». Это был трехмачтовик, со стальным корпусом, водоизмещением в триста пятьдесят тонн, длиной — сорок два и шириной — восемь метров. Он был построен в 1927 году на одной из верфей в Каусе для семьи короля швейных машин Зингера, прошел через много рук и во время войны был переделан в грузовое судно. Он потерял при этом свой семидесятитонный свинцовый киль и мачты, а в средней его части было устроено помещение для грузов. Сзади установили, как обычно у грузовых судов, высокую рулевую будку. От великолепной яхты остался только хорошо сохранившийся стальной остов, использовавшийся в конце концов для перевозки угля датской пароходной компанией, пока она не обанкротилась. Если я совершил когда-нибудь мужественный поступок, то это было приобрети жалких остатков яхты и попытка возвратить «Ксарифу», как ее раньше называли, в прежнее состояние.
В 1950 году нас пригласили перенести морские исследования в Лихтенштейн и предложили помощь. Здесь мы с энтузиазмом взялись за работу. «Ксарифу» отбуксировали через Канал кайзера Вильгельма в Гамбург, где энергично приступили к ее оборудованию.
Наши списки распухли до бесконечности. Купив судно, я даже приблизительно не представлял, что для приведения «Ксарифы» в пригодное состояние нам предстоит добыть еще по крайней мере в пять раз большую сумму, чем ее стоимость. Общие расходы — без экспедиционного снаряжения — должны были составить около шестисот тысяч швейцарских франков. При этом большинство фирм, поставлявших оборудование, шло нам навстречу. И все же наша сообразительность истощалась; мы просто не знали, как и откуда доставать средства. В то время было еще неясно, во сколько обойдется поддержание в порядке отремонтированного судна.
Ксенофон, постоянно находившийся на борту в качестве моего заместителя, помнил о каждом винтике и сообщал мне о всех возникающих трудностях.
В зависимости от поступления средств, выжимаемых из книг, докладов и фильмов, или от авансов месяц за месяцем рос наш корабль. Одновременно я работал над подготовкой первой экспедиции на «Ксарифе», в которой должны были принять участие, кроме двенадцати человек экипажа, десять ученых, фотографов и техников.
Кроме просторного салона и украшенной портретами знаменитых мореплавателей кают-компании, на судне нужно было оборудовать механическую мастерскую, столярную мастерскую, помещение для хранения наших легких водолазных приборов, биологическую лабораторию, помещение для микроскопов и фотокомнату. Первая поездка планировалась в Карибское море и к интереснейшим островам Галапагос, Мы собирались идти под парусами, но имели и мощный двигатель на случай неблагоприятного ветра.
Все эти мысли поглощали нас, как вдруг произошло совершенно неожиданное событие. Не дожидаясь, пока «Ксарифа» сойдет со стапелей, нам пришлось очутиться на другом конце света…
ПОЕЗДКА К БОЛЬШОМУ БАРЬЕРНОМУ РИФУ
Это было однажды вечером в октябре 1952 года. Лотта, два года назад ставшая моей женой, и я были приглашены Американской кинопрокатной фирмой на премьеру «Приключения в Красном море» в Нью-Йорк и четыре других города.
В тот день я получил письмо с просьбой привезти с собой за счет фирмы также и все наше снаряжение для ныряния. Мы должны были показывать его по телевидению и на пресс-конференциях.
— Это значит, что мы бесплатно едем вместе с нашим снаряжением до СанФранциско и обратно, — сказал я Лотте. — Знаешь, что мы смогли бы сделать?
Лотта вопросительно посмотрела на меня.
— Из Сан-Франциско рукой подать до Австралии. Ведь это единственная в своем роде возможность посетить Большой Барьерный риф!
С тех пор как я начал заниматься нырянием, Большой Барьерный риф был «Меккой» моих желаний. Крупнейший коралловый риф мира простирается на две тысячи километров вдоль восточного побережья Австралии; в некоторых местах его ширина достигает ста пятидесяти километров. Немногочисленные сообщения профессиональных ныряльщиков и ловцов жемчуга, побывавших там, предвещали невиданные чудеса. Там же обитала и самая большая в мире раковина, сказочная гигантская тридакна, которая, по слухам, была причиной гибели не одного ныряльщика. Я взвешивал возможность проверить это на практике.
Особенно интересен внешний край большой стены, у которой, насколько мне было известно, еще никто не нырял. Штаб-квартирой мог быть небольшой городок Кэрнс в Квинсленде. Недалеко оттуда находились и исторические места, связанные с необычайным путешествием капитана Кука…
Справки, наведенные на следующее же утро, еще больше укрепили мой план. Авиакомпании, линии которых проходили на восток или на запад вокруг Земного шара к Австралии, вели упорную конкурентную борьбу, и цены были сравнительно низкими. Дорога Сан-Франциско — Сидней, хотя такая же длинная, как Цюрих Сан-Франциско, обходилась почти вдвое дешевле. Единственной проблемой была «Ксарифа», отстройка которой вступила в решающую стадию. Однако, если предусмотреть все заранее, можно было оставить судно под присмотром нашего добросовестного Ксенофона.