В первые месяцы после геноцида в ООН велись бурные дискуссии о создании международного корпуса для разоружения воинствующих активистов в лагерях и отделения политических и криминальных элементов от зависимых обывателей. Несколько месяцев подряд международные дипломаты высшего уровня один за другим выдавали тревожные заявления о насилии среди беженцев в Заире, предупреждая, что «Власть хуту» планирует массированное вторжение в Руанду, и призывая силой установить порядок в лагерях. Но хотя всем ведущим державам приходилось щедро раскошеливаться, чтобы поддерживать лагеря в рабочем режиме, когда генеральный секретарь попросил добровольцев для такого контингента, ни одна страна не была готова предоставить свои войска.
Приграничные лагеря превратили руандийский кризис в региональный. Он оставался, как и прежде, политическим, но так называемое международное сообщество предпочитало относиться к нему как к кризису гуманитарному, словно напасть эта возникла без всякой человеческой вины и участия, точно наводнение или землетрясение. На самом деле руандийскую катастрофу действительно понимали как некий род катастрофы природной: хуту и тутси просто делали то, чего требовала их натура, убивая друг друга. ЕСЛИ УЖ ТАКОЕ МНОЖЕСТВО ЛЮДЕЙ БЕЖАЛО, ПРЕДПОЧТЯ СТОЛЬ УЖАСНЫЕ УСЛОВИЯ ЖИЗНИ, ТО ОНИ, ДОЛЖНО БЫТЬ, БЕЖАЛИ ОТ ЧЕГО-ТО ЕЩЕ БОЛЕЕ УЖАСНОГО, ПОДСКАЗЫВАЛА ЛОГИКА. Так что génocidaires записали на свой счет еще одну выдающуюся пиар-победу путем искусной манипуляции массовыми страданиями и — самое главное — воззвания к совести остального мира.
В сентябре 1997 г., незадолго до того, как генеральный секретарь Кофи Аннан заставил генерала Даллера, бывшего главу МООНПР, молчать, не дав ему свидетельствовать перед бельгийским сенатом, генерал выступил на канадском телевидении и сказал о своем пребывании в Руанде следующие слова: «Я полностью несу ответственность за решения, повлекшие за собой гибель десяти бельгийских солдат, гибель других людей; за то, что несколько моих подчиненных были ранены и заболели из-за отсутствия медикаментов; за 56 убитых сотрудников Красного Креста; за то, что два миллиона людей стали бездомными и беженцами, а около миллиона руандийцев были убиты — потому что эта миссия окончилась провалом, и я считаю себя человеком, который непосредственно отвечал за это».
Даллер отказался «переложить ответственность» на систему ООН, он возлагал ее на государства — члены Совета Безопасности и Генеральной Ассамблеи. Если перед лицом геноцида правительства боятся подвергнуть своих солдат риску, сказал Даллер, «тогда не посылайте солдат, посылайте бойскаутов» — что, в сущности, мир и делал в лагерях беженцев. Стоя перед камерой, Даллер был в форме, его седеющие волосы были коротко острижены; он твердо выставлял вперед свой квадратный подбородок; грудь его пестрела наградами. Но в его речи слышалась страсть, и тщательно выверенные фразы ничуть не скрывали оскорбленных чувств и ярости.
Он говорил: «Я еще даже не начал по-настоящему оплакивать апатию и абсолютное самоустранение международного сообщества, в особенности западного мира, от бед руандийцев. Ибо, если говорить очень откровенно и по-солдатски, кому, черт возьми, было не наплевать на Руанду? Я имею в виду — посмотрите фактам в лицо. В сущности, многие ли на самом деле еще помнят о геноциде в Руанде? Мы знаем о геноциде Второй мировой войны, потому что он коснулся целой группы населения. Но кого на самом деле коснулся руандийский геноцид? Кто понимает, что ЗА 3,5 МЕСЯЦА В РУАНДЕ БЫЛО УБИТО, РАНЕНО И ИЗГНАНО С РОДНОЙ ЗЕМЛИ БОЛЬШЕ ЛЮДЕЙ, ЧЕМ ЗА ВСЮ ЮГОСЛАВСКУЮ КАМПАНИЮ, В КОТОРУЮ МЫ ВБРОСИЛИ 60 ТЫСЯЧ СОЛДАТ И В КОТОРОЙ УЧАСТВОВАЛ ВЕСЬ ЗАПАДНЫЙ МИР, и мы продолжаем вливать туда миллиарды, все еще пытаясь разрешить эту проблему. А многое ли на самом деле было сделано для разрешения руандийской проблемы? Кто скорбит по Руанде, по-настоящему, искренне? Кто переживает эти последствия? Я имею в виду, сотни руандийцев, лично мне известных, были полностью истреблены вместе со своими семьями… вот такие горы трупов… полностью стертые с лица земли деревни… и мы ежедневно сообщали всю эту информацию, а международное сообщество продолжало наблюдать».
Утопическая предпосылка конвенции по геноциду состояла в том, что нравственный императив — предотвращать попытки истребления целых народов — должен быть главным интересом, мотивирующим действия международного сообщества автономных государств. Это радикальное представление, в сущности своей противоречащее принципу суверенитета, — такими оказывались и многие иные интернационалистские эксперименты. Государства никогда не действовали, опираясь на чисто альтруистические гуманитарные соображения; новаторская идея конвенции состояла в том, что защита человечности — в интересах каждого государства, и после Второй мировой войны было вполне понятно, что меры против геноцида потребовали бы готовности применять силу и рисковать собственными жизнями. Тогда люди понимали, что цена такого риска для мира будет не так высока, как цена бездействия. Но о чьем мире думали составители конвенции о геноциде — и конвенций о беженцах, которые не заставили себя ждать впоследствии?
Я впервые летел в Руанду через Брюссель 8 мая 1995 г. Европейские газеты пестрели мемориальными статьями, отмечавшими 50‑ю годовщину Дня Победы в Европе. «Геральд Трибюн» целиком перепечатала свою первую страницу от 8 мая 1945 г., и эти статьи впечатлили меня своим боевым духом: сокрушить немцев, завоевать, потом свершить правосудие, потом восстанавливать. Европейский «Уолл-Стрит Джорнел» сообщал об опросе общественного мнения, в ходе которого выяснилось, что через 50 лет после событий 65% немцев полагают, что поражение их страны в войне было благом. И я задумался: можем ли мы вообразить такой исход хоть для какой-нибудь из сегодняшних войн?
Руанда продемонстрировала миру самый недвусмысленный случай геноцида со времен войны Гитлера против евреев, а мир посылал одеяла, консервированную фасоль и бинты в лагеря, находившиеся под властью убийц, — очевидно, в надежде, что в будущем все будут вести себя примерно.
ДАННАЯ ПОСЛЕ ХОЛОКОСТА КЛЯТВА ЗАПАДА, ЧТО С ГЕНОЦИДОМ ВПРЕДЬ НИКОГДА НЕ СТАНУТ МИРИТЬСЯ, ОКАЗАЛАСЬ ПУСТЫШКОЙ, и, несмотря на все прекрасные чувства, вдохновленные памятью Аушвица, проблема остается в том, что осуждать зло — это далеко не то же самое, что творить добро.
На телевидении генерал-майор Даллер вел себя как истинный политик. Он не обвинял поименно ни одно правительство. Он говорил: «Вот в чем заключается реальный вопрос: каких действий на самом деле хочет от ООН международное сообщество?» Он говорил: «ООН просто не были даны нужные инструменты». И еще он говорил: «Мы не хотели мериться силами с руандийской армией и интерахамве».
Слушая его, я припомнил разговор, состоявшийся у меня с одним офицером американской военной разведки, который «ужинал» в кигальском баре «Джеком Дэниелсом» с кока-колой.
— Говорят, вы интересуетесь геноцидом, — сказал американец. — А вы знаете, что такое геноцид?
Я спросил его, что это такое.
— Сэндвич с сыром, — ответил он. — Записывайте. Геноцид — это сэндвич с сыром.
Я спросил, как он до этого додумался.
— Кому какое дело до сэндвича с сыром? — сказал он. — Геноцид, геноцид, геноцид… Сэндвич с сыром, сэндвич с сыром, сэндвич с сыром… Да всем насрать! Преступления против человечества! Где оно, это человечество? Кто это — человечество? Вы? Я? Вы видели преступление, совершенное против вас? Подумаешь, какой-то миллион руандийцев. Вы вообще слышали про конвенцию о геноциде?
Я сказал, что слышал.
— Из этой конвенции, — сказал тот американец в баре, — получается красивая обертка для сэндвича с сыром.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
…так Архангел прервал здесь свое повествование между миром разрушенным и миром возобновленным…
Глава 12
В июле 1995 г., через год после введения в должность нового правительства Руанды, архиепископ Южноафриканский Десмонд Туту посетил Кигали и прочел проповедь на футбольном стадионе, взывая к множеству собравшихся слушателей: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, сестры наши и братья, пожалуйста! Пожалуйста, пожалуйста, умолкните. Пожалуйста, пожалуйста, перестаньте плакать!»
Поразительное обращение к людям, чья страна истекала кровью, в особенности из уст человека, который завоевал Нобелевскую премию мира как раз за то, что отказывался умолкнуть! Но когда он продолжил свою речь ссылкой на недавнюю историю, когда власть была силой вырвана чернокожими у белых в Южной Африке, стало ясно, что архиепископ Туту приехал для того, чтобы одновременно и выбранить, и утешить Руанду в ее горестях. В Южной Африке, сказал он, «были разные наречия, разные расы, разные культуры… Все вы — черные. Вы говорите на одном языке. И я пытаюсь понять, что вы тут вбили себе в голову?» Толпа рассмеялась, но смех замер, когда архиепископ продолжил: «Ну? Ну? Ну? Ну? Вы хотите сказать мне, будто черные — дураки? А? Вот вы — дураки?»
Толпа выдохнула в ответ негромкое «нет».
— Я вас не слышу! Вы — дураки? — снова вопросил Туту.
— Нет!!
И в третий раз спросил Туту:
— Вы — дураки?
Ответ толпы, как и вопрос архиепископа, каждый раз становился все громче, но даже последнее и самое громкое «Нет!» словно приглушалось ощущением, что, сколько бы иронии ни было в этом вопросе, он оставался оскорблением такого рода, к какому руандийцы не привыкли.
Какое отношение цвет кожи имел к событиям в Руанде? Он мог быть проблемой в Южной Африке, но, исключая горстку иностранных резидентов, все руандийцы — глупые и умные, гнусные и прекрасные, большинство и меньшинство — являются чернокожими, и акцент архиепископа на этой характеристике говорил о чуждости его взгляда на трагедию страны, которая спрессовала воедино и преступников, и жертв как равных партнеров в бедствии, постигшем их родину.