Мокото, они сами были вынужденными переселенцами, живущими во временных жилищах в Гоме. Отец Виктор, высокий, худощавый мужчина с тревожным выражением аскетического лица, сидел в своей сутане цвета хаки на циновке в маленькой душной комнатке.
— Все деревенские были сообщниками, кто в умолчании, кто в мародерстве, и невозможно разделить их по степени ответственности, — рассказывал он. — Это как в Руанде: НЕЛЬЗЯ СКАЗАТЬ, ЧТО ВСЕ ОНИ ВИНОВНЫ, НО ОТДЕЛИТЬ ОДНИХ ОТ ДРУГИХ НЕВОЗМОЖНО.
Отец Виктор был в Кигали 7 апреля 1994 г., в следующий день после убийства Хабьяриманы, и он сказал мне:
— Это был точно такой же сценарий.
Мокото — место настолько уединенное, что потребовалось три дня, чтобы весть о массовом убийстве в монастыре достигла Кигали, где я был в то время. Эта история вписывалась в узор недавних событий. В предшествующие полтора месяца по меньшей мере 10 тысяч тутси были изгнаны из Северного Киву и вынуждены искать спасения в Руанде. Руандийское правительство обвинило Заир в соучастии в их изгнании, поскольку заирские войска часто довозили тутси до границы, потом конфисковали или уничтожали их документы о заирском гражданстве. Заирские власти отреагировали ссылкой на бурно обсуждавшийся, но никогда не приводившийся в действие закон о национальности, проведенный в 1981 г. в нарушение собственной конституции Заира и целого ряда международных законодательных конвенций, — закон, который лишал гражданства заирцев руандийского происхождения, делая их лицами без гражданства.
— Эти беженцы из Северного Киву — заирцы, — говорил мне советник генерала Кагаме, Клод Дюсаиди. — Мы просим, чтобы нам вернули из лагерей наших граждан, а они присылают нам своих. Они должны принять своих обратно и отдать наших.
Когда до Кигали дошли сообщения о массовом убийстве в Мокото, похожие выражения негодования встречали меня в каждом руандийском правительственном учреждении, где я бывал. Если Заир так взъелся на урожденных руандийцев, спрашивали меня, почему тогда именно заирские тутси оказываются крайними — их безнаказанно убивают и заирские, и руандийские хуту?
— Это снова настоящий геноцид, — уверял Дюсаиди, — но теперь поддерживаемый Заиром против собственных граждан.
Мне не раз напоминали, что президент Заира, Мобуту Сесе Секо, поддерживал борьбу Хабьяриманы против РПФ, помогал переправлять грузы оружия в Руанду во время геноцида, обеспечивал базы для французских сил операции «Бирюза» и поощрял возрождение сил «Власти хуту» в приграничных лагерях. Команда следователей ООН как раз недавно опубликовала отчет, показывающий, что бесславный полковник Багасора из экс-РВС ездил по заирскому военному удостоверению на Сейшелы для закупки вооружений и боеприпасов. В первой половине 1996 г., когда война в Северном Киву стала более ожесточенной, нападения на Руанду силами «Власти хуту» в Заире тоже участились, а внедрившиеся шпионы сотнями убивали выживших во время геноцида — эти их действия организация «Африканские права» описывала как попытки «убить улики». Так что особую ожесточенность у руандийских чиновников вызывало то, что МЕЖДУНАРОДНОЕ СООБЩЕСТВО ПРОДОЛЖАЛО ВЛИВАТЬ ДЕНЬГИ В ЗАИР ЧЕРЕЗ ЛАГЕРЯ, НО НИЧЕГО НЕ ДЕЛАЛО, ЧТОБЫ ПРИЗВАТЬ МОБУТУ К ОТВЕТУ ЗА ДЕЙСТВИЯ ЕГО ГОСТЕЙ-GÉNOCIDAIRES.
Мобуту был самым долго правившим деспотом в Африке. Его восхождение к власти между 1960 и 1965 гг. совершилось со старательной помощью ЦРУ и разнообразных банд белых наемников путем жестокого подавления всенародно избранного Конголезского национального движения, а своим политическим долголетием он был обязан гениальной способности обращать несчастья соседей к собственной выгоде. Во время «холодной войны» Соединенные Штаты и их союзники поддерживали его как бастион против коммунистических сил в Центральной Африке. Потом пала Берлинская стена, и Мобуту утратил свою полезность. Новым заветом того времени стала поддержка демократии, и когда Мобуту не смог выдать ничего, кроме жестокой пародии на многопартийную реформу, бывшие западные покровители бросили его на произвол судьбы. Его огромная страна — размером с Западную Европу или Соединенные Штаты к востоку от Миссисипи — были богата кобальтом, алмазами, золотом и ураном, и он, по слухам, входил в число богатейших людей мира. Но к концу 1993 г., когда его армия, которой было давно не плачено, подняла восстание, убивая, мародерствуя и насилуя по пути через страну, Заир претерпел инфляцию в 10 000%, и Мобуту, преданный остракизму, не способный получить визу ни в США, ни в Европу, казалось, был обречен на крушение. Потом руандийский геноцид снова вывел его на сцену — на сей раз как человека, с которым приходится иметь дело, если хочешь иметь дело с беженцами.
И вновь западные лидеры обратились к Мобуту как к политическому брокеру в региональных делах; эмиссары Соединенных Штатов, Европейского союза и Секретариата ООН сменяли друг друга в Гбадолите, огромном дворце в джунглях, где Мобуту держал свой двор и где был захоронен Хабьяримана. Франция, как всегда жаждущая выручить «Власть хуту», откололась от остальной части «свободного мира» (выражаясь языком «холодной войны») и в одностороннем порядке возобновила помощь Заиру — что означало, разумеется, помощь самому Мобуту, который переправлял эти деньги прямиком на свои швейцарские банковские счета. «Этот геноцид, — сказал мне один европейский дипломат, — был для Мобуту даром Божиим». Руандийские чиновники, с которыми я разговаривал, полагали, что Мобуту, мирясь с созданием крайне милитаризованного «Хутуленда» в Заире и даже поощряя его, стремился обеспечить себе гарантии, что этот дар не перестанет дариться.
«Если кто-то полагает, что Мобуту может продолжать дурить людей, то не думаю, что потребуется много времени, чтобы показать людям, что мы — не дураки», — предостерегал полковник Каремера, руандийский министр здравоохранения. Последние батальоны МООНПР наконец убрались из Руанды в апреле 1996 г., и через месяц уже казалось, что война, которой ждали все, начинается.
— Заир все провоцирует и провоцирует, — говорил мне Клод Дюсаиди в Министерстве обороны. — Если Заир хочет изгнать своих граждан и подарить их нам, пусть Заир отдает их вместе с землей.
Я так часто слышал эти слова от чиновников в Кигали, что спросил Дюсаиди, который был знаменит своей прямотой, не собирается ли Руанда вторгнуться в Заир.
— У нас и без Заира проблем хватает, — ответил он. — Нам не нужно выходить за собственные границы, чтобы найти повод для расстройства. Но если бы мы захотели взять себе Северный Киву, то пошли бы и взяли.
После массового убийства в монастыре Мокото сотни выживших тутси сумели бежать и укрыться в ближайшей заирской деревне. Я хотел знать, что с ними там сталось. По пути к заирской границе я остановился в лагере в Северо-Западной Руанде, где содержались тысячи заирских тутси, недавно изгнанных из Северного Киву. Я переговорил примерно с десятком мужчин, которые говорили, что, когда в начале 1996 г. начались нападения «Власти хуту», Заир послал в провинцию войска. Тутси рассчитывали, что солдаты станут их защищать, что Заир не даст в обиду собственных граждан. Вместо этого большинство солдат присоединились к погромщикам в грабеже тутси, а затем насильно вытеснили их через границу. «Они заставили нас заплатить им за доставку к границе», — сказал мужчина, чей наряд свидетельствовал о его внезапной зависимости от гуманитарной милостыни: пара сверхпрочных лыжных ботинок-вездеходов и свитер из исландской шерсти.
Беженцы-тутси из Заира были убеждены, что за их злоключениями стоит Мобуту. «Он очень сильный человек, — говорил беженец, который несколько десятилетий был гражданским служащим. — Он у власти уже 30 лет, и всякий раз, как у него появляется внутренняя оппозиция, он допускает гражданский конфликт, потом подавляет его и говорит: «Вуаля, вот вам мир». Беженцы полагали, что Мобуту способен восстановить порядок, если сочтет нужным. В конце концов, его полное самонареченное имя — Мобуту Сесе Секо Куку Нгбенду Уа За Банга — переводилось как «всемогущий воин, который благодаря стойкости и воле к победе идет от завоевания к завоеванию, сжигая все на своем пути», а также имело еще одно значение: «петух, который не оставит в одиночестве ни одну курицу». Похоже, никто не сомневался, что все, что происходило в его королевстве, было делом его рук, результатом его действий или бездействия, и что конечный результат будет как раз таким, каким он его задумал.
Однако Мобуту не хотел, чтобы посторонние видели незавершенную работу. Добравшись до границы, я узнал, что Заир не впускает журналистов. «Они хотят прикрыть тотальный беспорядок, — сказал руандийский механик, возвращавшийся из однодневной поездки в Гому. — С этой страной все кончено. Бизнес из нее уходит». НО ПОГРАНИЧНИКИ МЕНЯ НЕ ЗНАЛИ, А ТАМОЖЕННИКИ, КОТОРЫЕ СХВАТИЛИ БЫЛО МОЮ СУМКУ, ТАК И НЕ ЗАГЛЯНУЛИ В НЕЕ: ИМ НУЖЕН БЫЛ ТОЛЬКО ВЫКУП — НЕМНОГО ДЕНЕГ НА ВЫПИВКУ, — И ТРЕХ ДОЛЛАРОВ ОКАЗАЛОСЬ ДОСТАТОЧНО.
Заир как государство долго считался фантомным конструктом. Само его название, которое Мобуту придумал в рамках программы «аутентичности», было игрой фантазии: «Заир» — это старинный португальский «бастард» от местного слова, обозначающего реку. И Мобуту, который любил появляться на телевидении в клипах, где его показывали шествующим среди облаков в его фирменной шапке из леопардовой шкуры и темных очках, пошел дальше, присвоив Адамову способность переименовывать всех своих подданных — или, по крайней мере, требовать, чтобы они отказались от своих христианских имен и взяли себе африканские. В стремлении к «аутентичности» он также национализировал все иностранные предприятия, ввел конституцию, даровавшую ему абсолютную власть, предписал всем национальный дресс-код (галстуки и костюмы были объявлены вне закона в пользу броско модифицированного маоистского сюртука, известного под названием абакос — сокращение от французского