— Думаю, мы многое узнали о лицемерии и двойных стандартах людей, которые утверждают, будто хотят сделать этот мир лучше, — говорил мне генерал Кагаме. — Они превращают это в политическую проблему и говорят, что мы не можем получить беженцев обратно, если не простим тех, кто вершил геноцид. — В его голосе прорывалось негодование. — Я говорю им: «Мы же сказали вам, разделите эти группы. Вам не удалось. Если вы — весь мир, вместе взятый, — не способны это сделать, то как вы можете рассчитывать, что мы справимся с этим лучше? Вы мерите нас по стандарту, которого никогда не существовало на этой земле. ВЫ ХОТИТЕ, ЧТОБЫ МЫ ОДНАЖДЫ УТРОМ ПРОСНУЛИСЬ И СТАЛИ ДЕЛАТЬ ВСЕ ПРАВИЛЬНО — ЛЮДИ ХОДЯТ ЗА РУЧКУ ДРУГ С ДРУГОМ, ЗАБЫВАЮТ О ГЕНОЦИДЕ, ВСЕ ИДЕТ ГЛАДКО. АХ, КАКАЯ ПРИЯТНАЯ ТЕМА ДЛЯ РАЗГОВОРА!
Поначалу, сказал мне Кагаме, он полагал, что иметь дело с «людьми, которые совершили серьезные преступления против человечества», будет «обязанностью всего международного сообщества». Он по-прежнему думает, что так и должно быть.
— Но этого не случилось, — сказал он. Так что нам остается только постараться и выиграть еще одну войну.
Вскоре после того, как в 1994 г. РПФ взял Кигали, старый приятель Кагаме, президент Уганды Мусевени, познакомил его с заирцем по имени Лоран Дезире Кабила — мятежником, который воевал с Мобуту все 1960-е и 1970‑е и теперь надеялся возобновить борьбу. Кагаме, Мусевени и Кабила начали устанавливать связи с заирцами и другими африканцами, которые считали Мобуту угрозой стабильности и прогрессу на континенте.
— Мы говорили заирцам: «Мы знаем, что вы готовите нам проблемы, но мы станем готовить проблемы вам», — рассказывал мне Кагаме. — Мы говорили: «Вам нужен мир, нам нужен мир, давайте работать вместе, но если вы с нами не работаете — что ж, как хотите».
Разумеется, не было ни мира, ни перспективы мира, и к середине 1996 г. Кагаме начал собирать силы, чтобы поднять восстание в Заире. Заирские тутси, столкнувшись с непосредственной угрозой уничтожения, созрели для вербовки, к тому же у них было дополнительное преимущество: они выглядели и говорили достаточно похоже на руандийцев, поэтому, когда солдаты РПФ смешивались с ними, их трудно было различить. Но политические кадры и солдат искали по всему Заиру, и вскоре Кигали стал подпольным центром анти-мобутистов всех мастей, жаждущих участвовать в вооруженной борьбе в Заире.
После уничтожения коммун тутси в Северном Киву Кагаме сделал вывод, что Южное Киву будет следующей мишенью альянса мобутистов и «Власти хуту», — и не ошибся. Около 400 тысяч заирских тутси жили в Южном Киву под именем баньямуленге — народ Муленге, потому что Муленге было тем местом, где их предки впервые осели после миграции из Руанды в XVII и XVIII вв. С момента учреждения ооновских лагерей для руандийских хуту в 1994 г. баньямуленге становились жертвами обширных рейдов с угоном скота и растущей кампании преследований и враждебной пропаганды. Вскоре заирские чиновники уже открыто называли баньямуленге «змеями» и предпринимали шаги, чтобы отнять у них землю; тон местных радиостанций и газет все отчетливее напоминал карманные СМИ «Власти хуту» в Руанде.
Спланированное насилие против баньямуленге началось в начале сентября 1996 г. Силы «Власти хуту» и мобутистов, работая заодно с рекрутированным на местах ополчением, захватывали дома, предприятия и церкви тутси и нападали на жителей — одних арестовывали или казнили, других изгоняли в Руанду. Когда баньямуленге линчевали на улицах, правительственные чиновники выражали одобрение. Хотя у ООН и гуманитарных агентств были свои команды на всей этой территории, никаких международных протестов не последовало. Но в отличие от тутси Северного Киву, которые без сопротивления шли на смерть и в изгнание, многие баньямуленге были вооружены и давали отпор, когда на них нападали, нанося существенный ущерб атакующим. В то же время сотни вновь обученных и хорошо экипированных бойцов сопротивления начали просачиваться в Заир из Руанды. По мере того как борьба усиливалась и распространялась, «гуманитарии» бежали из большей части Южного Киву, бросая тех, кого намеревались защищать, на произвол судьбы.
8 октября Луази Нгабо Луабанджи, вице-губернатор Южного Киву, объявил, что все баньямуленге, жившие в провинции, должны убраться вон в течение недели. Он не сказал, куда им следует идти, отметил только, что те, кто останется, будут считаться мятежниками, находящимися в состоянии войны с Заиром. Несомненно, Луази несколько погорячился: даже в Заире вице-губернаторы, как правило, не принимают решений об объявлении войны. Но дух его ультиматума как нельзя лучше вписывался в официальные заирские воззрения и практики. Хотя у самого Мобуту только что диагностировали рак простаты и он проходил курс лечения в Швейцарии, он правил Заиром как монарх в отъезде столь долго, что его двор продолжал функционировать как обычно. Через два дня после заявления Луази пресс-атташе правительства в Киншасе, столице Заира, объявил: «Верно, мы хотим, чтобы все баньямуленге ушли».
Кагаме готовился как раз к такому моменту.
— Мы были готовы ударить по ним, — позднее рассказывал он мне, — ударить очень сильно — и прежде всего сделать три вещи: во-первых, спасти баньямуленге и не дать им умереть, придать им сил для борьбы и даже сражаться за них; затем расформировать лагеря, вернуть беженцев в Руанду и разгромить экс-РВС и ополченцев; и, в-третьих, изменить ситуацию в Заире.
Он дожидался лишь такого рода решительной провокации от Заира, которую считал неизбежной.
— И, разумеется, — сказал он, — этот дурак, заирский вице-губернатор, дал нам такую возможность.
Так что крохотная Руанда ударила по огромному Заиру; баньямуленге восстали; боевики РПФ и повстанческие формирования Лорана Кабилы (Альянс демократических сил за освобождение Конго/Заира — АДСО) хлынули в Южное Киву и начали наступление на север; знаменитая своей трусостью армия Мобуту бежала в панике; «гуманитарии» эвакуировались, а лагеря расформировывались. 2 ноября 1996 г., через три с половиной недели после того, как вице-губернатор Луази объявил гражданскую войну, АДСО и РПФ маршем вошли в Гому, и Кабила объявил область, занимающую по меньшей мере тысячу квадратных миль, «освобожденной территорией». (Хотя руандийское правительство открыто выражало энтузиазм по поводу этих событий, оно категорически отрицало, что какие-либо войска РПФ входили в Заир ранее июня 1997 г. Спустя несколько недель после того, как силы АДСО взяли Киншасу и отстранили Мобуту от власти, Кагаме сказал мне: «Повсюду были наши силы, наши войска — они были на марше все последние восемь месяцев».)
Тысячи руандийцев из лагерей вернулись в Руанду в первые недели сражений в Заире. Но к началу ноября огромная масса их (не менее трех четвертей миллиона человек из Северного и Южного Киву) собралась на обширном лавовом поле в лагере Мугунга и вокруг него, примерно в десяти милях к западу от Гомы. Их сгоняли туда экс-РВС и интерахамве, ощущавшие давление надвигавшегося Альянса, — и даже, что совсем уж невероятно, некоторые «гуманитарии» из УВКБ, которые направляли их прочь от Руанды в сторону Мугунги, прежде чем сами бежали из страны. После захвата Гомы Кабила объявил о прекращении огня и призвал международное гуманитарное сообщество заняться делом и убрать с его пути беженцев, чтобы он мог продолжить свое наступление на запад. Разумеется, Мугунга был совершенно недоступен, скрытый за линией хорошо вооруженных войск, состоящих из тысяч боевиков «Власти хуту» И мобутистов. И ЭТО БЫЛА КАК РАЗ ТА МЫСЛЬ, КОТОРУЮ ПЫТАЛИСЬ ДОНЕСТИ ДО «ГУМАНИТАРИЕВ» КАБИЛА И ЕГО РУАНДИЙСКИЕ СПОНСОРЫ: ЧТОБЫ УБРАТЬ БЕЖЕНЦЕВ С ПУТИ ОПАСНОСТИ, НУЖНО БЫТЬ ГОТОВЫМ СРАЖАТЬСЯ. Нужна была не миссия помощи, а спасательная миссия, потому что гражданское население в Мугунге было не столько беженцами, сколько заложниками, удерживаемыми в качестве человеческого щита.
Это был еще один очень странный момент. В первые девять с половиной месяцев 1996 г. тот факт, что альянс мобутистов и «Власти хуту» в Восточном Заире убивал тысячи людей и выгонял еще сотни тысяч из собственных домов, похоже, ничуть не волновал международную прессу. В тот период в газете «Нью-Йорк таймс» как раз вышел репортаж на эту тему, переданный из Руанды, а газета «Вашингтон пост» ограничилась в освещении этого вопроса двумя заметками — «частными мнениями» внештатных авторов. Вероятно, мысль о том, что люди, именуемые беженцами, не только страдают и нуждаются в помощи, но и способны совершать систематические преступления против человечества, и для их обуздания может потребоваться непосредственное применение вооруженной силы, была слишком умозрительной или приводила иностранцев в недоумение из-за столь узкого освещения событий за границей. Но в начале ноября перспектива массовых смертей среди трех четвертей миллиона беженцев в осаде или в битве на лавовых полях снова привлекла сотни репортеров к руандийско-заирской границе. Гома снова стала международной историей, достойной мировых заголовков… и ничего не происходило.
Никто не мог пробраться в Мугунгу, никто не знал, в каком состоянии находятся собравшиеся там люди. ПРЕСС-СЕКРЕТАРИ ГУМАНИТАРНЫХ АГЕНТСТВ УВЕРЯЛИ РЕПОРТЕРОВ, ЧТО БЕЖЕНЦЫ, ДОЛЖНО БЫТЬ, СТРАДАЮТ ОТ МАССОВОГО ГОЛОДА И ХОЛЕРЫ. Выдумывались и обнародовались цифры общего числа смертей — десятки тысяч погибших, возможно, сто тысяч. Как это было ужасно — сидеть в отеле на берегу озера в приграничном руандийском городе Гисеньи в окружении репортеров и думать, что всего в десятке миль к западу отсюда невидимые и недостижимые люди с рекордной скоростью погибают такой смертью, которую вполне можно было предотвратить! А еще хуже было теряться в догадках, прикидывая, что тамошняя ситуация, возможно, на самом деле не настолько плоха. Если кому-то приходило в голову задать пресс-секретарям гуманитарных агентств, когда это такое было, чтобы ранее хорошо кормленные люди успевали оголодать до смерти за пару недель, вы либо не получали ответа вовсе, либо вам говорили, что большинство людей в Мугунге — это