его дух – беспокойный, недовольный моей работой. В каком-то смысле это облегчение: знать, что я ошибался.
– Прошу прощения: кто там, внизу? – еще раз попытался я добиться от него ответа.
Но священник опять меня проигнорировал.
– Почему-то это не действует. Они не истаивают и никак не уходят, – продолжал он рассказывать. – Или Бог зовет их недостаточно громко, или же они просто не слушают. И моя работа – отвести их домой. Отвести вас всех.
С недюжинным усилием он что-то извлек из кармана брюк. Ключ. Им он отпер дверь, после чего с неожиданным упрямством двинулся обратно другим путем.
– Джефферс, что вы делаете? – позвал я его.
– Не беспокойтесь. Я не думаю, что кто-то из них будет пособничать Райнхарту. Они Полые. Их присутствие можно ощущать, но они уже особо не двигаются, и для помощи чему или кому-либо им, по сути, нет дела. Тем не менее он хочет, чтобы туда спустились вы. Вы сами этого не чувствуете?
Именно это я и чувствовал. Не знаю, было ли то просто мое желание поскорее закончить дело с Райнхартом или что-то еще, но я действительно ощущал неодолимую тягу спуститься вниз.
– Призываю вас ни в коем случае этого не делать, – сказал священник. – В темноте он вас одолеет. Зло извечно процветает во мраке, будь то нехватка света в буквальном смысле или просто тьма невежества.
– Джон! – окликнула меня Лидия. Она сгибалась, приложив ладонь к полу. – Ты чуешь?
Я не понял, о чем она, и не ответил, приглядываясь к копу, который неожиданно стал выказывать признаки хлопотливого оживления. При этом я осмысливал сказанное священником.
– Оставить там Райнхарта мы не можем, – рассудил я. – Я не собираюсь его вот так взять и отпустить.
– Что вы, как можно! – Отец Роберт в этот момент подходил к останкам алтаря. – Здесь мы с вами всецело совпадаем. Есть только один способ, который срабатывал во все времена. Он единственно верный: очищает и преобразует.
– Джефферс, что за чертовщину вы затеяли?
– Джон! – с еще большей настойчивостью позвала меня Лидия, но я уже и так понял, что она имеет в виду. Пол под ногами становился ощутимо горячее.
В стене за алтарем священник открыл укромную дверцу и бросил туда ключ – можно сказать, швырнул – в текучие лохмы дыма.
Глава 67
Дэвид и Доун сидели, неуклюже обвив друг друга руками за плечи. Разумеется, они пытались и отомкнуть двери, и разбить в них стекла, однако машина была устроена так, чтобы именно этого не допустить. Разработчики современных автомобилей вечно что-то не учитывают: например, что людям – водителю и пассажиру – может неожиданно понадобиться пуститься в бегство от чего-то неощутимого на ощупь и едва различимого на глаз.
С теми, кто находился сзади, Дэвид попытался вступить в диалог, и чем дольше тянулся этот разговор, тем разборчивей они становились, хотя ничем добрым это не оборачивалось. Их было трое: двое мужчин и одна женщина. Он вскоре начал их различать.
Вот женщина сзади хихикнула, и замки на дверцах отомкнулись.
– Ладно уж, гуляйте! – смилостивилась она.
Ее голос звучал, как у одной странноватой подруги матери Дэвида, что однажды ночью сказала: «Ну ладно, попробуй разочек, всего один: быть может, тебе это даже понравится».
Все это время Доун сидела, уткнувшись головой мужу в плечо. Людей на заднем сиденье она не видела. Она пыталась, но от этого у нее лишь мутилось в глазах, а в душе вскипали вспышки безотчетной ярости и злого отчаяния, наподобие мелких кусачих искр предменструального синдрома. Голоса невидимок она различала как призрачные обрывки радиопередачи где-нибудь на соседней улице: что-то такое улавливается, но в целом ничего не понять. Доун всего этого не воспринимала. Не из-за нехватки силы (и ее муж это понимал). А просто из-за своего внутреннего отказа общаться.
В этом Дэвид ей завидовал. В отличие от нее он вечно подо что-то подстраивался, всегда открывал двери излишне широко. Все-то в него втекало-вытекало, втекало-вытекало – и уже до конца не меркло, оставалось живым.
– Нет, – тем не менее говорил сейчас он, – я не буду ничего открывать.
– В том и состоит вся наша проблема, – пробормотала сидящая сзади девица. – Все эти ваши тяжелые, громоздкие вещи. И это нас ох как злит! Просто бесит. Открывай дверь.
– Нет, – упорствовал писатель. – Воздействовать на нас вы ничем не можете.
– Как ты ошибаешься! Твоя толстая подруга Талья тебе бы это подтвердила, если бы могла еще разговаривать.
– Вы… Что вы с ней сделали?
– Маленькая игра. Игралочка. Реальные люди любят играть в воображалки. А нам вот нравится играть с реальной жизнью – куда прикольней! Мечты могут кусаться, до самой настоящей крови. А теперь открывай дверь, или я влезу твоей жене в голову и перепугаю ее так, что она выкинет, причем сразу обоих.
Доун рывком подняла голову с плеча супруга.
– Кто это сказал? – пугливо прошептала она. – Там сзади – кто это?
– Вот видишь! – хохотнула невидимая девица. – Что-то ведь она слышит. И расслышит достаточно, если я начну делиться с ней секретами насчет того, что иной раз проделывают одни люди с другими. И особенно, заметь, с маленькими детишками.
– Чего вы хотите? – взмолился Дэвид, понимая, что игра неминуемо катится к проигрышу. – Ведь мы вам ничего не сделали!
– Вы все иногда делаете что-то всем нам. И мы больше не желаем с этим мириться.
– Открывай дверь, – скомандовал один из мужчин, тот, что с патлами.
– От-кры-вай, от-кры-вай, – язвительно пропел бритоголовый, наклоняя свою шишковатую лысину к девице, – или я тоже наведаюсь в очаровательно впечатлительную душку твоей женушки. И это, клянусь, будет поездочка что надо! Насчет подрывов людского воображения мне в изысках равных нет.
– Да перестань, хвастунишка! – усмехнулась та. – Хотя соглашусь, красочно живописать образ того гниющего покойника было твоей идеей. Открой дверь, Дэвид.
В следующую секунду выражение ее лица изменилось.
– А ну быстро! – прошипела она голосом фурии.
Где-то невдалеке послышались крики, и литератор увидел, как вверх по улице во весь дух мчится Медж. Внутри у Дэвида что-то оборвалось. Стало знобко, а затем его бросило в жар. Бывает такое ощущение, будто вся ложь, какую ты когда-либо произносил, все совершенные тобою ошибки вдруг взбултыхнулись из твоего подсознания, как будто кто-то отыскал спрятанный, тщательно оберегаемый дневник, в котором ты описывал все самые гадкие, самые постыдные свои дела и мысли, и начал зачитывать их вслух.
Так вот, на самом деле – Дэвид это чувствовал – все обстояло еще хуже.
Возле машины Медж остановился. Он глубоко вздохнул, а затем протянул руку и открыл дверцу. Оттуда на него снизу вверх смотрел его бывший друг: пойманный, виноватый, вконец беспомощный.
– Дэвид, – произнес Медж, и в его голосе возжигались годы бесконечной обиды, тоски и одиночества. – Нам действительно нужно поговорить.
Доун, повернув голову, увидела мужчину в джинсах и белой рубахе внапуск, рослого, с короткими взъерошенными волосами и щетинистым подбородком. Вид, который ей втайне импонировал и который мог бы выработать у себя и Дэвид, но после долгих усилий она бросила его на это подвигать.
– Я вас вижу, – сказала учительница.
– Логично, – кивнул мужчина. – Ведь вы его знаете, пожалуй, ближе всех, после меня.
– Нет, – отрезала женщина, вырываясь из рук Дэвида и вылезая из машины. – Я знаю его лучше, чем вы.
– Доун! – призвал ее к спокойствию супруг, спешно выбираясь с другой стороны.
Медж ввинтился в нее взглядом:
– Вы даже не знаете, кто я.
– Вы Медж. Мой муж мне только что все рассказал, – ответила женщина.
– Все? Сомневаюсь.
– Вы его давний друг – это понятно. Вы вместе росли. Это я тоже понимаю. Но он больше не ваш. Он мой муж.
Дэвид обогнул машину спереди:
– Доун, позволь мне…
– Нет! – выкрикнула она. – Я не позволю тебе это улаживать. Больше, солнце, такого не будет.
Медж в эту дискуссию не вовлекался. Едва лишь завидев автомобиль, он понял: все предначертано. Из того, как скоро Дэвид прибыл сюда после ухода Лиззи (и через считаные минуты после того, как была раскрыта сущность Райнхарта), явствовало одно: с этой шуткой пора заканчивать. Или Дэвид вернет ему достойное место в своей жизни, или он, Медж, займет его сам – если понадобится, то и силой.
Доун то ли прочла это в его взгляде, то ли почувствовала нутром: вышагнув вперед, она твердо и нежно отстранила мужа рукой.
– Я не хочу причинить вам вреда, – делая шаг ей навстречу, произнес Медж. – Прошу вас, отойдите.
– Нет, – отрезала Доун, – я этого не сделаю.
– Он мой.
– Мой.
– Я заслуживаю его жизнь. Именно я делал в ней все, что можно назвать более-менее заметным. А он лгун и паразитирующий приспособленец. Только и делает, что берет, берет. Как, собственно, и вы все.
– Нет, он не такой! – выкрикнула Доун.
– Ну-у, знаете… – Медж с сердитым недоумением развел руками. – Если вам неизвестно про него это, то вы не знаете о нем ничего.
– Я знаю, кто он. А вы – лишь то, кем он был. Люди меняются, и дружба между ними иссякает. Усвойте это.
Дэвид пытался оттеснить жену, но она твердо стояла на месте. Такой ярости в ней он прежде никогда не видел. Тем временем сухопарая троица, выскользнув из машины, обступила место этого ристалища, потешаясь над писателем так, как, наверное, люди всегда корчат рожи у него за спиной.
– У меня будет реальная жизнь! – с упорством одержимого воскликнул Медж. – Час пробил.
Он оттолкнул Доун в сторону. Дэвид попятился, пытаясь увильнуть за машину. Но пройти мимо троицы оказалось затруднительно – она преградила ему дорогу, потираясь об него своими телами – бесплотными, но нагнетающими такую мерзостность, что продавиться сквозь них было невозможно.