И действительно, «Положение о лагерях и тюрьмах», утвержденное Верховным Советом в 1961 году, дает лагерной администрации практически неограниченные возможности применять меры физического и морального воздействия. Запрещение продуктовых посылок, лишение ларька, голодная норма питания, лишение свиданий, карцер, наручники, камерное содержание — все это узаконено «Положением» и применяется по отношению к политзаключенным.
Лагерной администрации эти меры тем более по душе, что среди «воспитателей» немало работников сталинских концлагерей, привыкших к неограниченному произволу (впрочем, тоже соответствовавшему принятым тогда инструкциям).
Бесправное положение заключенных приводит к страшным и губительным формам протеста: к голодовкам, членовредительству, самоубийствам — заключенный среди бела дня идет на запретку, на проволоку, и там его пристреливает часовой «за попытку к бегству».
Я не знаю, существует ли сейчас, в 60-е годы, еще где-нибудь в мире, кроме нашей страны, такой статус для политзаключенных: узаконенное бесправие, плюс узаконенный принудительный труд. Я уверен в одном: эти условия возможны у нас лишь потому, что никто о них не знает, кроме их организаторов и исполнителей. Если бы о них знала общественность — как могли бы вы протестовать против положения политзаключенных в других странах? Пока же только наши политзаключенные, читая эти протесты в газетах, могут оценить чудовищную двусмысленность ситуации, крайнюю противоречивость между пропагандой «на вынос» и практикой у себя дома.
Некоторые из вас несут прямую ответственность за существующее положение; ответственность других определяется их гражданской позицией. Но я обращаюсь к вам как к своим согражданам: все мы равно ответственны перед своей родиной, перед ее молодежью, перед ее будущим. Довольно и того, что поколение 30-40-х годов позволило совершать преступления именем народа; нельзя, недопустимо проявить снова такое преступное равнодушие, сделавшее тогда весь народ соучастником кровавых преступлений.
Я призываю вас:
Требуйте гласного расследования положения заключенных.
Требуйте широкого опубликования «Положения о лагерях и тюрьмах»; добивайтесь установления специальных правил по содержанию политзаключенных.
Требуйте опубликования норм питания заключенных.
Требуйте немедленного отстранения от «воспитательной» работы кадров сталинских концлагерей и лиц, которые в настоящее время проявили жестокость и бесчеловечность в отношении заключенных.
Требуйте гласного суда над ними.
Наш гражданский долг, долг нашей человеческой совести — остановить преступления против человечности. Ведь преступление начинается не с дымящихся труб крематориев и не с пароходов на Магадан, переполненных заключенными, — преступление начинается с гражданского равнодушия[7].
А. Марченко
г. Александров
Владимирской обл.,
ул. Новинская, 27
2 апреля 68 г.
Председателю Международного комитета Красного Креста г-ну С. Гонару
Направляю Вам копию письма, которое я отослал в апреле 1968 г. по указанным адресам. Я получил ответ лишь от Исполкома общества Красного Креста и Красного Полумесяца СССР — копию этого ответа также направляю Вам. Кроме того, я получил ответ от писателя К. Симонова, но это было личное письмо мне.
Ответ общества Красного Креста СССР, по-моему, не соответствует гуманным целям этой организации. Поэтому прошу Вас, г. Президент, направить в СССР представительную миссию МККК для обследования положения советских политических заключенных в мордовских лагерях (Мордовская АССР, ст. Потьма, Дубравлаг, лагерные отделения № 11, № 17, № ю; № 3 — больничная зона; г. Владимир, Владимирская тюрьма) и оказания им необходимой помощи (эта моя просьба — почти буквальное повторение обращения Исполкома СОКК и КП СССР по поводу положения политзаключенных Индонезии — прилагаю изложение обращения в газете «Известия» от 22 июня 68 г.
Прошу также МККК присоединиться к требованиям, изложенным в письме.
А. Марченко
4 июля 1968 г.
Обращение к прогрессивным общественным организациям и общественным деятелям Западной Европы
Я обращаюсь к вам накануне начала переговоров в Женеве. На этом совещании будет обсуждаться вопрос о разрядке напряженности в Европе, о путях достижения этого — в том числе о культурном обмене, обмене идеями и информацией, о свободном передвижении людей. Вам, может быть, эти проблемы кажутся не первостепенными, так как у вас они решены или решаются цивилизованными методами. На протяжении 56 лет истории нашего государства граждане платили и платят жизнью или свободой за попытку осуществить самые элементарные права, необходимые для духовной жизни человека. И вот сейчас впервые забрезжила надежда, что и мы можем приблизиться в этом отношении к цивилизованному миру. Эта наша надежда может осуществиться, если вы нам поможете.
Вначале я хотел адресовать свое обращение правительствам — участникам совещания. Но сообщения последних дней (интервью Брандта, заявление Киссинджера) заставили меня отказаться от первоначального варианта и обратиться к тем, кто не связан политической дипломатией и руководствуется совестью, нравственными принципами.
На первом туре переговоров представители западных стран выдвинули вопрос о культурном обмене как условии разрядки напряженности.
Наш представитель не мог прямо возражать против этой идеи. Ведь еще раньше Брежнев заявил: «…мы тоже стоим за это. Разумеется, если такое сотрудничество будет осуществляться при уважении суверенитета, законов и обычаев каждой страны». Мы, граждане СССР, слишком хорошо знаем, что означает такая оговорка на практике. В 1948 году наша страна подписала Декларацию прав человека — документ ООН, не менее важный, чем те соглашения, которые могут быть подписаны сейчас. А в это время концлагеря Сибири, Воркуты, Колымы перемалывали тысячи, миллионы жизней ни в чем не повинных людей, впоследствии реабилитированных, к сожалению, часто — посмертно. На смену Вышинскому на трибуну ООН вышел Громыко, а на смену реабилитированным или умершим заключенным 40-х-60-х годов пришли Синявский и Даниэль, Гинзбург и Галансков (может, его тоже когда-нибудь реабилитируют — посмертно), Амальрик и Дремлюга и другие такие же — осужденные именно за обмен идеями и информацией. Таков, видимо, обычай нашей страны: национальная игра в палача и жертву. Неплохо бы, правда, спросить жертву, нравится ли ей такой обычай. При соблюдении этого обычая наше руководство вполне устроит культурный обмен с Западом. А ваше руководство — устроит?
Киссинджер заявил, что США не намерены торговые и деловые контакты с СССР ставить в зависимость от политики СССР в отношении инакомыслящих.
Брандт сказал, что его сочувствие на стороне преследуемых инакомыслящих, но что ради разрядки напряженности в Европе он пошел бы на развитие отношений и с Россией Сталина.
Мы благодарим Брандта за сочувствие.
Сочувствиями добрых политиков вымощена наша дорога — в лагеря, тюрьмы и психбольницы. Что касается благородной цели — разрядки напряженности, то мир уже видел пример умиротворения Европы — в Мюнхене. Настоящая разрядка напряженности возможна только в условиях действительно свободного культурного обмена, а не обмена, организованного тоталитарным государством, или сотрудничества с соблюдением «национальных особенностей». Об этом уже говорили Западу другие.
Некоторые западные политики заявляют, что они сторонники «тихой» дипломатии, что этим путем можно добиться больших результатов, чем путем откровенного давления. Это лично Брежнев шепнул им, что Сахаров и Солженицын останутся на свободе, Якиру и Красину скостят срок? Может, он им втихую пообещал генеральную амнистию политзаключенных? «Я русскому народу скорее дам свободу». Надолго ли действуют гарантии «тихой дипломатии»? Скорее всего до первого подписанного соглашения, до принятия законопроекта о льготной торговле. Как можно полагаться на тихую дипломатию, если мы многократно нарушали вполне гласные обещания?! С таким партнером, как СССР, можно полагаться только на те обещания, которые во всеуслышание оговорены как необходимые условия нужного СССР соглашения — да и то до тех пор, пока это соглашение ему нужно. А вот стакнется СССР снова с Китаем — и вы увидите, какова будет цена даже официальным договорам. Впрочем, этого не будет: два зверя в одной берлоге не уживутся. Так что и СССР, и Китай, пока не грянет война между ними, будут каждый стремиться перетянуть на свою сторону или хотя бы нейтрализовать Европу и Америку. И по этой причине примут (и, может, выполнят) некоторые ваши условия — если вы захотите поставить условия и проявите настойчивость.
Анатолий Марченко,
14 сентября 1973 г.
г. Таруса Калужской обл.,
ул. Луначарского, дом 39
Заявление для прессы об административном надзоре
25 мая мне объявили об установлении надо мной гласного надзора милиции. «Надзор» — это не контроль моего поведения: по многим признакам я замечаю, что моя жизнь негласно контролируется постоянно путем прослушивания, слежки, ограбления дома (причем грабители-любители украли не вещи и деньги, а мои бумаги, книги, фотографии). Нет, надзор милиции — это оскорбительные для меня ограничения моей свободы, и без того сверх меры ущемленной у советских граждан разнообразными инструкциями, указами, постановлениями и тому подобными актами начиная с паспортного режима.
Унизительность поднадзорного состояния я почувствовал в первый же день: как обычно, я вынес своего сына погулять перед сном, ребенок по привычке потянулся на улицу, а я не имел права шагнуть с ним за калитку, так как с восьми вечера обязан быть дома. Так мой сын, едва годовалый, познает права и обязанности гражданина своей родины. Через несколько дней ровно в восемь вечера милиционер-надзирающий вошел в мою квартиру проверить, сижу ли я дома, и удалился, оставив на вымытом полу следы своих грязных сапог. По правилам надзора милиция имеет право явиться в мой дом в любое время дня и ночи.