накомая рассказывает, что ее дети (семи и десяти лет) не спят, пока она не вернется со второй смены, то есть до двух часов ночи.
Женщины идут на эти условия труда, так как семья не может прожить на один средний заработок (кстати, наша статистика умалчивает о прожиточном минимуме в стране).
Можно ли семье прожить на 160 рублей в месяц? На эти деньги можно купить: полтора приличных костюма; или одну треть черно-белого телевизора; или один билет на самолет от Чуны до Москвы и обратно; или два колеса к малолитражному автомобилю «Москвич»; или 3–5 детских шубок.
Килограмм мяса в магазине стоит 2 рубля; килограмм сушеных фруктов для компота — 1 р. 60 к.; молоко — 28 к. за литр; яйца — от 90 к. до 1 р. 30 к. десяток; сливочное масло — 3 р. 60 к. Но в магазинах чаще всего ничего этого нет. Если удается купить что-нибудь у частника, то надо переплачивать почти вдвое: килограмм свинины — 4 р., молоко — 40 к. литр.
Исходя из этого вы сами можете определить, какую часть прожиточного минимума семьи составляет наш средний заработок. У нас нет безработицы, но средний заработок работающего человека, вероятно, меньше, чем у вас пособие по безработице.
Считается, что у нас самое дешевое в мире жилье: квартплата составляет восьмую-десятую часть среднего заработка. Мой знакомый платит за квартиру 17 р. в месяц. Он с женой, две работающие дочери и сын-старшеклассник живут в квартире из двух смежных комнат (16 и 12 кв. м) с крохотным — едва протиснуться — коридорчиком, такой же кухонькой и совмещенным санузлом. Их многоквартирный дом имеет удобства: центральное отопление, электроплиту на кухне, горячую и холодную воду и канализацию. Это максимум известных у нас удобств.
В таких домах живет приблизительно четверть чунского населения. Половина двухэтажных 16-квартирных домов не имеет никаких удобств: общие уборные в виде холодных дощатых будок во дворе, вода — в уличной колонке, печное отопление. Остальные жители поселка живут в собственных или казенных домиках тоже, конечно, без всяких удобств, часто и вода не в колонке, а в колодце с ручным воротом, за несколько сот метров от дома. У нас нет определения, какое жилище считается трущобой, непригодной для обитания. Раз люди там живут — значит, годится. Такое жилье обеспечено нам и в XXI веке: «В десятой пятилетке планируется ввести в эксплуатацию… более 60 % благоустроенного жилья с отоплением, водопроводом, канализацией». Это из доклада председателя Чунского райисполкома Г.М. Кривенко на восьмой сессии райсовета (Коммунистический путь. 1977. 28 августа).
Значит, остальные 40 % так и будут пользоваться дощатой уборной на 40-градусном морозе.
Неизвестно, какая часть нашего народа обеспечена хотя бы таким жильем. В Чуне семьи ждут квартир годами — а пока снимают у частников что придется: летнюю кухню во дворе, баню, комнату или угол в комнате вместе с хозяевами. И плата тут вовсе не символическая: за комнатушку в 6 кв. м платят 10 р.; а в Москве плата за квартиру из одной комнаты доходит до 50–60 рублей в месяц.
Все граждане у нас имеют равные права — в том числе и на жизненные блага. Но вот недавно из статьи первого секретаря Минского горкома КПСС Бартошевича я узнал, что среди равных есть самые равные, кому эти блага принадлежат в первую очередь. На практике я это и так знаю. Каждый день я прохожу по улице Щорса. По одной стороне улицы — современные особняки с большими окнами, конечно, со всеми удобствами и с телефоном. В них живет районное и заводское начальство, и у них не по пять метров жилья на человека, как у моего знакомого шофера. Жители противоположной стороны улицы везут саночки с бидонами к ближней колонке, и каждый двор там украшен коллективным сортиром. Видно, канализационных и водопроводных труб на всех не хватило.
Если кто-нибудь из особенно равных захворает — лечение ему обеспечено тоже особенное. Будут и место в отдельной палате, и дефицитные лекарства, и питание не на полтинник в день, как для любого рядового больного.
Они разве только понаслышке знают, есть ли в магазинах мясо или молоко. Все нужное им доставляют на дом, и для них всегда все есть — от продуктов до книг.
Таким образом, принцип оплаты по труду превратился в принцип распределения по услугам государству, по месту в государственной иерархии. Иерархичность пронизывает все наше общество. При постоянной нехватке самого необходимого этот принцип доходит до смешного. В нашем поселке существует еще несколько систем снабжения, кроме снабжения начальства. Лесорубам продают полушубки, а остальным жителям сибирского поселка — только если останутся. Сегодня в магазин для работников БАМа привезли яйца; заводским рабочим выдают только тушенку — выдают прямо на заводе, чтобы не словчили получить посторонние. Пенсионеры не получат ни того, ни другого.
Полушубок можно заменить телогрейкой; но ребенку яйцо картошкой не заменишь.
В женском общежитии на БАМе «нет самого необходимого: кухонного стола, ковриков над кроватями, шкафа для белья. Спят девчата, укрывшись одеялами без пододеяльников. Их, оказывается, не только в этом, но и в других общежитиях нет, если не считать нескольких комплектов.
— Их мы выдаем лишь примерным жильцам. Тем, кто хорошо себя ведет, — пояснил начальник ЖКО А.Я. Остролуцкий».
Последний пример я взял из районной газеты «Коммунистический путь» от 7 мая 1977 г.
Итак, принцип иерархического распределения благ распространяется на все: от простыней до коттеджей с туалетной бумагой.
Такое положение трудящегося населения нашей огромной страны возможно лишь потому, что мы совершенно бесправны в своем доме. В СССР администрация, профсоюз, органы власти и репрессивные органы — все это звенья одной цепи, прочно сковывающей наш народ. Все организации, включая церковь, подконтрольны небольшой группе правителей и подчинены ей. Пусть опыт наших шестидесяти лет послужит предостережением другим народам.
Я могу понять тех американцев, которые не удовлетворены политическим, социальным или даже экономическим положением в своей стране. Я сочувствую их стремлению к лучшей жизни. Но когда я читаю восторженные корреспонденции ваших соотечественников о моей стране — мне хочется обратиться к ним со словами из нашей современной песни: «Если это вам завидно, можете прийти и рядом сесть». Рядом с моей печкой, рядом — на кровати без простыни, рядом — в общественном сортире (желательно зимой).
Я приглашаю к себе в гости в Чуну господ Майка Дэвидова, Гэса Холла и кого угодно еще вместе с их семьями. Если они согласятся, я буду оформлять для них официальное приглашение. Я приглашаю также любого делегата вашего съезда, кто согласен посетить меня, и прошу вас сообщить мне его имя для оформления официального приглашения.
Прошу принять мое приветствие съезду и хочу пожелать вам всем успешной деятельности на благо американских трудящихся, во имя дальнейшего процветания Соединенных Штатов.
пос. Чуна Иркутской обл., ул. Чапаева, д. 18
Марченко А., 1 декабря 1977 г.
Выступление перед американскими издателями
Уважаемые господа, устроители этой встречи!
Благодарю вас за эту встречу, осуществленную по вашей инициативе и вашими усилиями[22]. Вместе с тем я хочу принести вам свои извинения за свою страну, за всех нас. Вместо того чтобы принять вас с русским гостеприимством, советские власти производят выбраковку гостей по экстерьеру и по уровню дрессировки, как на собачьей выставке; демонстрацию достижений в области духовной культуры они превращают в соревнования по выполнению команд: «сидеть!», «к ноге!». Плоды вашего труда уничтожают, вас, милостиво допущенных на книжную ярмарку, называют при этом пропагандистами фашистской идеологии. Это все делается не персонально от имени Брежнева или Стукалина — это делается от имени страны, то есть и от моего тоже. Поэтому мне стыдно и за страну, и за себя самого.
Я слышал по «Голосу Америки», что вы оскорблены таким приемом, что некоторые из тех, кто собирался приехать, отказались от поездки, а вы, здесь находящиеся, обсуждали, не уехать ли вам из страны, унижающей достоинство человека. Вы решили на этот раз перенести унижение — ради граждан страны, непричастных к официальному хамству; вы не захотели конфликт с властями рассматривать как конфликт с народом. Вы отделяете государственную власть от людей под ней. Среди моих друзей есть такие, кто солидарен с вами. Мы ведь сами отделяем себя от «них», то есть от официальных лиц. «Они», а не мы, сажали и сажают писателей в лагеря, изгоняют из страны; «они» разваливают экономику в угоду идеологии; это «они» не впустили в страну ваших коллег и применили идеологическую цензуру к вашим работам. Мы-то тут при чем?
Но я не могу и не хочу считать себя непричастным, не несущим ответственности. Сегодня еще ничего: издателей оскорбили и унизили, книги конфисковали — такую вину еще можно, как говорится, «переморгать». Ну а когда советские танки вошли в Прагу — это тоже «они», а мы не виноваты? А если меня погонят устанавливать советский социализм в Югославию или в ФРГ — тоже я буду ни при чем? «Как славно быть ни в чем не виноватым…»
Я думаю, что каждый советский человек несет свою долю ответственности за свою страну. И все мы — участники грубого оскорбления, нанесенного американским издателям, и не стоило ради нас оставлять это без последствий. Я солидарен с теми вашими коллегами, которые на оскорбление ответили отказом приехать на ярмарку. Я пришел, чтобы сказать это вам, и прошу вас передать мое приветствие вашим коллегам, которых здесь нет.
Я хочу воспользоваться случаем и сказать еще несколько слов на ту же тему — о контактах.
Много лет нет железного занавеса, много лет группы и ассоциации американских граждан участвуют в различных контактах с советской стороной — в торговых, культурных, научных и др. Достаточно лет, чтобы «лучше знать друг друга». Ну и что же мы взаимно знаем? Американцы полагают, что собеседуют с коллегами — математиками, биологами, психиатрами, издательскими работниками, но забывают, что это все уполномоченные государства. Вот смотрите: на международный конгресс общественных и политических наук не был допущен доктор Лернер — кто из советских коллег поддержал требование западных ученых, чтобы его допустили? Никто. А вы говорите — «коллеги»!