а не тихо висеть на блузе.
Кто же такого купит? Обузу.
Живого кота без корейского сертификата.
Но девочка в синем сказала:
«Беру! Хотя он и простоватый,
без дивных страз вместо глаз,
с облезлым хвостом и совсем без породы.
Возьмёшь его в руки, и сразу тепло,
не то, что другие, в которых металл и стекло
вместо шерсти и крови.
Котов надо делать с любовью».
И девочка в синем,
счастливая бабушка в ситцевом платье,
купила кота.
И кот этот станет ей сниться,
когда она сляжет,
в последний раз ляжет.
Игривый смешной шерстяной,
таскающий пряжу,
лакающий тёплое молоко.
Девочка будет летать высоко-высоко
и сверху смотреть на кота
сквозь млечные облака.
2019 год, Кисловодск
«Мама моет раму, поливает герань…»
Мама моет раму, поливает герань.
Мама не любит, когда в моей речи брань.
Сетует: «Ань, ты же девочка, а не артиллерия».
Ма, просто закрой в мою комнату двери, а?
Это подростковье, из которого все мы растём наверх.
Это арта, а не мирный шуточный фейерверк,
тут без слова матерного, мамочка, немота.
Мам, не надо снова, пойди, покорми кота.
Мама ходит утром на Крытый рынок, то-сё, «экспрессо».
Кот выходит из кухни – один, но полтора по весу.
Спрашивает: «Ушла ли?» Киваю рыжему проходимцу.
Хорошо-то как – лежим, курим, кусаемся, материмся.
2022 год, Донецк
Марик
У мамы моей в Донецке рыжий котей.
У мамы моей из крана ещё рыжей
раз в четверо суток течёт вода.
Но мама моя говорит: «Это ерунда».
А страшно ей только, когда по нам,
по нашим высоткам, садикам и дворам
стреляют без продыху день за днём.
«Мы здесь всё ещё живём. Мы здесь все ещё живьём», —
коту повторяет мама. А кот урчит:
«Не бойся, не бойся, я твой желтоглазый щит,
я Марик, я твой, мы вместе, мы заодно.
Смотри, моя шерсть – позолоченное руно.
Я приношу удачу, наглаживай и корми».
Во время войны так важно остаться людьми.
Во время войны так важно любить кота —
от носа сердечком до рыжего до хвоста.
2022 год, Москва
Русский кот
Самый лучший на свете кот —
русский кот Мариуполь.
Подставляет мне свой живот,
говорит мне: «Глупая,
ничего, хозяйка, не знаешь ты
ни про рыбку, ни про сметану,
ни про радость рыжей воды,
до краёв наполнившей ванну.
Ни про солнечный зайчик дня,
прыгающий по стенам.
Хоть и глупая, но люби меня
любовью обыкновенной».
Отвечаю ему: «Дурак,
вот дурак ты и всё тут, Марик,
ты из этих был, из дворняг,
а теперь на подушках – барин.
Ешь паштетик и творожок,
подставляшь бочок игриво,
но в один под диван прыжок
прячешься от объектива.
И никак тебя не поймать
целиком, то усы, то уши.
Я ж тебе за родную мать!»
«Я ж тебе за родную душу, —
отвечает мне русский кот, —
слышал, наглость – второе счастье.
Ну а первое счастье вот —
с любимыми не прощаться».
2023 год, Донецк
Хранительница Донецка
Думаешь, она просто женщина по соседству.
Платье в цветочек, крестик, больные ноги.
А она – хранительница Донецка,
просто хранительница Донецка.
Города, куда не ведут дороги.
Она держит своею верой над городом небо.
Говорит: «Чем могу, помогаю, молюсь, говею».
Она шепчет слова молитвы, в ней совсем
не осталось гнева.
Настоящая королева.
Её быт суров, её мысли – дожить до завтра.
У неё есть кот – леопардовый грузный Марик.
И она ему утром первому накрывает завтрак,
а потом и себе чего-то там наливает.
Я ведь помню, какой она ещё четверть века
/молодой и глумливой, модницей, сердцеедкой/
распрекрасной была, макинтош как носила в клетку,
какой жгучею роковою была брюнеткой.
А теперь в то вчерашнее марево вход заказан,
там до сей поры стынет чай. В менажнице сухофрукты.
Но она не пожаловалась мне ни разу.
Когда сильно стреляют, она просто молчит в трубку.
А когда прекращают стрелять, её голос весел.
Говорит, что Господь ей отмерил ещё немного.
Думаешь, она просто женщина по соседству?
Нет, она – хранительница Донецка.
Города, куда не ведут дороги.
2023 год, Самара
Мама и папа
«А в Донецке снова гудит земля…»
А в Донецке снова гудит земля,
словно в худшие времена,
только мама считает, что худшее впереди.
Дом – четыре стены, но одна стена
говорит: «Беги!»
Моя мама устала бояться
и устала вот так стоять,
словно вкопанная в беду.
Если вспять пространство
и время вспять,
то не смей подходить к окну.
Это зарево сызнова – не заря,
это зарево – зуб за зуб.
Моя мама, ни слова не говоря,
унимает дрожь, усмиряет зуд.
Ей давно не страшно, она кремень,
серый памятник площадной.
Мама точно знает, она – мишень.
Или кто-то из нас c тобой…
2017 год, Донецк
«Жизнь по осени терпкая, как хурма…»
Жизнь по осени терпкая, как хурма,
а грудная клетка карцера потеснее.
Мама, глядя мне в спину, охает: «Худорба!»
И почти не греет чугунная батарея.
Жизнь по осени – испытание октябрём,
это небо прозрачно, уныло, тонко,
одинокий колодец со сломанным журавлём,
на цепи сидящая звонкая собачонка.
В этом городе осень имеет своё лицо,
никакого злата, сплошная ржавчина лихолетья,
здравствуй, дом мой, здравствуй, моё крыльцо,
здравствуй, моё вечное восьмилетье.
Здравствуй, бабушка, руки твои нежны,
пахнут хлебом, «Красной Москвой» и сказками,
и отсюда из осени можно дотронуться до зимы,
потрепать её кудри седые ласково.
Моя бабушка носит фартук, он ей к лицу,
моя бабушка – двуязычная чародейка,
моя бабушка имя дала моему отцу,
она помнит, что рубль бережёт копейка.
Она вяжет мне новое платье, крючкует нить,
говорит мне: «Аня, не стой в проёме!»
Жизнь по осени – это как будто плыть
по страницам памяти в старом фотоальбоме.
2017 год, Донецк
«Говорит прямо и ходит прямо…»
Говорит прямо и ходит прямо.
Моя королева упряма.
Мама.
Я ей говорю: «Не ходи прямо, не говори прямо!»
Она мне: «Анна!
Ты тоже мама!
Ты ходишь прямо и говоришь прямо.
А иначе нельзя,
а иначе нельзя».
Такая судьба ферзя.
Такие ходы.
Нет у ферзя иной ходьбы,
кроме как прямо во все восемь сторон.
Это мама глядит изо всех окон
всех возможных домов,
провожая на фронт.
Это мама стоит у икон.
И ни звука, ни звука.
Стон.
Это мама, утратив сон
и утратив явь,
через леса да степи
стремглав
бежит туда, где её дети,
чтобы помочь
им
застегнуть
пуговку
на манжете.
2020 год, Донецк
Мама
Это женщина, которая в здравом уме утверждает,
что дочь начала играть на пианино
ещё в утробе,
а в четыре года
её приняли сразу во второй класс музыкальной школы.
Что дочь заговорила в год:
предложениями,
сложными оборотами.
Что пошла в десять месяцев, а лучше в семь.
Что в две недели скатилась с кровати, туго свитая,
даром, что дети в две недели неподвижны, как истуканы.
Мама, когда сердится, называет меня Анной,
когда весела, – Нюрой.
Так вышло, что у нас с мамой
совсем нет общих воспоминаний.
Мои академконцерты на жалкое «хорошо»
она считала выступлениями Рахманинова,
мои первые тексты с глагольными рифмами
она читала и плакала горько-горько.
Она и сейчас плачет, когда читает.
Мама думает, что её дочь всегда голодна.
Даже тогда, когда я на её же глазах минуту назад
съела быка и запила ванной компота.
Маме кажется, что у меня нет тёплой одежды,
нескользкой обуви и нормального мужа.
Про мужа особенно!
Мама защищает меня от собственных детей,
ей думается, они меня обижают.
И хотя мама любит моих детей, всё равно ей хотелось бы,
чтобы они были больше похожи на меня.
Мама говорит подругам: «Нет! Эти дети не так
талантливы, как моя дочь!»
И никто из подруг не понимает её,
все её подруги помешаны на внуках.
А мама смеётся: «Что вы, милые! Как я могу внуков
любить сильнее той, которую приняли в четвёртый
класс музыкальной школы в два года?»
2020 год, Донецк
«Ничего-ничего, а бывает, как вспомнится…»
Ничего-ничего, а бывает, как вспомнится:
на Горсаде сгорбленный дом и шелковица,