по бескрайней пустыне и говорит: «Как всё же красивы,
твои дикие сонные жаркие земли, Россия».
Он не умер, не умер! Ну что вы тут, в самом деле…
Да не слушайте вы, что одни пустомелят,
а другие молчат, выжидая чего-то там сверху.
Говорят, что нельзя, словно в реку, дважды за ленту.
Потому что река уже будет иной консистенции.
Он летит по пустыне в крылатых персеевых берцах.
Он не умер, не умер! Он просто отправился в отпуск.
Он Харону уже раз пятнадцать показывал пропуск.
А Харон… Что Харон… У него то обед, то шабашка.
Он не любит копаться в чиновничьих липких бумажках.
Потому и летит наш герой, и будет летать теперь вечно.
В камуфле и разгрузке, с неиспользованной аптечкой.
2023 год, Москва
«вне эмоцио и вне рацио…»
вне эмоцио и вне рацио
похороны или их имитация
вот вопрос-то
говорят по периметру
стоят то ли с рациями
то ли с дозиметрами
а кого хоронят-то
того же кого и до этого
лето и арбалеты
так кого же в режиме тайны
да вон посмотри на белой овальной
он не он
взгляд бульдожий
а всё равно непохожий
2023 год, Самара
Вечный город
«Не читайте газет, и не будет войны».
От войны до войны было небо – ни облачка.
Приезжай к нам в Донецк, привези нам немного воды
и краюху Луны вместо месяца корочки.
Лунный хлеб так похож на огни Ильича.
Это главный проспект наш – дорога подлунная.
Если б город умел мой от боли кричать,
если б город умел мой о чём-нибудь думать
другом,
кроме этой войны, кроме подлых расстрелов в упор.
Если б мог он, то встал бы, прикрыл бы тебя, ротозея.
Я не знаю, за что ему всё это. И в какой ни заглядывай двор,
всюду видятся штрихпунктирные контуры Колизея.
2022 год, Донецк
«а если бы вы знали…»
а если бы вы знали
какие сообщения
присылают наши русские люди
когда кидают деньги на карту
в помощь пылающему Донбассу
на броню и еду
на рации и воду
они не пишут
пусть враг горит в аду
они пишут ласково
моему народу
держитесь миленькие
держитесь родненькие
храни Бог наших ребят
Москва с вами
Хабаровск с вами
Тула и Тверь
Калининград и Владивосток
они присылают деньги от родины
которая не забыла
по крупицам
деньги на хлеб и «птиц»
миллионы рублей
выживите
мы с вами
чем можем
через неделю ещё пришлю
детям Донбасса
старикам Донбасса
на благое дело
помощь солдатам
нашим в Новороссии
я читаю эти сообщения и понимаю
это поэзия
пёс меня разорви
если это не самая настоящая поэзия
2022 год, Москва
Мариуполь
Есть у русских качество наживное.
Коль потоп, добудут чертёж адмирала Ноя.
И построят ковчег, настоящий ковчег для всех.
Над страной моей летит близорукий снег.
Где страна моя кончится, там она и начнётся.
Над Азовским морем восходит солнце,
над азовским горем взойдёт окровавленная пшеница.
Господи, доведётся ли помириться?
Мариуполь мой, бездыханное твоё тело,
сколько дней оно тлело, плавилось и болело.
Сколько дней твои люди – тусклые свечи —
до чего же хрупок мариупольский человечек.
Это новый вид, ещё неизвестный Homo,
обречённый выжить под обломками дома.
Обречённый смотреть на хлеб и глазам не верить.
Обречённый хранить ключи от сорванной с петель двери.
Мариуполь мой, на два берега поделённый,
принимавший в себя смертельные батальоны,
отдававший людей через узкие коридоры.
О тебе на высоком небе ведутся переговоры.
А с небес, как водится, горе заметно ближе.
Вот Азовское море берег песчаный лижет.
Вот стоит мальчонка на берегу – прогоревший факел.
Это брат мой двоюродный по отцу – Володя Ревякин.
2022 год, Москва
Московский размер
«Она мало кому по плечу, мало кому по карману…»
Она мало кому по плечу, мало кому по карману.
Я пришлю тебе телеграмму о том, как здесь
производят иные смыслы, сочиняют иные драмы,
и о том, как она с приезжих мигом сбивает спесь.
2016 год, Москва
«Время переломов и преломлений…»
Время переломов и преломлений,
время переходов и новых станций.
Это Москва, от которой болят колени
и ломит пальцы.
Я бездомный рыцарь в немодных латах,
я глазею денно, глазею нощно,
я была впервые здесь в детстве с папой,
мне было проще.
Я была девчушкою в красном платье —
элемент толпы, единичный случай,
гражданин, испуганный обыватель,
свидетель путча.
А сейчас Тверская в огнях и блёстках,
а сейчас матрёшки – пять тыщ за штуку.
А сейчас февраль, и я выше ростом,
и зябнут руки.
Господин в пальто провожает взглядом,
светофор стоит – на маяк похожий.
Всё ли то провинция, что за МКАДом?
Ответь, прохожий.
Я всего лишь девочка из Донецка,
я степные вирши над дикопольем,
я молчу и кутаюсь в шарф, как в средство
от всякой боли.
И во мне растёт то, что станет речью.
Так порой восходит звезда, мигая
в чёрном небе, – красная, пятиконечная.
И живая.
2016 год, Москва
«Вот дорога на Тверь…»
Вот дорога на Тверь,
вот дубовая дверь.
Заперта ли, проверь,
заходи, посидим,
будет кольцами дым,
будет дочь или сын.
Ясноглаз, светлолик —
твой чудесный двойник,
дорогой ученик.
За окошками дождь,
может, всё-таки дочь,
да такая, чтоб в точь,
как звезда над Кремлём.
Хватит жить февралём,
мне не страшно вдвоём.
Високосный февраль —
он кривляка и враль,
временная спираль,
бесконечный мой круг.
Я люблю тебя, друг.
И Тверская вокруг,
разодетая в май,
так похожа на рай.
Так и знай, так и знай!
2016 год, Москва
«Я могла бы вот так же гулять с нашей маленькой дочкой…»
Я могла бы вот так же гулять с нашей маленькой дочкой,
на руках её часто носить, целовать твой прищур.
Я могла бы не просто сидеть над потерянной строчкой,
а гулять с нашей крохой среди неизвестных скульптур.
Догонять её ножки, обутые в сладкую вату,
заплетать ей косички из тёплых, пушистых волос.
Я могла бы гулять с нашей дочкой. Могла бы, могла бы…
Кареглазой девчушкой, глядящей на мир не всерьёз.
Я могла бы любить её чуточку больше, чем нужно,
но никак не сильнее того, что сейчас дребезжит
в моём голосе вязким комком неуклюжим
и вгрызается в гланды, и горлом саднит.
Я могла бы вот так же гулять с нашей маленькой дочкой,
на царапины дуть и, в букет, собирая листву,
восхищённо глядеть самым щедрым, услужливым зодчим
на малышку всецело, до кончиков пальцев, твою.
2009 год, Донецк
«Брести переулочком…»
Брести переулочком,
проситься под локоток.
Купи мне булочку
или какой цветок.
Гляди, как светятся
звёздочки над Кремлём.
Сытым – краюху месяца,
голодному – в горле ком.
Будешь ли моим дитятком?
Здешние ночи лгут.
Я не люблю политику.
Не ты в ней ведёшь. Ведут.
Видишь, мои окошечки,
жёлтым горит ночник,
давай помолчим, хороший мой.
Забудь, на что дан язык.
Улица под подошвами
похрустывает, что лёд.
В ладони моей – горошина,
в ладони твоей – народ.
И где-то за краем зрения
мир вертится, как юла…
Пожалуйста, не разменивай
молчание на слова.
2014 год, Москва
«Приготовь себя ветру, подставь ему свой хребет…»
Приготовь себя ветру, подставь ему свой хребет,
в глубине городской геометрии жизни нет,
только камень, глазищи зданий, кресты-кресты.
Ветер немощен и бездыханен внутри толпы.
Он не чует в границах города своих крыл,
его город в сквозняк и шорохи превратил —
вдоль заборов и тротуаров мести листву.
Никакого таинства и причастности к волшебству.
Приготовь себя ветру, представь, что ты ветряной,
погрузись в него деревянной своей головой,
словно в омут или в какой-то иной сосуд.
И надейся, всем сердцем надейся, что не спасут.
Говори с ним о тропах, хотя их для ветра нет,
он свидетель потопа и фразы: «Да будет свет!»
Говори с ним, но больше, чем слово, используй слух,