Разбудившая меня стюардесса приносит ужин на большом чёрном подносе. Выглядит она так, словно сошла с рекламного плаката французской авиакомпании: высокая, красивая, блондинка. Разговорившись с нею, я узнал, что ещё восемь месяцев назад она работала ассистенткой на кафедре института психологии, брат её — врач. Но ей хотелось во что бы то ни стало попасть в Париж, и она добилась этого, став стюардессой. Работать ей приходится только по 85 часов в месяц, и это вовсе не так страшно, как она себе представляла раньше. Вот, правда, недавно как-то сломался бензопровод, огнеопасная жидкость начала брызгать на корпус самолёта, и экипаж очень боялся, как бы не загореться. Пришлось совершить вынужденную посадку в Найроби, в английской Кении, и прошло шесть дней, прежде чем за ними прислали другую машину. Эти шесть дней для молодой девушки из французской провинции стали самыми прекрасными в её жизни. Вся команда самолёта получила возможность разъезжать целыми днями на машинах по степи и любоваться свободно живущими львами и жирафами. Между прочим, этот полёт у стюардессы — последний. Через пять недель у неё свадьба: она выходит замуж за одного парижского врача.
Мои соседи, два африканских депутата из Парижа, генерал и декан медицинского факультета в Бордо, встают со своих мест. Где-то далеко внизу замаячили маленькие красные огоньки. Самолёт снижается и, как мне кажется, собирается опуститься прямо в море — колёса вот-вот коснутся поверхности воды. Но тут под них подсовывается прибрежный песок и сразу за этим — посадочная полоса, по которой наше крылатое чудовище с шумом катится ещё некоторое время, пока не останавливается совсем. В Дакаре — самый красивый и современный аэропорт, который мне где-либо приходилось видеть во время этого путешествия, потому что французские аэропорты ведь почти все были разрушены во время войны и тогда ещё не были отстроены.
Когда мы выходим, нас встречает громкая военная музыка. Белый щеголеватый лейтенант и три высоченных чёрных солдата в белоснежной униформе, украшенной золотыми позументами, и в высоких старинных красных фуражках застыли по стойке «смирно» возле качающегося трапа. Когда мы проходим мимо барьера, за которым почтительно застыли пять рослых чёрных солдат с кривыми саблями наголо, держа их перед самым своим лицом, публика аплодирует. Но вся эта церемония устроена, разумеется, не ради нас, а ради генерала, который прибыл из Франции в этом же самолёте.
Большой дребезжащий автобус доставляет нас далеко за город, в уготованное нам пристанище — каменные бараки, снабжённые, однако, водопроводом и душевыми. Всё очень примитивно, но чрезвычайно чисто; окна даже затянуты марлей от мух. Правда, двери почему-то не запираются. Но помер в городском отеле стоит, говорят, бешеных денег. Дакар — большой город с населением более 100 тысяч человек, из которых большая часть — африканцы[2].
Мы покупаем себе пробковые шлемы по 15 марок за штуку и отправляемся на поиски лёгкой тропической одежды. Однако здесь нас ожидает неудача: мы, оказывается, слишком длинные для здешних мест. (Может быть, именно поэтому нас так упорно принимают за англичан.) Брюки достают нам только до середины голени. А что касается ботинок местного производства, то они тоже по крайней мере на пять сантиметров короче наших ступнёй… В каждом магазине, в который мы входим, нам почему-то первым делом предлагают сигареты…
В Дакаре есть нечто вроде зоопарка. Я сажусь в такси и качу по гладкой новой асфальтированной дороге, идущей вдоль побережья, мимо пивоварни под названием «Газель», мимо фабрик, и добираюсь наконец до большого зелёного массива. Шофёр требует с меня за ожидание здесь 500 колониальных франков (12 марок), а поскольку с деньгами у нас негусто, я его отпускаю В небольшом закутке парка расположены вольеры с животными! Тут мне и пришлось увидеть первых двух львов в Африке. Но посетителей что-то не видать: место это расположено слишком далеко от города и добраться сюда сложно. После того как я полюбовался ещё и двумя гиенами, марабу, антилопой и маленьким шимпанзе на цепочке, а также дикобразом и африканской виверрой, я захотел вернуться назад, в город. Но как? Такси здесь нет, телефонов — тоже. Сопровождаемый удивлёнными взглядами грифов, сидящих повсюду на деревьях, я плутаю по парку, пока не обнаруживаю наконец маленькой сторожки и в ней двух служителей зоопарка.
Один из них оказался корсиканцем, живущим уже два года в Африке. Нет, он не в восторге. Почему сюда приехал? Да потому, что не мог найти работы во Франции. Достать здесь такси? Да что вы — это абсолютно безнадёжно!
Из вежливости он всё же несколько раз пытается дозвониться в диспетчерскую по вызову такси — разумеется, тщетно. Я сижу час, второй и с удовлетворением замечаю, что начинаю действовать ему на нервы. Наконец он не выдерживает, выбегает на шоссе, останавливает одну машину за другой и уговаривает кого-то забрать меня с собой.
Потом, когда мы с Михаэлем уже сидим в ресторане, к нашему столику подходит молодая дама, у которой лоб и верхняя губа густо усеяны капельками пота. Оказывается, она услышала, что мы говорим по-немецки, и решила с нами побеседовать. Родом она из Саарской области, школу окончила в Данциге. Вот уже два года как замужем за очень славным французом. Прежде жила несколько южнее — в Абиджане (как раз там, куда мы направляемся) и довольна тем, что перебралась в «более прохладный» Дакар. В прошлом году она родила в Абиджане своего первенца с помощью африканских акушерок. Родители её не решаются выбраться из Саарской области даже в Касабланку, боясь, что «в Африке слишком жарко».
— Что только люди в Европе себе не воображают об этой Африке! Просто смех да и только! В Касабланке, ей-богу, не жарче, чем на Ривьере!
Я нанимаю комичную повозку, которой здесь пользуются африканцы. Это двухколёсная таратайка на автомобильных шинах, в которую впрягается тощая лошадёнка. Зато к козлам прилажен огромный клаксон, которым чёрный кучер непрерывно пользуется. Под такой неистовый аккомпанемент я подъезжаю сначала к Институту Чёрной Африки[3], чтобы навестить профессора Монода, а затем и к ультрасовременному зданию Пастеровского ветеринарного института, где меня радушно встретил мой коллега профессор Морнэ.
На другой день нам пришлось соскочить с постели в 5 часов утра. Однако в 7 мы ещё не вылетели, и, когда начали выкликать по фамилиям пассажиров, нас в списке не оказалось… Испуганно я бегу к служащим аэропорта, но они меня успокаивают, что мы полетим следующим рейсом, через полчаса, в самолёте, вылетающем из Дакара в Абиджан[4] — к конечной цели нашего путешествия. Правда, оттуда нам предстоит ещё проехать пару сотен километров по железной дороге, ведущей сквозь девственный лес внутрь страны, до городка Бваке, где и живёт господин Абрахам, пригласивший нас к себе погостить.
Вполне спокойно я наблюдаю за тем, как оба наши чемодана, которые я сдал в багаж, загружают в первый самолёт, отлетающий в Абиджан, они прилетят туда на полчаса раньше нас — какое это имеет значение? Но по мере того как самолёт с нашими вещами исчезает вдали, меня всё больше начинают одолевать сомнения… а точно ли следующий самолёт через полчаса прибудет в Абиджан? И, к своему ужасу, узнаю, что вылетает-то он через полчаса, но делает огромный крюк вокруг почти всей Западной Африки, через Сенегал, Судан, Французскую Гвинею и прилетает в Абиджан только через 10 часов. Вот это помер! Причём выясняется, что он даже совершает промежуточную посадку, в городе Бваке в то время как во Франкфурте представители «Эр Франс» меня уверяли, что с городом Бваке нет никакого воздушного сообщения.
Итак, мы наконец летим над настоящей Африкой.
Серые высушенные степи с одиночными деревьями и кустами. От крытых соломой хижин африканских деревень, словно перепутанные между собой паучьи ножки, разбегаются во все стороны пешеходные тропинки. Каждая такая «ножка» цепляется за следующую, ведущую из соседней деревеньки, и таким образом все они соединены меж собой. Правда, иногда я обнаруживаю деревни, тропинки из которых, разбегаясь в разные стороны, ведут в никуда. Человеческие поселения без какой-либо связи с внешним миром… А в течение часа, следовательно над пространствами протяжённостью в сотни километров, мы летим, не встречая вообще никаких троп и никаких хижин.
В тех местах, где виднеются поселения, неизменно можно заметить обрамляющие их обширные равнины, зияющие чернотой. Иногда по узкой красной каёмке такого пятна можно понять, что оно горит.
Повсюду поднимаются к небу столбы серого дыма, который на высоте свыше двух тысяч метров (это внизу под нами, потому что наш самолёт летит ещё выше) сливается в неподвижную угарную завесу. Её пересекает яркая, удивительно синяя горизонтальная полоса. Явление, которое я совершенно не в состоянии объяснить. И хотя поджог степей здесь запрещён, куда ни кинешь взгляд, повсюду горит или только что горело…
Мой сын проникает в кабину пилота, втискивает длинные ноги штатива своего киноаппарата меж ног лётчика и радиста и приступает к съёмке. Дело в том, что мы как раз начали снижаться над городом Каес в Мали. А у нас в то время была ещё столь несовершенная киноаппаратура, что заснять что-либо с воздуха удавалось только во время взлёта и посадки.
Машина наша кружит над городом, под нами проплывают церковь, теннисные корты, казармы, несколько прямых улиц, застроенных каменными домами, а затем — предместья с тесными запутанными закоулочками — жилища местной бедноты. За три часа мы одолели расстояние от Дакара до Каеса, а это как-никак 1200 километров! Вообще-то сюда можно добраться и по железной дороге, узкоколейке, по которой ходит даже дизель-электровоз со спальными вагонами. Но тогда поездка займёт (согласно расписанию) 29 часов, а в действительности зачастую и гораздо больше.
Когда стюард открывает двери самолёта, у меня такое ощущение, будто я попал в духовку. В маленьком ресторане аэропорта нам сервируют завтрак, и поскольку мы ещё не привыкли к жёсткому, непрожаренному африканскому мясу, то великодушно уступаем его двум породистым щенкам, которых два фермера захватили с собой из Франции. Мы сидим и наблюдаем, как эти смешные, неуклюжие псинки делают свои первые неуверенные шаги по горячей красной африканской земле.