– Кто там?
– Это я, Андрей, – послышался из-за двери низкий мужской голос. – Открой. Это я, Степан Тимошенко.
Андрей вскочил и отпер дверь. На лестничной площадке, слегка пошатываясь, опершись о стену, стоял Степан Тимошенко, матрос, служивший ранее на Балтийском флоте и в береговой охране ГПУ. На голове у него была бескозырка, на околыше которой не было ни звездочки, ни названия корабля; на Степане была гражданская одежда; верхняя пуговица его короткой куртки с кроличьим воротником была расстегнута, обнажая загорелую шею со вздувшимися мышцами; рукава куртки были слишком узкими для мощных запястий. Степан оскалился, показывая сияющую белизну зубов. В глазах его блестел огонек.
– Добрый вечер, Андрей. Не помешал?
– Входи. Рад тебя видеть. Я уже думал, ты совсем забыл старого друга.
– Ничего подобного, – возразил Тимошенко. – Я ничего не забыл. – Пошатываясь, Степан ввалился в комнату, закрывая за собой дверь. – Я все помню… Хотя некоторые из моих старых друзей с радостью забыли бы обо мне… Я не имею в виду тебя, Андрей. Ни в коем случае.
– Садись, – предложил Андрей. – Снимай куртку. Не замерз?
– Кто, я? Я никогда не мерзну. А если бы я когда-нибудь замерз, мне бы пришлось туго, поскольку это вся моя одежда… Я сниму с себя эту чертову куртку. Повесь… Хорошо, я сяду. Уверен, ты хочешь меня усадить, потому что считаешь меня пьяным.
– Ну что ты? – оправдывался Андрей. – Просто…
– Да, я немного пьян. Я не видел тебя несколько месяцев. Где я только не был. Ты не в курсе, что меня выгнали из ГПУ?
Андрей, глядя на чертежи, утвердительно кивнул.
– Так вот, – продолжал Тимошенко, усевшись поудобнее и вытянув ноги, – они вышвырнули меня. Только представь, я – и недостаточно надежен и революционен. Степан Тимошенко, красный балтиец.
– Да, тебе не позавидуешь, – посочувствовал Андрей.
– Не нужно меня жалеть. Все это просто смешно… – Тут взгляд Степана упал на лепной карниз. – У тебя забавная квартирка. Неплохо для коммуниста.
– Мне все равно, – заметил Андрей. – Я бы переехал, но сейчас очень трудно найти жилье.
– Да уж, – согласился Тимошенко и без всякой причины разразился громким смехом. – Трудно для Андрея Таганова. А для товарища Серова, например, раз плюнуть. И для всех тех ублюдков, которые пользуются партбилетом, как мясник ножом. Им ничего не стоит вышвырнуть какого-нибудь бедолагу из квартиры прямо на улицу, в январскую стужу.
– Ты мелешь чепуху, Степан… Чего-нибудь поешь?
– Нет, не хочу… К чему ты клонишь, придурок? Думаешь, я умираю с голоду?
– Ну что ты, у меня и в мыслях…
– Я неплохо питаюсь. И у меня всегда есть что выпить. Я много пью… А сюда я пришел для того, чтобы присмотреть за Андрюшкой. Андрюшка нуждается в заботе. За ним просто необходимо присматривать.
– О чем ты говоришь?
– Ни о чем. Ни о чем, дружище. Просто так. Неужели мне и сказать нельзя? Неужели ты такой же, как все? И хочешь, чтобы мы погрязли в пустой болтовне?
– Вот, возьми, – протянул Андрей подушку, – положи под голову и расслабься. Отдохни. Ты неважно себя чувствуешь.
– Кто, я? – Тимошенко схватил подушку и, запустив ею в стену, расхохотался. – Я чувствую себя лучше, чем когда бы то ни было. Я чувствую себя превосходно. Я свободен и независим. Никаких забот. Никаких больше забот.
– Степан, приходи ко мне почаще. Мы были с тобой друзьями. Мы могли бы помогать друг другу и сейчас.
Тимошенко подался вперед и уставился на Андрея.
– Я не смогу ничем тебе помочь, малыш, – мрачно ухмыльнулся он. – Было бы правильно с твоей стороны взять и вычеркнуть из своей жизни меня и все, что со мной связано, а затем начать подхалимничать, выслуживаясь перед большим начальством. Но ты этого не сделаешь. И поэтому я ненавижу тебя, Андрей. И именно поэтому я хотел бы, чтобы ты был моим сыном. Только у меня не будет сына. Мои сыновья разбросаны по всем борделям СССР.
Степан бросил взгляд на лежащие на полу чертежи и, пнув ногой одну из книг, поинтересовался:
– Чем ты здесь занимаешься, Андрей?
– Я учусь. У меня не хватает времени на учебу, когда я занят в ГПУ.
– Значит, учишься? И сколько тебе еще учиться в институте?
– Три года.
– Ого-го. Думаешь, пригодится?
– Пригодится что?
– Вся эта твоя учеба.
– Почему бы и нет?
– Я говорил тебе, что меня турнули из ГПУ? Да, я уже говорил тебе. Но они еще не выгнали меня из партии. Однако за ними не заржавеет. Я вылечу при первой же чистке.
– Я бы не паниковал раньше времени. У тебя еще есть возможность…
– Я знаю, о чем говорю. И ты сам прекрасно понимаешь это. Догадываешься, кто последует за мной?
– Кто же? – недоумевающе ответил Андрей вопросом на вопрос.
– Ты! – выпалил Тимошенко.
Андрей стоял и, скрестив на груди руки, смотрел на Степана.
– Пожалуй, ты прав, – согласился он.
– Послушай, приятель, у тебя есть что-нибудь выпить? – поинтересовался Тимошенко.
– Абсолютно ничего нет. Ты слишком много пьешь, Степан, – заметил Андрей.
– Неужели? – затрясся от смеха Тимошенко; его гигантская тень на стене раскачивалась подобно маятнику. – Разве я много пью? А хочешь узнать, почему я пью? – Степан, пошатываясь, поднялся; он был на голову выше Андрея, его тень скользнула по стене к самому потолку. – Я тебя уверяю, молокосос, что, узнав причину, ты еще удивишься, что я пью так мало.
Степан потянулся почесать спину, при этом его слишком тесный под мышками свитер чуть не затрещал по швам. Неожиданно он заорал:
– В один прекрасный день мы совершили революцию. Мы заявили, что устали от голода, пота и вшей. И для того, чтобы расчистить дорогу к свободе, мы проливали кровь, перегрызали друг другу глотки, расшибали лбы. А что сегодня? Оглянись вокруг. Посмотри, что творится, товарищ Таганов, член партии с пятнадцатого! Ты видишь, в каких условиях живут наши братья и сестры? Видишь, что они едят? Доводилось ли тебе когда-нибудь быть свидетелем того, как умирающая с голоду женщина, харкая кровью, падает посреди тротуара? Мне приходилось видеть подобное. Видел ли ты, как мчатся по ночным улицам черные лимузины? Ты знаешь, кто в них сидит? Есть у нас в партии один такой справный парнишка. Смышленый хлопец с большими перспективами. Зовут его Павел Серов. Ты когда-нибудь видел его бумажник, который он открывает, чтобы купить шампанское очередной шлюхе? А задумывался ли ты над тем, откуда он берет эти деньги? Бывал ли ты когда-нибудь в «Зимнем саду»? Готов поспорить, что нечасто. Но если бы ты туда сходил, ты бы встретил там респектабельного гражданина Морозова, давящегося икрой. Ты спросишь, кто он? Всего-навсего заместитель управляющего Пищетрестом, Государственным пищетрестом Союза Советских Социалистических Республик.
Мы – авангард мирового пролетариата, мы выступаем за свободу всех угнетенных! Да ты взгляни на нашу партию, на этих новоиспеченных коммунистов. Посмотри, как беззастенчиво собирают они урожай с полей, пропитанных нашей кровью. Нас же они считают ненадежными, недостаточно революционными и вышвыривают из партии как предателей. Нас обвиняют в троцкизме. Мы оказались лишними, потому что, свергнув царя, мы не отказались от своих взглядов и не потеряли совесть. Они пытаются от нас избавиться, потому что мы обвиняем их в том, что они проиграли сражение, задушили революцию, предали народ, оставив за собой власть, грубую и жестокую власть. Мы им не нужны. Ни ты, ни я. Таким людям, как ты, Андрей, нет места на этой земле. Неужели ты не видишь этого? Впрочем, это и хорошо. Только я думаю, что, когда ты прозреешь, меня уже не будет.
Андрей молчал. Он стоял, все так же скрестив на груди руки. Тимошенко схватил куртку и стал торопливо натягивать.
– Куда ты собрался? – спросил Андрей.
– Ухожу. Куда глаза глядят. Не желаю больше оставаться здесь.
– Степан, неужели ты думаешь, что я не понимаю всего, что творится вокруг? Но что толку орать во все горло и напиваться до полусмерти? Этим делу не поможешь. Нужно продолжать борьбу.
– Ну давай. Вперед. Меня же это не касается. Пойду лучше выпью.
Андрей внимательно следил за тем, как Степан, застегнув куртку, нахлобучивал свою бескозырку, сдвигая ее набок.
– Степан, что ты собираешься делать?
– Сейчас?
– Нет, вообще, в будущем.
– В будущем? – расхохотался Тимошенко, запрокинув голову и потрясая могучими плечами. – В будущем… В этом-то все и дело. Почему ты так уверен, что у нас есть будущее? – Он приблизился к Андрею и лукаво подмигнул. – Не находишь ли ты странным тот факт, что так много наших товарищей по партии умирают от чрезмерной работы? Тебе, наверное, доводилось читать об этом в газетах? Еще один из нас отдал свою жизнь делу служения революции, посвящая всего себя решению поставленных перед нами задач… А ты знаешь, что все эти «сгоревшие на работе» на самом деле кончают жизнь самоубийством? Только газеты молчат об этом. Странно, почему это в партийных рядах сегодня так много самоубийц?
Андрей сжал в своих сильных холодных руках тяжелую, горячую и липкую от пота руку матроса.
– Степан, уж не думаешь ли ты?..
– Ни о чем я не думаю, черт побери. Меня интересует только водка. Но в случае чего я обязательно приду попрощаться. Обещаю.
В дверях Андрей снова задержал Тимошенко.
– Степан, почему бы тебе не пожить некоторое время у меня?
На прощание Степан махнул рукой с таким величием, как будто он закидывал на плечо полу мантии; он вышел, покачиваясь, на лестничную площадку.
– У тебя я ни за что не останусь. Я тебя не хочу видеть, Андрей. Не хочу смотреть на твою рожу. Понимаешь… я – старый, прогнивший и проржавевший насквозь линкор, чье место на свалке. Но это меня не беспокоит. Я бы из последних сил стал помогать единственному оставшемуся близким мне человеку – тебе, Андрей. Но дело в том, что, хоть я все кишки у себя из брюха вырву и отдам тебе, я не смогу спасти тебя!
Мраморные ступеньки уходили далеко вниз.