Звучавший в его голове отцовский голос был молодым и сильным, а не слабым и надтреснутым, какой бывает у стариков.
Они там, снаружи. Стоят и ждут тебя. Ты выйдешь к ним сам как мужчина или я должен тащить тебя за уши? Что? Сколько еще твоей матери придется краснеть за тебя? У тебя что, нет ног, чтобы ходить? А ну выметайся отсюда, ко всем чертям…
Мамин голос он совсем не помнил. В голове осталось воспоминание: он сидит на заднем сиденье какой-то машины и смотрит назад, на постепенно исчезающий вдали дом. И не видит никого рядом с ним. Никто не вышел его проводить.
Улоф изо всех сил старался не закрывать глаза.
Облака быстро неслись по небу. Вон то похоже на космический корабль, а это на дракона или собаку. Что они сделали с псом? Застрелили, закрыли на какой-нибудь псарне? О машине он тоже думал. Она осталась стоять возле дома. Или, может, ее тоже забрали, как забрали его мобильный, водительские права и одежду, которая на нем была? Не хотелось думать о том, что скажет босс. И сколько раз он будет орать ему на автоответчик: «Куда ты подевал “Понтиак”, сукин сын?!» А может, он беспечно празднует день Середины лета, думая: «А, ладно, когда приедет, тогда приедет». Улоф всегда очень аккуратно перегонял тачки и поэтому имел хороший процент с выручки. И потом, он ни словом не обмолвился полиции о том, куда должна была быть доставлена машина, сказал только, что купил ее у частника в Харадсе. Чисто формально он являлся ее владельцем, пусть даже машина куплена не на его деньги.
Теперь его лишат всех рейдов. А ведь это была самая лучшая его работа, знай рули себе по дорогам в одиночку, куда лучше, чем горбатиться на складе или лесопилке. Там за ним постоянно кто-нибудь наблюдал, следовал по пятам, ругался и отдавал приказания таким тоном, что не хочешь, а допустишь где-нибудь промашку.
Наконец он закрыл глаза.
Скрипнула дверь камеры. Вошедший охранник ступил прямо на то место, где он лежал. Улоф откатился в сторону и приподнялся на локтях.
– Что на это раз?
Охранник, хорошо накачанный бритоголовый тип с мускулами, как у Шварценеггера, улыбнулся. Во всяком случае, очень было на это похоже. Пожалуй, он даже смеялся над ним. Впрочем, Улоф привык, что люди на него пялятся.
– Снимай одежду, – велел охранник.
– А что еще прикажете мне делать, бегать голышом в сортир? – Улоф одернул на себе футболку, которая была ему коротковата, равно как и спортивные штаны, которые полицейские откопали где-то в сарае, когда забирали его. Его собственные шмотки, разумеется, были переданы на экспертизу. Где их обнюхают и изучат под микроскопом. Он все спрашивал себя, обнаружат ли на них какую-нибудь кровь, чтобы засадить его. Сам-то он никакой крови не видел. А если она и была, то ее давно смыло водой.
Охранник продолжал стоять в дверях. Кажется, он еще что-то сказал.
– Что? – не расслышал Улоф.
– Я говорю, ты свободен, можешь идти.
В Болльстабруке произошла дорожная авария. Предположительно нетрезвый водитель не справился с управлением и на повороте к Уступу слетел с дороги. Поступило много разных сигналов, но все касались одного транспортного средства. Водитель снес ограждение, но, по счастью, не врезался в скалу. Побитый «Сааб», дымясь, стоял на обочине.
– Вот черт, ты ж сеструха Манге Шьёдина, – простонал мужик, когда его вытащили из машины.
Эйра слабо помнила его со времен гимназии. На год или два старше ее, он был одним из местных красавчиков. Сорвав огнетушитель, она поливала пеной дым, одновременно пытаясь припомнить, насколько далеко они заходили, лапая друг друга.
– Я домой ехал, – хныкал он, – меня в субботу девушка бросила, ну ты знаешь, как это бывает. Я думал, парни мне безалкогольного налили, клянусь, а тут этот чудик за рулем. Я ведь ему дорогу хотел уступить… Слушай, а прикольно звучит – уступить в Уступе, ха-ха!
Приборчик показал две целых ноль десятых промилле.
– Как там сейчас Манге, давненько его не видел. Ну, давай же, Эва, вспоминай, ты ж меня знаешь!
Пересев на заднее сиденье патрульной машины, Харанген продолжил бухтеть и бухтел всю дорогу до самого Крамфорса. Досталось всем: и коварным приятелям, и девушкам с феминистскими заскоками, и фирме, которая закрылась, лишив его работы. В общем, перечислил все беды, какие только могут свалиться на голову бедному невинному парню. К тому же расстояние до поворота было неправильно замерено, да-да, так что лучше разбирайтесь с Дорожным управлением, а не с ним.
– Нелегко, наверное, сажать своих старых друзей за решетку, – заметил Август Энгельгардт, когда они благополучно избавились от парня, отправив того под арест.
– Вовсе он мне не друг.
– Но такое, должно быть, постоянно случается, в подобных местах-то.
– Надо просто делать свою работу, и все, – ответила Эйра несколько более раздраженно, чем ей того хотелось. – Это не проблема, если ты профессионал.
Она попросила Августа составить рапорт, а сама с чашкой кофе уселась к компьютеру. Все равно он скоро отсюда смоется. Месяца через три, прикинула Эйра, ну или, самое большее, через полгода.
В почте было два сообщения. Ее разыскивала некая Ингела Берг Хайдер, а еще с ней хотел переговорить Георг Георгссон, следователь из отдела по расследованию особо тяжких преступлений. Эйра видела его сегодня мельком в коридоре, как раз перед тем, как поступил сигнал об аварии у Уступа. Два метра ростом, стремительные движения и сшитый точно по фигуре пиджак, свидетельствующий о том, что он прибыл из Сундсвалля.
– Коллега! Как хорошо, что мы встретились. Эва Шьёберг, верно?
При ее появлении он отложил газету. Рукопожатие получилось крепким и энергичным. Прежде они уже сталкивались, по меньшей мере, раза три, во время расследования поджога прошлой зимой и на какой-то конференции, где он выступал с докладом.
– Эйра, – поправила она. – Шьёдин.
– Понял. Имя и фамилия. Просто отлично, что ты сумела ко мне заглянуть.
Он уселся на край стола. Это была комната с голыми стенами и двумя ударопрочными цветочными горшками на подоконнике. Ни фотографий семьи, ни детских рисунков на стенах – таковы были безликие рабочие места для приезжавших сюда следователей. Она слышала, что в Сундсвалле все звали его не иначе, как просто ГГ.
– Ты проделала хорошую работу в пятницу. Вон какого мужика повязала, не какой-нибудь там сопляк.
– Спасибо, но нас было двое, – заметила Эйра.
– Выходит, если это не сын, подобно Эдипу, убил отца, то что же мы имеем? – ГГ ритмично постукивал шариковой ручкой по ладони, словно желая ускорить темп расследования. Должно быть, дня через два он освободится и вернется к себе домой, избавившись от немого одиночества в номере отеля «Крамм». Если он, конечно, не мотается туда-сюда каждый божий день. – Кое-кому хочется думать, что мы не придаем этому делу особого значения, – продолжил он. – Что мы слишком беспечно отпускаем на свободу подозреваемых и что пожилые люди в глубинке вовсе не наш приоритет.
– Насколько я понимаю, его даже рядом не было, когда это случилось.
Хоть Эйра и не была вовлечена в расследование, она слышала, почему прокурор решил освободить Улофа Хагстрёма. Речь шла не о сулящей заманчивые перспективы погрешности в несколько километров, а о расстоянии в добрых пятьдесят миль. Данные им показания полностью подтвердились специалистами.
Судя по предварительному заключению патологоанатома, Свен Хагстрём скончался где-то в понедельник. В это время Улоф находился у себя дома в Уппландс Бру, пригороде Стокгольма. Лишь в среду он сел на поезд и отправился на север Швеции, чтобы купить машину в Харадсе, что под Боденом. Речь шла о поездке продолжительностью восемнадцать часов, с различными пересадками. При этом присутствие Улофа Хагстрёма на каждом участке пути регистрировалось системой электронных терминалов для проверки билетов. Профессия следователя в наши дни – просто детская забава, как сказал бы один ее старый коллега, если бы не вышел на пенсию. То ли дело раньше, когда кондукторы вручную компостировали билеты и приходилось надеяться лишь на их память на лица.
Вдова, продавшая «Понтиак» через объявление на сайте купли-продажи, также опознала Улофа Хагстрёма. Этот день принес ей долгожданное облегчение. Бесполезная тачка, предназначенная для вождения по зимним дорогам, лишь занимала собой весь гараж, но теперь ее супруг скончался, а ведь даже «Файерберд»[3] не возьмешь с собой на небеса.
По дорожным видеокамерам на трассе Е4 они смогли проследить его путь обратно на юг, до самой Доксты. Единственная вышка сотовой связи в коммуне Крамфорс зафиксировала сигнал телефона, лишь когда Улоф Хагстрём оказался рядом с домом, где провел свое детство. Это случилось около полуночи, в ночь на пятницу, почти четверо суток спустя после того, как скончался его отец.
– Ты там была, какое у тебя сложилось о нем впечатление? Мог ли он это сделать?
– Кажется, ничего такого я в нем не заметила, – осторожно проговорила Эйра.
– Ты так молода, – вздохнул ГГ, – но уже успела навидаться всякого. Мы-то с тобой знаем, что в окружении жертвы почти всегда есть кто-то, кто желает ей смерти. Семья – чертовски опасное место.
Эйра выбирала между двумя возможными ответами. Согласиться или поспорить. Сделать поспешные выводы, что не слишком профессионально, или все же сперва подумать. А ведь было еще подозрение, которое она держала при себе, радея за свою репутацию.
– Ничего, – проговорила она.
– Прости?
– Ты спросил, что еще у нас есть, если это сделал не Улоф Хагстрём. Так вот, после всего, что мне довелось узнать, почти ничего. Возможные следы смыло водой. Несколько неустановленных отпечатков пальцев в различных частях дома. Никакого орудия убийства, но, судя по заключению патологоанатома, речь идет о крепком ноже с лезвием длиной примерно сто десять миллиметров. Возможно, охотничий нож, из тех, что есть почти у каждого в здешних краях.