— А ты куда, пап?
— Позвонить надо. Я быстро.
Ясно было видно, что Виталька побывал и тут, наверху. Наверное, пытался оживить аппаратуру, чтобы узнать, в какие такие игрушки играет отец. Малахов хрюкнул. Как же, оживил один такой…
— Малахов слушает! — сказал он, падая в кресло. — Виктор Антонович, ты?
— Простите, Михаил Николаевич. — Тон у Гузя был виноватый. — Есть тут одно дельце. Разряд «Периферия», спешное. Я мог бы и сам, но подумал: может быть, вы лично…
Малахов прислушался к ощущениям. Затылок не хулиганил.
— Сам не решаешься, значит? — благодушно сказал он. — Так и быть, давай сюда свое дельце и отключись. Проверю.
— Обижаете, Михаил Николаевич…
Гузь исчез, а вместо него в экран попало широкоскулое, коричневое от загара лицо в пятнистом кепи — пол-лица наискось срезано тенью козырька. Лицо вроде бы знакомое. А резкое же у них солнце, подумал Малахов, этак и рак кожи заработать недолго. А мазаться озоновым кремом и блестеть, как надраенный сапог, — это увольте, это не для нас, проживем без косметики… Ага, узнал. То-то меня поразило в прошлый раз в этом полковнике: форма спецназовская, кокарда пограничная, а петлицы ПВОшные — без двух минут воннегутовский воздушный десант морской лыжной пехоты…
Бывает.
Увидев Малахова, полковник слегка дернул щекой и козырнул — с заметным пренебрежением к настырному стрюц-кому, сующемуся не в свое дело:
— Полковник Юрченко.
— Слушаю вас, полковник. Что на этот раз? Опять воздушный нарушитель?
Позади полковника Юрченко низовой ветер трепал колючие кусты на солончаке и суматошно катились, обгоняя друг друга, потрепанные шары перекати-поля. Один, особенно крупный и неуклюжий, попав в стоячий вихрь, все время забавно подпрыгивал, то появляясь над погоном полковника, то исчезая.
— Точно так. Самолет типа «Майский жук», скорость около трехсот, идет ущельями, общее направление движения север-северо-запад. Шесть минут над нашей территорией. — Он посмотрел на часы. — Простите, уже семь… Ведем надежно, дублируем слежение через спутник. — Он чуть заметно покривил губы, но справился с собой. — Разрешите действовать?
— Подождите, полковник… — сказал Малахов. — Просветите неуча: что это за «Майский жук» такой?
Полковник Юрченко вздохнул.
— Малый грузовоз на три с половиной тонны груза максимум. Широкофюзеляжный, с кормовой и носовой аппарелями. Экипаж два человека. В штатном варианте не вооружен. Почти беззвучен — два ванкеля с хорошими глушителями. Ближайший аналог по летным характеристикам и назначению — старый немецкий «Арадо-232». Хорошо механизированное крыло, весьма низкая посадочная скорость плюс нетребовательность к площадке. Гусеничное шасси с активной подвеской. При необходимости это дерьмо может сесть на заболоченный луг, — полковник покосился через плечо на изглоданный ветром солончак и подпрыгивающие мячики перекати-поля, — или, например, на лесную вырубку. При необходимости сядет аварийно и на курум-ник, только оттуда уже не взлетит…
— Благодарю вас, понял. Ваши соображения о цели полета?
— Ущельем им лететь еще минут девять, далее путь только на запад. Там дрянное нагорье: холмы, горушки, сухие балки. При сверхнизком полете есть где укрыться от радарного контакта, и они это знают. В каком-либо из местных кишлаков у них наверняка перевалочная база.
— А спутниковое слежение?
— Через пятнадцать минут спутник уйдет за горизонт.
— Только один спутник?!
— Это вопрос ко мне? — осведомился полковник.
Он был прав.
— Вы полагаете, у них может получиться?
— В позапрошлом году получилось, — буркнул полковник.
— Простите, я неточно выразился, — сказал Малахов. — Меня прежде всего интересует не маршрут, а характер груза. Наркотики?
— Весьма вероятно.
— Может быть, оружие?
— Тоже возможно.
— Или террористическая группа?
— Не могу полностью исключить и этого.
— А если беженцы?
— Крайне маловероятно. — Он сделал пренебрежительный жест. — Эти обычно идут пешком.
— Мне бы вашу уверенность, полковник. Что вы намерены предпринять в отношении этого самолета?
— Сбить, как только он выйдет из ущелья.
Так и есть, подумал Малахов. Спасибо Гузю — не пустил дело на самотек. Значит, сбить… И собирать обломки в радиусе двух километров, а вернее всего — выжигать эллипс разброса подчистую. И то нет гарантии даже на девяносто процентов. Суслики. Байбаки. Мыши. Упорная жизнь, способная пересидеть в норах какой угодно катаклизм. Недоставало нам нового природного очага на своей территории. Будто мало существующих.
Малахов откашлялся.
— Сбивать самолет запрещаю. Вы слышите меня, полковник?
Полковник Юрченко снял кепи и вытер лоб. На сожженной, в мелких морщинах коже резко обозначилась белая полоса от козырька. И поздней осенью нет у них в природе услады. Бьющее наотмашь азиатское солнце. Азиатский упорный ветер, как нескончаемый, сводящий с ума напев. Азиатская сушь.
Одну секунду полковник Юрченко глядел в экран и думал. А потом он сделал то, чего Малахов никак не ожидал от хорошо выдрессированного военного. Юрченко изобразил изумление и спросил:
— Почему?
— Вы в курсе, что он летит из чумного района?
— Тем более — сбить.
— Интересно, полковник, — иронически сказал Малахов, — зачем вы вообще связались со Службой, если и сами все знаете?
Полковник Юрченко демонстративно вздохнул.
— У меня есть приказ сотрудничать с вами.
Малахов тоже вздохнул.
— Насколько мне известно, у вас имеется не ограниченный сроком действия приказ о безоговорочном выполнении указаний Санитарной службы, исходящих с уровня не ниже моего заместителя. Окружному отделению Службы вы, конечно, не подчиняетесь, хотя лично я думаю, что это неправильно… Все верно, или я что-то перепутал?
На коричневом лице перекатились желваки.
— Все верно.
— Итак, полковник, — сказал Малахов. — Слушайте внимательно и попробуйте только отключиться. Сбивать самолет категорически запрещаю. Приказываю посадить его неповрежденным где-нибудь подальше от населенных пунктов, колодцев и троп. Место выберите сами. Я свяжусь с Мошковым. Вы его знаете? Очень хорошо. Он перебросит к вам мобильную группу. Запомните: после посадки ваши люди осуществляют только внешнее прикрытие. С беженцами — если там беженцы — будут иметь контакт только люди Мошкова и ни в коем случае не ваши. Всему участвующему в операции личному составу пользоваться средствами индивидуальной биозащиты. Все. Действуйте.
Полковник Юрченко исчез из кадра. Малахов позвонил Мошкову и после краткого разговора с минуту смотрел на пустынный ландшафт. Ничего в нем не было интересного, кроме редких колючек, перекати-поля и одинокого солдата, мучительно пытавшегося свернуть в бухту длинный, волочащийся по земле кабель.
Надо было ждать. Малахов отделил пол-экрана и позволил компу выбрать канал телевидения. Там была искусственная метель за окном, и пышнотелая русоволосая секс-дива, по сценическому имени — Воспламеняющая Задом, с улыбкой аля Джоконда на румяном лице деловито снимала с себя валенки, ватные штаны и телогрейку. Национальный модный колорит. В куче сброшенной на пол спецодежды глаз невольно искал какой-нибудь ломик или разводной ключ, но, наверное, девушка оставила инструмент за дверью. Помянув недобрым словом Нетленные Мощи и Службу духовного здоровья населения, Малахов вырубил канал.
— Через две минуты переключим на изображение с вертолета, э-э… — Говоривший, явно не зная, как обращаться к Малахову, немного помычал и, не дождавшись подсказки, умолк.
— Понял вас.
Хорошо англосаксам, мельком подумал Малахов. У них «сэр» — и точка.
Он стал смотреть на Виталькины игрушки, столпившиеся на полке над экраном. Давно пора их выбросить, тоже мне реликвия… Дракона вот оставлю, эта игрушка у сына любимая была, а остальные — на помойку.
Механический дракон с ноздрями, похожими на лунные кратеры, вроде бы принюхивался. Он не возражал. И голографический портрет Кардинала, висящий над полкой, тоже не возражал, хотя и не относился к игрушкам сына. Это был умный портрет, он обо всем имел собственное мнение. Малахов вспомнил, как Кардинал, зная о портрете, однажды по-доброму погрозил пальцем. Только один раз. Наверное, понял, что Малахов держит у себя портрет не из сентиментальных чувств, а ради напоминания о возможных последствиях ошибки, и воздержался от отеческого нагоняя.
Ради напоминания о последствиях оно полезно…
Затылок вел себя прилично, а значит, все шло как надо. Бесспорно, полковник Юрченко очень хотел бы разобраться с нарушителем по-своему и без лишнего шума, но как раз этого нельзя было допустить. Если хочешь чего-то добиться от много о себе понимающих структур, надо периодически подтягивать поводок, это Малахов знал твердо. Иначе на запросы будешь получать информацию той же степени достоверности, как байка о том, что жареная курица снесла яичко, годное к инкубации, и работать станет невозможно.
Малахов попытался прикинуть, откуда может лететь этот самолет, а потом вспомнил слова о том, что «Майскому жуку» не нужен специальный аэродром. Значит, откуда угодно… ну, не совсем откуда угодно, все-таки горы, хотя мест для взлета-посадки и там наверняка хватает. Не суть важно, главное — заразный район, кашмирская кожно-легочная форма чумы, черт бы ее побрал, мерзость редкостная… Конечно, наркотики или оружие куда вероятнее. А если люди? Десятка четыре — или сколько их там? — беженцев, добровольно идущих на страшный риск, чтобы только улететь от войны, от чумы, от голода… Женщины, дети, просто отчаявшиеся люди. Куда угодно, на чем угодно, только подальше от смерти — туда, где людям привычнее жить, чем умирать. За перелет с них могли взять все, что они имели, и еще сверх того. Могли оставить в заложниках брата, сестру, ребенка… На опиумных тропах, да еще во время войны, всегда не хватает носильщиков.
Ничего, подумал Малахов. Мошков с ситуацией справится, пусть там даже половина заразных. Карантинный лагерь в пустыне — лучшего места не придумать.