И в этом смысле они действительно делают большое и нужное дело.
Настоящая работа ведется не здесь, и я иду к лифту не через парадный вход, где меня все равно не знают. Кружным путем ближе, и неохота лишний раз говорить «ша».
Стоп. Приехали.
Вид у Гузя взволнованный, но самодовольный.
— Все в порядке, Михаил Николаевич.
Значит, мой вчерашний эксперимент по спихиванию с себя ответственности прошел успешно.
— Рад слышать. Что у нас новенького по миковирусу?
— Вчера ничего, — торопливо объясняет Гузь. — А сегодня буквально полчаса назад сообщили: одна из сывороток, кажется, обнадеживает. Эффективность та еще, но обезьяны живы. А одна, кажется, выздоравливает.
— Отлично. — Я на ходу фиксирую информацию и не прошу более подробных данных. Лет пять назад я бы с большой охотой полез в детали, потому что случай действительно уникальный, и мешал бы людям работать, — но теперь вся эта наука не для меня. Отстал и лишь иногда вспоминаю ностальгически. Не та профессия. Функционер — диагноз на всю жизнь. Вы мне скажите, где очаг, а уж кордоны я сам расставлю.
Вот так вот.
Санитария, слава богу, консервативна, так что я до сих пор обычно понимаю, о чем идет речь. Если практикующий врач желает быть в курсе новинок, дабы не выродиться в фельдшера, он должен учиться непрерывно, и времени на больных у него уже не остается. Заколдованный круг. Когда я развиваю эту малопопулярную тему вслух, то иногда прибавляю: «Вот потому-то я и пошел в санитарные врачи».
Хотя, конечно, не поэтому.
Однажды мне пришло в голову, что Моисей не зря водил евреев по пустыне сорок лет, ох не зря. Нет, вовсе не для того, чтобы вытравить из богоизбранного народа рабский менталитет, — это позднейшие красивые выдумки. Гнилая лепра пряталась меж беглецов, выкашивая одного за другим, и бронзовокожие фараоновы солдафоны, подчиняясь приказу гнать и не пущать назад, хоть и преследовали евреев, отнюдь не горели желанием догнать их, тем более прикоснуться. Надо думать, египтяне вообще боялись приблизиться к ним на полет стрелы, особенно с подветренной стороны. Хотя лично я полагаю, что эти вояки здорово преувеличивали опасность: наверняка египетские власти, убо-ясь эпидемии, гнали взашей всех и всяких подозрительных, так что на одного реально больного приходилось вряд ли меньше десятка здоровых беглецов, или изгнанников — называйте как угодно. Лес рубят — щепки летят, всем известное дело. Сорок лет скитаний в пустыне понадобились для того, чтобы все, кто мог заболеть, заболели, сгнили и умерли. Как известно, инкубационный период проказы в отдельных случаях может достигать двадцати семи лет, так что Моисей немного погорячился, но в целом поступил как грамотный санитарный врач — да и санитарно-полицейские власти сопредельных стран, надо думать, не дремали. Оно, конечно, сорокалетний карантин, по нынешним временам, излишне крутая мера, но в те времена, видимо, вполне оправданная.
Эпопея о миковирусе имела начало в середине лета и крови людям попортила немало. В самом прямом смысле. Очаг в Брянской губернии. Очаг в Воронежской. Пока гром не грянет, мужик нипочем не перекрестится, а санитарный врач, соответственно, не схватится за чан с карболкой. Какому ненормальному, скажите, могла прийти в голову мысль всерьез и заранее взяться за изучение вирусов не человека, не животных, не культурных растений даже — грибов! И какой, спрашивается, функционер не обломал бы умнику руки, дабы тот не отвлекался на ненужное и не клянчил средств? Выяснить, отчего тот или иной вирус, никогда прежде человеческим организмом не интересовавшийся, вдруг ни с того ни с сего оказывается для человечества смертельной угрозой — иное дело, но на этой задаче не одно поколение вирусологов сточило себе зубы до корней, а воз и ныне там.
Грянуло. Каким-то чудом за Уралом осталось чисто, а на Восточно-Европейской равнине к началу августа очагов насчитывалось столько, что на карте стало тесно от флажков. Ну может ли дачник, схрумкавший жаренную с луком сыроежку, предполагать, что получит что-либо, помимо удовольствия? В самом худшем случае — ботулизм или прямое отравление микотоксинами, так ведь, как сказал бы Виталька, никто не заставляет есть плохо проваренные мухоморы! Чувство юмора у парня вполне медицинское. Это не диагноз, это возраст.
О чем это я? Опять о Витальке.
Нет, о грибах.
Повезло в одном: клиническая картина заболевания на первых стадиях напоминала эпидемический менингит, а в таких случаях Служба реагирует почти рефлекторно. В те безумные недели мой гнусный «демоний» донимал меня почти беспрерывно и особенно жестоко. Болела бы лучше пятка, в самом деле, а не голова! Я и думать не мог — просто тыкал пальцем наугад, и, если попадал, боль в затылке на время успокаивалась. Во всяком случае, контактный путь распространения инфекции мы перекрыли. Гузя, тянущего на себе всю проблему, я заездил — тот ходил синий, как сатанинский гриб на срезе, и спать забыл. Менингококк не обнаруживался, хоть волком вой. К тому времени, когда в крови инфицированных был найден уникальный вирус и точно такой же был выделен из собранных в очаге грибов (поначалу из груздей, кажется), количество заболевших исчислялось десятками тысяч, а число летальных исходов перевалило за три сотни и продолжало расти с пугающей быстротой. Потом забрезжил свет в конце туннеля. Ныне первичное исследование закончено, методы лечения нащупаны и проверяются, а скоро, по-видимому, можно будет говорить о вакцинации. Я предложу, чтобы новый вирус был назван именем Гузя, если тот согласится поделиться своим именем с дрянью, угробившей полтысячи человек.
— Ага. Есть какие-нибудь проблемы на мою голову?
— Все под контролем, Михаил Николаевич.
— Да?
Я начинаю крутить носом, а Гузь торопится провести меня мимо туалета. Из-за запертой двери слышно водопадное шквор-чание струй, низвергающихся из-под потолка на кафель, и… гм… запашок.
— Сапожник, когда сапоги себе пошьешь? — вопрошаю Гузя.
Вопрос риторический, и если Гузь просто пожмет плечами, вместо того чтобы засуетиться, то я в нем не ошибся.
Он так и делает.
Я затыкаю нос и несу в себе свой воздух, как снаряженный батискаф. Черт знает что, но так устроен мир. Скорее автомобили перестанут сталкиваться, самолеты падать, а люди пороть глупости, чем в обозримой Вселенной появится хоть один действительно работоспособный сортир, не перескакивающий по собственному почину в режим реверса.
— Это тоже у вас под контролем, Виктор Антонович?
Гузь тушуется.
— Вчера трубу прорвало, Михаил Николаевич, — говорит он с таким видом, будто сам же трубу и проковырял, а теперь стесняется. — Бригаду ждем с минуты на минуту.
— А вы знаете, с чего начинается любое порядочное учреждение? — учу я. — Не с вешалки, это вас ввели в заблуждение. С сортиров! Каковы сортиры, таковы и люди, можете мне поверить. — Я морщу лоб, пытаясь сказать о сортирах еще что-нибудь умное, но тут грохот обрушившегося колена гнилой трубы выводит меня из затруднения. Шум за дверью становится громче.
— Вчера были сантехники, Михаил Николаевич, — оправдывается Гузь. — Не приглянулись они мне что-то, особенно один, ну я их и отослал. И в отдел безопасности команду спустил на всякий случай.
Ага. Как что, так в отдел безопасности. Бдительность у нас на высоте. А то как бы сантехник не поставил «жучка» в туалетный бачок…
На самом деле Гузь не так уж не прав: взаимный шпионаж между Конторами имеет долгую и славную историю. Дело святое. Что-то, конечно, утекает на сторону, без этого не обойтись, но не думаю, чтобы очень много. Контора Конторе глаз не выклюет, как бы ни пыталась. А что до источников информации Кардинала, то отследить их нашими доморощенными методами, насколько мне известно, еще никому не удавалось.
— Спасибо, Виктор Антонович, идите. Я у себя.
Обхода сегодня не будет, но все же выбираю кружной путь.
Концентрация мозгов на этом этаже поражает воображение. Еще бы отдел безопасности сюда перетащить, но нет места и незачем портить людям настроение.
Управленцы. Иду дальше. Аналитический отдел. Надо заглянуть к Лебедянскому, но потом. Дальше. Группа перспективных исследований, специально выделенная для зубастого молодняка, — все на местах и рвутся в бой. Свора трудоголиков. Один бедолага спит на диване, видно, работал ночью, а они на него навалили каких-то папок… К двери приколоты две бумажки с дежурными афоризмами. На той из них, что висит повыше, криво оторванной от рулона, начертано: «Воистину, Аллах знает, а вы не знаете! Коран»; вторая же — явно чья-то посторонняя инсинуация — сообщает: «Оборванные, голодные, греются на солнышке, микробов ловят. Артем Веселый».
Это верно, это про них.
Буква «х» в слове «Аллах» не удалась и похожа на дефектную хромосому…
Дальше!
— Ой, здравствуйте, Михал Николаич!
— Здравствуйте, Фаечка. — Мастерю на лице улыбку. — Все хорошеете, вижу. Ну, что у нас нового на «Урании»?
Фаечка слегка краснеет — она вовсе не смущена, но ей хочется сделать мне приятное. На компьютере — стандартная фальшкартинка для шефа. Меня не проведешь.
«Урания» — это не та космическая станция на орбите Луны, которую монтируют вот уже пятый год, а игра типа «Сделай сам», забава для молодых сотрудников, и теперь мне уже не дознаться, кто ее выдумал. Вообще-то лучшего средства для отвода пара в свисток трудно придумать. Кажется, их «Урания» названа не в честь известной музы, а в честь Урана, вокруг которого якобы обращается, и рассчитана тысяч на двадцать человек. Каждый играющий вносит в сценарий свою лепту, и иногда получается довольно забавная пародия на Контору. Меня, как я понимаю, они вывели в образе сурового завхоза, и не далее как позавчера я совместно с уборщицей героически отразил попытку проникновения на станцию инопланетной шпионско-диверсионной группы — «и пошли они, шваброй гонимы…». Бывало и похуже.
— Так что новенького, Фаечка?
— Скучно, — жалуется она. — В кают-компании объявлен конкурс анекдотов про камергеров Дурново и Хреново. Пока ничего интересного. Самодеятельная цирковая труппа показывает икарийские игры в туфлях на шпильках. Кто-то сливает топливо, а может, оно само испаряется. Криминальная хроника: два случая нанесения телесных повреждений, одно изнасилование, драка с побитием стекол в офисе третьего помощника, один случай сексуального преследования… В общем, скука смертная.