Неделю назад, наглядно подтверждая ту давно известную истину, что следствия без упущений не бывает, совершенно неожиданно выяснилось, что примерно каждый пятый самоубийца, проходивший по категории аномальных, демонстрировал ярко выраженный симптом «заходящего солнца», иначе говоря, сильно смещенные книзу зрачки, иногда почти скрытые под нижним веком, — один из классических симптомов гидроцефалии, и это при том, что среди самоубийц с этим симптомом отыскался лишь один клинический гидроцефал. Что обо всем этом думать, пока не ясно. Немного утешает лишь то, что нашелся еще один общий признак, впрочем, весьма ненадежный.
Не пришей кобыле хвост, вот что. С кашей его прикажете есть, этот признак?
Топчусь, выбирая место посуше. Слякоть надоела. Весь декабрь стояли сильные морозы, а под самый Новый год раскисло так, что хоть учись кататься на водных лыжах. Разумеется, тут же началась сезонная эпидемия гриппа, и словно назло в Красноярске и Хабаровске опять вспыхнула вульгарная дифтерия, а в Николаеве среди местных гомосексуалистов и портовых шлюх ни к селу ни к городу обозначилась лихорадка Ласса и, хотя быстро сошла на нет, нервов успела помотать достаточно. Если за последние столетия человеческая природа в чем-то и улучшилась, то только не в части сопротивляемости инфекциям, это точно. После «жемчужной болезни» в Верхоянске я вообще уже ничему не удивляюсь.
И это еще зима! То ли летом будет.
До лета, впрочем, нужно еще дожить.
Когда не тобой созданная, но тобой укрепленная линия обороны, эшелонированная в глубину лучше, чем линия Ма-жино, с дотами, рвами, минированными дефиле и многократно перекрывающимися секторами обстрела начинает вздрагивать, готовая прогнуться, это не просто обидно. Это страшно…
У трупа работают криминалисты из опергруппы. Лучше им не мешать. Орудие самоубийства — вот оно, лежит на куске пленки, покрытое маслянистым илом. Кровь вода смыла, конечно.
Топчусь, молчу, нервирую людей своим присутствием. Не при деле только я и двое СДЗНовцев от Нетленных Мощей. Один из них так и дышит в ухо, так и подсигивает, излагая какую-то чепуху. Отмахиваюсь, как от мухи. Работа только началась, а этот Нат Пинкертон уже лезет со своими соображениями — неумный карьерист, любит нравиться начальству… Дельных работников Нетленный, конечно, не выделил, дельные наперечет и самому нужны. Опять просить Кардинала намылить ему холку?
Придется.
Тошно-то как, господи… Всего полтора месяца назад Нетленный выезжал на «экзотику» сам — в отчаянной попытке что-то понять, в безотчетной надежде углядеть самому то, что не видно другим… Что изменилось с тех пор? Лишь то, пожалуй, что теперь вместо него на «экзотику» выезжаю я.
Радости — море!
И еще я думаю о том, как быстро меняются взгляды на жизнь. Полтора месяца назад мне и в голову не пришло бы считать массовый суицид явлением обыденным, чуть ли даже не нормальным… Привык — а воз и ныне там. Ни намека на решение — гипотезы, одни гипотезы… Проверенные, пока не проверенные и в принципе непроверяемые. На всякий вкус. И затупившаяся от бесконечного употребления золин-геновская сталь бритвы Оккама…
Зачем я сюда приехал, что я тут мечтаю разглядеть?
Беру себя в руки, иначе очень хочется накинуться на беззащитный труп и начать пинать его ногами. Неумело, но сильно, притом так, чтобы потом стыдно стало людям в глаза смотреть… Скотина, гад, букашка человеческая, почему не жилось тебе? Сдох, как пес, а Малахов — расхлебывай…
— Свидетелей отпустим, Михаил Николаевич? — предлагает Старостин.
Ах да, свидетели.
— Нет. Давайте-ка их сюда по очереди.
Свидетелей трое, все местные. Первый — парень лет двадцати. Студент. Завалил зачет, ехал домой в расстроенных чувствах, вон он дом виден, вон за теми деревьями… нет, через парк не дальше, там у нас улицу перекопали, и автобус здорового крюка дает, а мужик этот, значит, вон оттуда топал, с Донелайтиса… Ясен пень, я его знать не знаю, никогда не видел… в общем, разминулись мы с ним, он быстро шел и чего-то нес на плече, дуру какую-то зачехленную… это я теперь понимаю, что бензопила, а тогда мне по барабану было… Короче, как заверещало, так я и обернулся, а он уже в речку башкой вниз пикирует, ноги врастопырку… Ну, я к мостику сперва рванул, потом в полицию звонить, объяснял ведь уже… Вы бы мне справочку какую-никакую кинули, если я вам еще нужен, а то, чую, пролечу мимо сессии…
— Ничего необычного в облике мужчины не заметили?
— He-а. Мужик как мужик.
Ясно… Точнее, опять не ясно ничего.
— Давайте второго.
Опрятный старичок со шнауцером. Псина скулит, продрогла. Выгуливал собаку в парке, хоть это и запрещено, но где же прикажете гулять с животным?.. Нет-нет, немного не так, ваш коллега меня неправильно понял. Тот несчастный молодой человек сначала завел пилу, а потом уже полез на перила. Постоял секунду, не больше, и… Нет, по-моему, он молчал, а если бы и крикнул что, так я бы не услышал, я вон где был, да и пила трещала. Я кричал, а не он… то есть когда он уже упал… Простите, я могу идти? Собака мерзнет. Как вы сказали?.. Необычного или странного? Молодой человек, если на ваших глазах кто-то отхватит себе голову, а вам это не покажется немного странным, значит, пора помирать, вот так-то. А больше ничего необычного, пожалуй…
— Если что-нибудь вспомните, пусть даже какую-нибудь несущественную мелочь, позвоните по этому телефону, прошу вас. Спасибо за помощь.
— Не за что, молодой человек, не за что.
Третий свидетель — женщина. На вид лет за тридцать. Неразговорчивая. Стояла от места трагедии дальше всех. Так же, как первые два свидетеля, обратила внимание на треск бензопилы. Ну и…
— Что?
— Вы обернулись. Что вы увидели?
— Где?
— На этом мостике.
— Что?
— Вот и я спрашиваю: что?
— Где?
— На мостике. Вот на этом. Где мы с вами стоим. До нас здесь находился мужчина, а вы, значит, стояли вон там. Когда мужчина запустил пилу, вы обернулись. Что вы увидели на мостике?
— Ничего.
— Как так ничего? Вы не заметили мужчины на мостике?
— Нет.
— Тогда что же вы увидели?
— Брызги.
— На воде? Всплеск?
— Да.
Старостин начинает прислушиваться с повышенным интересом. Глаза так и горят. А я того и гляди начну раздувать ноздри, как гончая, взявшая след.
— Пожалуйста, повторите еще раз, где вы стояли?
— Вон там.
— Это где дерево кривое?
— Да. Может быть. Не знаю.
— Попытайтесь вспомнить, это очень важно.
Долгое молчание.
— Вы слышите меня?
— Да.
— Так все-таки где же вы стояли?
— Вон там. Или нет. Нет.
— И после того, как вы обернулись и увидели, что тут случилось, вы пошли к мостику?
— Да.
— Пошли или побежали?
— Пошла.
— И находились на мостике до приезда опергруппы?
— Что?
— Сколько времени вы находились на мостике?
— На мостике? Не знаю.
Старостин хищно втягивает носом воздух и быстро шепчет что-то на ухо подручному. Тот отбегает в сторонку и за рамку спутниковой антенны вытягивает из кармана портативный комп.
— Вы не волнуйтесь, пожалуйста. Можно вас спросить, что вы делали в парке?
— Можно.
— Ну так спрашиваю.
— Что?
— Что вы делали в парке? Ждали кого-нибудь?
— Ждала? Нет.
— Просто гуляли?
Молчание.
— Простите, я вынужден задать вопрос еще раз. Вы совершали прогулку?
Она дважды моргает.
— Давно вы здесь?
— Где?
— В парке.
— Давно. Не помню. Может быть.
— Как тот мужчина шел к мостику, вы видели?
— К мостику?
— Да.
— Что?
— Благодарю вас, — говорю я серьезно. — Вы оказали помощь следствию. Сейчас вас проводят домой, вы выпьете горячего чаю с коньяком и успокоитесь. Я понимаю: то, что произошло, чудовищно, но ведь жизнь продолжается…
Никакой реакции. Полное непонимание.
— Простите… Вы слышите меня?
— Слышу.
— Так вас проводить?
— Куда? Нет.
— Тогда всего хорошего.
Она медленно уходит. Один из парней Старостина отпускает ее шагов на сто и начинает неспешно двигаться по параллельной дорожке.
Старостин потирает руки.
— Михаил Николаевич, вам бы у нас сыскарем работать, ей-ей. Может, согласитесь впоследствии?..
— Что вы, Олег Юрьевич. У вас чуть что — беготня с высунутым языком, а у меня плоскостопие…
Смеемся.
— Кроме шуток, Олег Юрьевич, вам все понятно или лучше уточнить?
— Вообще-то лучше уточнить. Во избежание.
— Давайте сначала поглядим, что у нас по ней имеется.
Старостин отбирает у подручного комп.
— Угу. Так… Малькова Ирина Леонидовна, тридцати четырехлет, наладчица швейных машин на полставки. Замужем, семья здоровая, сыну десять лет. Психически нормальна.
— То-то и оно, что нормальна. Вы подумали — легкий ступор с ней? Похоже, конечно, да еще при таких обстоятельствах… Я сам так сначала подумал, но только нормальной клиникой тут не пахнет, это я вам точно говорю. Что она делает? Муж у нее, сын у нее, а она в гнусную погоду идет в парк, зачем — сама не знает, сколько времени тут находилась — не помнит, где конкретно — тоже не помнит. Курточка на ней легкая, другой человек уже через полчаса на этом ветру дуба бы врезал. Ну ладно, бывают изредка в жизни обстоятельства, семейная драма, например… вы следите за мыслью? Где она находилась в момент происшествия, показать не может, но заведомо дальше от моста, нежели двое других свидетелей. Старик кричит от ужаса, студент бежит к месту трагедии, а что делает она? Идет не спеша, причем дороги не разбирает — на куртке брызг нет, зато сапоги грязнее грязи. Прямо сомнамбула какая-то. И на неожиданный и громкий звук обернулась лениво, так что труп уже успел упасть в воду. Скажите мне, естественно это или нет?
— Нет, Михаил Николаевич. — Старостин улыбается. Он уже все понял, но сейчас мы с ним с удовольствием разжевываем вкусное блюдо.
— Дважды нет. Почему жена и мать не спешит домой варить обед, а остается здесь дожидаться опергруппы? Сами знаете, замужние женщины редко рвутся в свидетели. К тому же находилась она далеко, момента самоубийства не видела, ценность ее показаний близка к нулю, так что она могла бы спокойно идти домой, успокоив совесть этим обстоятельством. Практически любая женщина так бы и поступила. Вы подумайте, то, что видела она, наверняка заметили еще полдесятка человек, а где они?.. Вывод?