Попрыгунчиков мои отлучки не удивляют. Они знают, что я странный. Каким еще может быть человек, встретившийся в тайге без продуктов и практически без снаряжения? Похихикивают над моей привычкой не расставаться с тощим рюкзачком. Странный, но безопасный — это им по душе. Вдобавок, что ценно, не отказывающийся от сбора валежника для костра, гребли и погрузочно-разгрузочных работ.
Они там разбили лагерь. Закатное солнце светит вдоль Прорвы — сейчас проходить порог себе дороже, река в слепящих бликах. Мое дело маленькое — наковырять из трухлявого бурелома охапку дров, заодно посматривая под ноги, чтобы не наступить на гадюку в ее естественном обиталище, а я почему-то опять возле Прорвы. Притягивает она меня, что ли?
Стою на краешке. Вода перед тесниной вспучена стеклянным горбом, а что творится дальше, тому нет описания в человеческом языке. Харибда местного значения ревет и плюется, как стадо бактрианов. От пенного котла, где завтра поутру забарахтается «рафт», невозможно оторвать глаз. Не дай бог вылететь за борт — тут и конец, несмотря на спасжилет. В нем, кстати, даже хуже: ушедший камнем на дно будет, пожалуй, вышвырнут из котла придонными струями и, если не расшибется о камни, имеет призрачный шанс спастись. Если же имеешь плавучесть, то как влетишь в котел, так в нем и останешься, пока не истреплются в мочало лямки спасжилета. Чистая смерть. Хочется шагнуть, ощутить кожей…
Боль!.. Отскакиваю, в ужасе ловя ртом дрожащую водяную пыль. Сердце нестерпимо колотится. Стоило мне сделать полшага вперед, и… нетрудно представить это «и». Что со мной, господи?! Ощупываю себя. Придется надавать себе по щекам, чтобы не юлить, а честно признаться: я хотел сделать эти полшага! И не только хотел, но и сделал бы, не шарахни меня «демоний» вовремя по мозгам!
Бежать отсюда! Что есть духу. Пусть мои попрыгунчики вышучивают меня как хотят, но завтра я пойду берегом и возле Прорвы сделаю здоровенный крюк. Иначе мне опять захочется…
Да что со мною такое творится, а? Нервы — никуда.
Опять укол в затылке — серьезный… Почему? С каждым моим шагом раскаленная игла погружается глубже. Что случилось в лагере, пока я болтался по тайге и любовался Прорвой?
Боль исчезает, а значит, догадка верна. Пригнувшись, кустами к самому берегу и, раздвинув кусты…
Вот оно что. Вертолет. Стоит на поплавках под самым берегом, заякоренный за лиственничную корягу. Прорва заглушила рев двигателя при подлете и посадке — она и не то заглушит, если торчать поблизости. Цветовой код, кажется, инспекции рыбнадзора. Очень может быть, что это и вправду всего лишь рыбнадзор…
Кой дьявол, мне-то что! Невозможно предположить, будто у всех, кто имеет отношение к любой из четырех Служб, по сию пору нет подробнейшей ориентировки на Малахова Эм Эн. Не говоря уже о нацбезе, МВД и малопонятных структурах, подчиняющихся только Кардиналу. Нет, за мной охотятся всерьез. Облава. В воде становится тесно от блесен…
Лежу в кустах, подставив себя клещам, наблюдаю за попыткой одной такой блесны меня зацепить. На берегу то мирно беседуют, то начинают махать руками — и как раз в ту сторону, куда я ушел… Ага. Мною уже интересуются. Откуда я взялся, как выгляжу, не напоминаю ли вот этого типа на фото…
Умел бы я водить вертолет — угнал бы. Ей-богу.
Главное у меня в рюкзачке: одежда, мозгокрут, кое-какие мелочи. Скверно, что нет палатки. Совсем скверно, что остатков репеллента хватит от силы на два дня. Да что репеллент — еды нет ни крошки! А надо уходить, и быстро. Через полчаса они забеспокоятся, через час прочешут местность своими силами, а через два в тайге станет людно. И собачно. Ну, где есть какая-никакая вода, там уйти от собак не проблема. Даже от барражирующего над тайгой «шавки-ного носа», пока он в тебя не вцепился, при большом желании можно уйти, если знать как.
Куда иду, еще не знаю, но, пока есть время, надо успеть уйти подальше. В штольни нельзя — мышеловка. Топография лабиринта мне неизвестна, а они разыщут документацию в два счета, даже если она сдана в архив тридцать лет назад и там утеряна. Кардинал своего добьется. Загонят меня в нору без выхода и возьмут тепленьким, ополоумевшим, кричащим от адской бо…
К. (лично, конфиденциально)
ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА (фрагмент)
Павел Фомич!
Не по поручению наблюдательного совета, но от себя лично повторно прошу Вас обратить внимание на судьбу кандидата Малахова М.Н. Не считая возможным позволить себе хотя бы тень сомнения относительно того, что Ваше решение допустить указанного кандидата к продолжению специального образования в рамках базисной программы вопреки решению наблюдательного совета имеет под собой чрезвычайно веские основания, я вынужден заявить, что таковые основания наблюдательному совету неизвестны. Тем более было бы желательно ознакомиться с ними.
Решением наблюдательного совета от 24.06.2020 кандидат Малахов М.Н. был выпущен из Школы по группе «Б» как не набравший 2/3 голосов членов квалификационной комиссии. По совокупности данных, известных нам о кандидате Малахове М.Н., не раз высказывались серьезные сомнения относительно целесообразности его использования в любой из Служб, в особенности в качестве функционера. Мало того, резкая полярность оценок данного кандидата специалистами прямо указывает на его непригодность вследствие непрозрачности личности. Считаю своим долгом напомнить Вам о чрезвычайной опасности субъективного подхода к селекции кандидатов. Павел Фомич, я не могу молчать…
— Откройте, нам надо поговорить.
Ответа опять не последовало. Я стоял на лестничной площадке уже минут пять, время от времени произнося сакраментальную фразу из «мыльной оперы», и уговаривал себя не злиться. Очень уговаривал. Звонок свистел жаворонком. Всякого другого человека, кроме того, что стоял по ту сторону двери, давно бы вывели из себя безостановочные рулады, а этому хоть бы хны. Палец, до упора вдавивший кнопку звонка, начал неметь.
— Откройте.
За дверью точно кто-то был. Если бы он даже не заглянул дважды в глазок, я бы не усомнился — не так уж трудно ощутить присутствие человека в метре от себя. Труднее не ощутить.
С третьего этажа спускалась тетка с тощим хозяйственным баулом, в модной нелепой шапочке а-ля хан Кончак над краснолицым блином. Этого я не учел. Не шапочки, а того, что квартира Кручковича окажется в четырехэтажке без лифта. Памятник исторической застройки, что поделаешь. Тола на него пожалели. Непривередлив в жилье этот Эраст Христофорович, ничего не скажешь.
Тетка с настороженным любопытством обшарила меня взглядом.
— И чего звонить зазря? Нету человека дома, не видишь разве? Нет, звонит…
Оторвав палец от кнопки, я улыбнулся как можно обаятельнее.
— Да дома Растик, это точно. Спит, должно быть. Мы с ним вчера… — И я выразительно щелкнул по горлу.
— А-а, — сказала она. — Ну звони, звони.
Дождавшись, когда внизу хлопнет дверь, я побарабанил костяшками пальцев.
— Может, все-таки откроете, Эраст Христофорович? У меня к вам дело.
Теперь я услышал дыхание. Тип, что стоял за дверью, даже не очень старался вести себя тихо.
— Мне очень жаль, но если вы не откроете, я буду вынужден выбить дверь. — Я не был уверен, что у меня это получится.
Пауза — и первый приглушенный ответ:
— Попробуйте…
Наконец-то.
— Может, лучше добром, Эраст Христофорович? Я не отниму у вас много времени.
— Что вы знаете о добре такого, чего не знаю я? Вы кто?
Я распахнул куртку и показал «пайцзу». Несколько секунд длилось молчание — он смотрел в глазок.
— Мне с вами не о чем разговаривать. — Сказано было ровно, но мне почудилось, что он едва заметно подчеркнул «с вами».
— А я думаю, мы с вами найдем общую тему. Не так ли? Зачем вам шум, гам и выломанная дверь? Вы ведь не мальчик, понимаете, что разговор все равно состоится, а вот где и как — зависит только от вас. Отоприте по-хорошему, и к вам войду только я…
— Вы не один?
Я ухмыльнулся так, чтобы сквозь стекляшку глазка он мог видеть мою ухмылку в наиболее выгодном ракурсе.
— Разве функционер бывает когда-нибудь один?
Я нагло врал. Час назад, чтобы оторваться от охраны, мне пришлось применить совершенно новый трюк, специально сберегаемый на черный день. Так хотел «демоний», а охрана тоже умеет учиться.
Тяжелое дыхание за дверью.
— Все равно. Я буду стрелять.
Ого.
Он смотрел в глазок. Я остался на месте, решив не суетиться — «демоний» предупредит, когда станет по-настоящему опасно.
— Не будьте ребенком, Эраст Христофорович, зачем тревожить соседей и полицию? Кстати, включите переговорник, я вас плохо слышу.
— Зато я вас хорошо.
— Напрасно вы так. Я не причиню вам вреда, обещаю вам.
За дверью послышались странные звуки — как будто ухала лесная сова. Я понял: Кручкович смеялся.
Резко, с оттяжкой, щелкнули дверные запоры.
— Входите.
Он был мал и плотен, с ежиком седеющих волос, низким лбом и далеко выступающими надбровными дугами, заросшими кустистыми бровями. Типичный неандерталоид, связующее звено. Что скажут антропологи, уверяющие, что кроманьонцы не бранились с неандертальцами, а питались ими по праздникам?
Я захлопнул за собой дверь, демонстративно показывая: я один, слово держу. Куртку снимать не стал.
— Вон там ручка. Поверните.
Я повернул. Лязгнуло, толстые стальные полосы вошли в пазы. Да, выбить такую дверь плечом с разбега не удалось бы и слону.
— Можно пройти в комнату?
— Можно.
— Тогда позвольте. Вы загораживаете проход.
Он потоптался в недоумении, как бы пытаясь понять, что тут вообще происходит, и косолапо вышел из прихожей. Что-то в нем было любопытное, и я терялся в догадках, что бы это могло быть, пока — уже в комнате — не рассмотрел его внимательно.
Он был