Застучало в висках.
— Да о чем вы, Павел Фомич? — как мог убедительно изумился Малахов.
Улыбка в сетке мелких морщин висела на лице Кардинала, как приклеенная маска. Мелькнула шалая мысль: «А если она отклеится, а там — ничего?..» — и пропала начисто. За-рефлексировал, подумал Малахов, внутренне содрогнувшись. Рано.
— Я могу идти?
Вопреки ожиданиям, Кардинал позволил удалиться. Дежурный поклон на прощание — и вон отсюда, вон!.. Сейчас Малахов ощущал лишь громадное облегчение и толику злорадства. Что, съели меня? Съели, орелики?.. Могли сожрать с костями, но посчитали преждевременным. Это правильно. Хотя Кардинал явно знает больше, чем показывает, и это опасно… Потом подумаю, что он может знать и о чем может догадываться; самое главное то, что выпала-таки удача, которой не ждал: кажется, еще какое-то время можно не делать то, чего не хочется делать больше всего на свете…
Можно — не решать.
Он был уже в дверях, когда голос Кардинала хлестнул вдогон. Словно бич. Словно пуля в спину.
— Не тяни кота за хвост, Миша. Нашел — делись, мой тебе совет. Подумай.
Пятьсот не пятьсот, но пятьдесят шоколадок он действительно купил по пути в Контору и высыпал на стол перед потрясенной Фаечкой. Пора было отдавать долги, даже самые мелкие. Уже завтра может быть поздно, а значит — пора.
Он разрешил Гузю взять выходной (это тоже было отдачей долга, и тоже частичной), а сам посвятил утро нудному разбору ситуации вокруг сарапульского очага полиомиелита, где интересы Санитарной службы столкнулись с интересами Службы Сонечки Энгельгард, и, как в прежние времена, был рад, когда назревающий конфликт удалось погасить в зародыше без ущерба делу.
Сколько еще времени удастся жить простой и здоровой жизнью функционера? День, два? Вряд ли больше.
Он знал, что Кардинал поторопился. Пока в затылок не начал ввинчиваться раскаленный шуруп, еще можно было ждать: хорошо рассчитанная задержка сенсационной новости об открытии пути спасения никак не уменьшила бы личных дивидендов функционера Малахова, скорее наоборот, и, кстати, авторитет Служб, о котором так пекся Нетленный, разом подскочил бы до стратосферы. Что еще нужно функционеру?
Накануне он потратил полдня на то, чтобы быть полностью в курсе всех нюансов «Надежды» и еще раз убедиться, что работа зашла в тупик практически по всем направлениям. Ничего нового за последние две недели. То ли мозговому центру Конторы в самом деле было далеко до Филина по части умения решать нестандартные задачи, то ли дали себя знать своевременные «ценные указания», данные им самим, — в этом он не стал разбираться. Лебедянский и Воронин погрязли в мелочах, а Штейн — всего только железный тыл, а не сумрачный германский гений. Тишь была, да гладь, да унылые матю-ки экспертов. Но отчего-то при всей отрадности картины Малахов чуял, не затылком, а самым что ни на есть нутряным нутром, что радоваться рано. Контора еще могла преподнести сюрприз, и она не замедлила преподнести его в виде визита всклокоченного трудоголика из группы Воронина.
Меньше года назад, когда, вступив во владение своей сатрапией, Малахов с удовольствием чистил Контору от типов и типчиков, преданных всей душой не столько делу, сколько лично ему (как до того они были преданы Путилину, а еще раньше — предшественнику Путилина), вопрос о Воронине отпал сам собой. Не поднималась на него рука, несмотря на сальные его патлы, запах изо рта и безумно раздражающую манеру резать правду-матку: «Да это же полное дупло, Михаил Николаевич! Такой дури я даже от вас не ожидал. Будете харакири делать — меня в ассистенты не зовите, не приду…» И его группу Малахов даже не тронул. Ни единого человека. Было у Воронина одно ценное свойство: без стеснений и боязни вербовать в свою банду более способных, чем он сам.
Один из таких уникумов как раз переминался на ковре с ноги на ногу, скреб ногтями щетину и, волнуясь, говорил о «Надежде». Еще один доморощенный гений… Так и снуют кругом — плюнуть некуда! Самохин его фамилия, вспомнил Малахов. Тот самый, которому я в январе подарил два дня отдыха… Зря подарил, чую.
Все системы подавления возможных «жучков» работали. Как основные, так и резервные.
— Излагайте короче, пожалуйста.
— Михаил Николаевич! Мне кажется, что определенная последовательность световых вспышек на основе одного из электромагнитных ритмов мозга могла бы…
Ясно… Весь в холодном поту, Малахов предложил Самохину сесть и велел Фаечке сварить два кофе. Она, и без того обалдевшая с утра, а теперь, наверное, окончательно решившая, что в лесу сегодня все медведи сдохли, даже не выказала удивления.
А потом они пили кофе. С глазу на глаз.
— Кто-нибудь уже в курсе ваших соображений? Воронин?
— Пока нет. Я сунулся — он занят. Тогда я к вам… Дело-то спешное.
Врать он не умел. Таких, как он, Малахов повидал достаточно — прямо классический тип. Наивные карьеристы, воображающие, что их способности не оценены должным образом на том месте, которое они занимают, и примерно в одном случае из десяти убежденные обоснованно.
Этот — точно обоснованно. Быстрый разумом Невтон, провалиться бы ему… Додумался, паразит, в одиночку, в режиме тихой сапы! Ай да Воронин — каких орлов собрал под свое крыло, какие мозги! Ай да Малахов — позволил ему их собрать! Вот и сиди по уши в дерьме… Можно еще утешать себя тем, что от голой идеи до практической реализации дистанция огромного размера, но лучше подстраховаться.
— Пейте, не стесняйтесь, это хороший кофе… Значит, так: пока никому ни полслова, особенно Воронину. Возможно, есть смысл создать особую группу под вашим руководством. Подумайте пока, но только без предварительных бесед, кто из ваших коллег мог бы в нее войти… и побрейтесь наконец. Я вас вызову.
Не успел еще окрыленный Самохин закрыть за собой дверь, а Малахов — набрать код спецсвязи, как мир качнулся и рухнул. Боль была адская. Он знал, что ее не миновать, и был готов к раскаленному гвоздю, но не к молнии, обрушившейся на затылок.
Темно…
На ощупь — горсть таблеток. И водка — залпом, из горлышка. Хорошо, догадался держать под рукой оба ингредиента… Его едва не вытошнило прямо на стол, организм противился отраве, как умел. Но и на этот раз сдался, и отхлынула от глаз тошнотная чернота.
— Еще два кофе, Фаечка!
Две минуты спустя вызванный уже сидел перед ним — гладенький, аккуратненький, глаза чуть навыкате, лицо как будто на смазанном кадре. Формально его подразделение нигде не числилось, этого человека как бы не было вообще. Совершенно незаметная личность с забавной фамилией Колено. Как имя — забыл, и незачем помнить. Услугами этого человека Малахов пользовался нечасто и был бы рад не пользоваться вовсе. Чем-то он напоминал ему глубоководную рыбу латимерию, поднятую тралом на поверхность, — гость с иной глубины и совершенно из иного времени. Странно и даже жутковато: проходят исторические периоды, сменяются геологические эпохи, растут и тают ледники — а этот тут как тут, ничего ему не делается…
Малахов кратко изложил суть задания.
— Физическое устранение объекта воспрещаю категорически. От вас требуется лишь нейтрализовать его на ближайшие год-два. Ни в коем случае не причиняя объекту телесных повреждений.
— Это сложнее.
— Не смешите. Строго полкубика препарата в яремную вену. Не мне вас учить.
Он закурил, рассматривая собеседника сквозь кольца дыма. Чересчур просто для человека устроен наш мир… Все, что можно сделать для несчастного Самохина, — не убить его. К счастью, к великому счастью, есть возможность на год-два превратить его в мирного дебила с частичной амнезией. Потом оклемается.
Колено пил кофе маленькими аккуратными глотками.
— Легенда на мое усмотрение?
— Никакой легенды. Но без шума. Если вас все же прижмут — вы выполняли мое задание, отвечать мне. Ясно?
— Вполне.
Без лести предан, подумал Малахов. Машинка ты моя безотказная… Оловянный солдатик.
— А ведь дерьмо ты собачье, Колено, — неожиданно сказал он. — Гнида та еще. Какого черта я тебя до сих пор не выгнал — ума не приложу…
Колено и ухом не повел. Нервы у него были железные, и изображать показную оскорбленность он не собирался. Если начальнику приспичило успокоить свою совесть за счет подчиненного, это его право.
— Разрешите выполнять?
— Да, конечно. Идите.
Оставшись один, Малахов какое-то время сидел неподвижно. Он чувствовал себя совершенно оглушенным. Затем механическим движением выплеснул остатки кофе на ковер и налил себе водки.
У Ольги веселились. Компания была не та, что я встретил в ноябре в Песках, — другая. Окажись та самая, я бы немедленно ушел, пока они сполпьяна не поняли, кто сунул свой нос в эту дверь. Черт меня побери, если я стану отрываться от охраны, выдумывать новые финты специально для того, чтобы на меня глазели попрыгунчики!
Я бы все-таки ушел, но Ольга уже тащила меня за руку знакомиться, к счастью, догадавшись представить меня просто-напросто Мишей, своим старым приятелем. Компания реагировала на меня вяло — была увлечена игрой «Сделай сам» в эротическом варианте. Две пары, состоящие из живых мужчин и голографических женщин — одна на столе, другая на диване, — под хохот и аплодисменты зрителей имитировали такое, чего я никогда не видывал и что вряд ли возможно даже с йогами — анатомия человеческая не позволит таких вывертов… Журналистская братия, что ли? Коллеги Ольги по временной работе? Может быть, мне без разницы.
Почему я, собственно, ожидал, что застану Ольгу одну? Звонил я ей разве, чтобы предупредить? Да и кто она мне, чтобы с нетерпением ждать моего прихода? Даже не любовница в полном смысле, а так — не пойми кто. От друзей ей отказываться, что ли, ради десятка встреч со мною на протяжении трех месяцев?
Я примостился в уголке так, чтобы видеть их всех. Меня немного мутило. А они — они развлекались как умели, покончив со «Сделай сам»; они пили и пели и даже шутили иногда довольно удачно, не подозревая о том, что их ждет, привычно ощущая себя независимыми людьми, еще не зная, что их теплую компанию уже разделил на две неравные части невидимый чудовищный водораздел: этих направо, тех — налево… Кто из них не выдержит давления поля первым — вон тот носатый с коктейлем? Или вон та — на пуфике, вальяжная рыжая кошечка? Заунывный нытик с гитарой? Или, может быть, вон тот, что лениво, как-то даже механически флиртует с вальяжной кошечкой и, не выпуская соломинку изо рта, то и дело тычет ею в коктейль, словно комар, вонзающий свой хоботок? Или — страшно подумать — Ольга?!