Она думала о сестрах, и чувствовала каждую из них в себе, и не могла понять, почему судьба подарила им это чувство – всем трем?
Она думала о папе и с грустью понимала, что их домашний мир, защищенный и уютный, который весь держался на его руках, был сшит этими иголками и нитками, он не вечен, к сожалению, и ее мир, настоящий, будет скоро совсем другим.
И еще она думала о будущей ночи, когда наденет эту волшебную сорочку и откроет свои объятия тому человеку.
Она прижималась к рубашке щекой, но, конечно, не надевала.
Рубашка так и осталась висеть на стуле.
Глава девятая«Нечто, имеющее форму человека» (1926)
Этот текст долгие годы хранился у Весленского в ящике письменного стола в виде выдранной газетной страницы, уже пожелтевшей, с трудом различимыми буквами старого шрифта. Было трудно понять, что он здесь делает, но, конечно, никто, кроме Весленского, в этот ящик не заглядывал.
Фигура лежит в голубом шелковом ваточнике, спеленатом шелковыми лентами (пояса). Из-под прорезов ваточника видны сложенные накрест фигуры рук, завернутые в красные ватные перчатки…
По наружному виду в гробу лежит нечто, имеющее форму человека. По снятии застежек и схимы, изготовленной в 1910 году, обнажается другая одежда-мантия…
Ноги обуты в красные шелковые туфли…
Голова завернута сначала в ватный чехол розового полосатого шелку, затем в парчовый колпак и красный шелковый чехол…
Под снятой одеждой находится хитон шелковый лилового цвета. Вся фигура обложена по заявлению монахинь во избежание тряски при перевозке парчовыми скуфьями и разными частями церковных одежд…
Из-под сорочки обнажается костяк, завернутый в шелковые лоскуты…
Череп вплотную приложен к туловищу, но с ним не связан. Грудная клетка изломана, кое-где на остатках ребер сохранились заплесневевшие и мумифицировавшиеся части мышечной ткани и кожи…
Часть ребер провалилась внутрь и подперта каким-то материалом, по развертывании оказавшимся частями парчовых облачений. На реплику одного из присутствующих: «Развязывайте скорее!» монахиня Неовида заявляет: «Не торопитесь, мы вас больше ждали!» Другая заявляет: «Тут ничего нет, одни косточки». Священник Пестмель, оттиснутый присутствующими в сторону, настаивает на своем праве быть впереди и удовлетворяется…
Товарищи крестьяне, рабочие, красноармейцы и все граждане!
В течение многих веков слуги помещиков и капиталистов, слуги царя и поклонники золотого тельца – черносотенное духовенство – всеми правдами и неправдами, призывая в помощь небеса, нагло обманывали вас. Посредством так называемых чудотворных икон и нетленных мощей высасывали с вас последние соки и порабощали дух и волю. Духовенство великолепно знало, что только там, где царят темнота и невежество, могли они жить припеваючи. Рабоче-крестьянское правительство, ведя борьбу с невежеством, многими актами вскрытия мощей разоблачало религиозный шантаж, мошеннические проделки попов и монахов. Поповские чудотворные иконы служили им доходным предприятием, форменной лавочкой.
Товарищи крестьяне, рабочие, красноармейцы. 13 сего мая комиссией Полоцкого Уисполкома разоблачен еще один грандиозный обман: вскрыты и научно исследованы так называемые нетленные мощи Полоцкой Княжны Ефросинии. Как и следовало ожидать, вместо нетленных мощей оказались гнилые остатки скелета и бесконечное количество тряпья.
Ученые-эксперты: врачи и археолог – установили, что труп тленный, то есть гнилой, как и всякий другой труп.
Многолетний обман налицо.
К ответу обманщиков!
Товарищи крестьяне, предъявляйте попам и монахам огромный счет за то добро, которое вы тащили к ним и на которое они вели разгульную жизнь.
На позорную доску поработителей народного духа и религиозных мошенников.
Ни одному лицемерному слову попов, монахов и монахинь не верьте!
Все исходящее от них ложь.
Ниже сего же печатается акт комиссии по вскрытию мощей и их исследованию научной экспертизой, которым разоблачается вековой обман. Акт следующий:
Далее строки были отчеркнуты в документе красным карандашом по левому полю.
В 14 часов 30 минут в присутствии представителей: Уисполкома тов. Хомякова, Укомпарта тов. Леймана, Союза молодежи тов. Пискунова, Жен. Отдела тов. Барановской, Уездздрава д-ра Весленского, Ученого-археолога тов. Дейниса, Железнодорожников – Власова, Думбас, Мизулина, Прищепенковой, Брединского, Макашева, Профсоюзов – Таращевского, представителей духовенства: священников Николая Пестмель, игумена монастыря Серафима, священ. Черепнина и Покровского, Игуменьи Елены, Казначея Общины Ксюниной Ларисы и монахинь, представителей Красноармейских частей, верующего городского населения и крестьян.
Заключение Врачебно-Научной Экспертизы
Доктор Христенсен устанавливает, что череп отделен от туловища вследствие разрушения связочного аппарата от гниения, тления. В середине череп пустой. Лицевая сторона черепа замазана какой-то пластиной давнего происхождения, и также области глаз, висков и верхней челюсти, по предположению врачей, с целью туалета, дабы сгладить неприятное впечатление и придать форму лица. Больше этого нигде не замечается. На грудной клетке: местами покрытая плесенью и незначительно высохшая кожа. Давность мумифицированного трупа установить невозможно, но науке известно, что при благоприятных почвенных условиях трупы сохраняются от 10 до 100 лет, постепенно подвергаясь разрушению. С указанным мнением согласны и вполне солидарны врачи Лунсберг, Калашников и Весленский.
Ученый археолог Дейнис считает, что труп плохо сохранился, так как он видал и более хорошо сохранившиеся мумии Египетского происхождения. Кости позвоночника не связаны между собой и находятся в беспорядке, а так как связки некоторых сочленений не держатся, то они связаны лентами. Обследование закончено в 16 часов 30 мин. 13 мая 1926 года.
Подлинный акт подписали:
Тов. Ткачев, Сакс, врачи Лунсберг, Весленский, Христенсен, Калашников и другие… от печати Вольский, фотограф государственной фотографии Соловейчик…
С утра корреспондент «Известий ВЦИК» Вольский пошел за молоком.
Это был высокий худощавый брюнет, удивительно активный, с постоянно ищущим взглядом, невозможно было себе представить, чтобы он усидел на одном месте более пяти минут. Вольский вставал очень рано. Он ходил по большому селу на своих длинных, слегка сгибающихся ногах, как бы готовый пойти вприсядку, неутомимо разузнавая подробности нового крестьянского быта, из которых впоследствии намеревался составить целый цикл очерков для «Известий ВЦИК» под общей идеей «деревня возрождается». Блокнот с профилем товарища Ленина на обложке страшно смущал местных крестьян, увидев в руках Вольского его и перо, они буквально немели, и поэтому корреспондент урывками забегал «домой», то есть в баню, где они ночевали, чтобы сделать по памяти записи и заодно оставить «товарищам по несчастью» то крынку молока, то краюху хлеба, то луковицу, то пару яиц, которые удалось добыть на ходу. Давали ему все эти припасы даром, в основном молодые женщины и девки, смущенные его городским видом, и хотя одинокая пожилая хозяйка исправно приносила им отдельное питание три раза в день, это подкрепление не было лишним. Товарищ Христенсен, непомерных размеров мужчина, очень много ел и при этом жадно смотрел на жующих остальных – это были, как он объяснял, психологические последствия голода 1918 года, пережитого им в Петрограде, которые обострялись во время каждой поездки, при всякой смене впечатлений и любых необычных эмоциях, в другое же время он питался вроде бы весьма умеренно. Однако веры в это не было никакой, упитанное тело Христенсена упрямо передвигалось по бане, по двору, а потом и по хозяйкиной избе в поисках материальных ощущений, так же как худое тело Вольского в поисках впечатлений духовных передвигалось по селу. В один из дней неожиданно приехали все товарищи из комиссии, включая самого важного – члена губисполкома товарища Григорьева, который при всей своей значительности, страшной по нынешним временам власти и суровом выражении лица имел в организме заметный изъян – нездоровую красноту щек и непрерывное легкое покашливание, что расстраивало его самого и фраппировало его товарищей, смущавшихся однозначным симптомом приближающейся чахотки. Фотографирование на память заняло почти час, пока товарищ Соловейчик искал нужную композицию, ждал удачного освещения со стороны природы, а некоторые, особенно женщины, немного прихорашивались. Вольский стоял поодаль и презрительно поглядывал на фотографа, ведь он в Москве имел дело с настоящими профессионалами: Родченко, Гринбергом, Евзерихиным, а тут сплошная любительщина. Но снимок все-таки удался на славу, и когда впоследствии доктор Весленский доставал его и приближал к глазам, на него среди двадцати примерно лиц смотрело и его лицо, человека, который ничего не знает и в то же время пытается узнать все, лицо приговоренного и в то же время праведника, лицо убийцы и в то же время убитого, короче говоря, лицо, принадлежавшее не ему, а какому-то совершенно другому персонажу…
Когда Вольский пошел с утра за молоком, в бане остались Весленский, археолог Дейнис и врачи Калашников и Лунсберг.
Они сидели и пили чай без сахара.
– Добавьте чабреца, – посоветовал Лунсберг Весленскому. – Полезно…
Оба врача знали, что Весленский, как и археолог Дейнис, прибыл из столицы (а вовсе не из уездздрава, как было написано в газете), и приглядывались к нему с вялым осторожным любопытством.
Чекисты поселили экспертов подальше от монастыря, каждый день возили на «процедуры опознания», как говорил врач-криминалист Лунсберг, на автомобиле, но тут, в селе Малое, конечно, все отлично знали, зачем они приехали и какова их миссия.