о закрепился передними лапами с длинными когтями за стены норы, что, как мы ни тянули, выбиваясь из сил, он, словно зацементированный, не сдвигался с места. Потом зверь рванулся, и пеон от неожиданности выпустил его лапы. Броненосец стал ввинчиваться в глубину норы, и я уже чувствовал, как хвост выскальзывает у меня из рук. В этот критический момент на поле боя появился пыхтящий Себастьян. Он оттолкнул меня, схватился за хвост броненосца, уперся ногами в землю по обе стороны норы и дернул. Нас засыпало землей, и броненосец выскочил из норы, как пробка из бутылки. Одним рывком Себастьян сделал то, что нам двоим оказалось не под силу.
Одним из животных, которых я намеревался снять для кино на эстансии, был нанду — южноамериканский страус, не уступающий своему африканскому родичу в способности мчаться с резвостью скаковой лошади. Мне хотелось снять старинный способ охоты на страусов — верхом на лошадях, с помощью боласов. Это оружие представляет собой три шара размером примерно с крокетные шары, выточенные из дерева и соединенные между собой довольно длинными веревками. Снаряд раскручивают над головой и бросают так, что веревки опутывают ноги страуса и валят его на землю. Себастьян специально организовал такую охоту, чтобы в последний день мы смогли ее снять для кино. Так как пеоны участвовали почти во всех сценах, они заявились с утра разряженные в лучшие костюмы, стараясь перещеголять друг друга яркостью наряда. Себастьян мрачно оглядел их с высоты своего седла.
— Вы только взгляните на них, сеньор, — процедил он, презрительно сплюнув. — Разряжены в пух и прах, в глазах пестрит, что твои куропаточьи яйца; суетятся, как стая гончих на зеленой лужайке, а все потому, что мечтают увидеть свои дурацкие рожи на экране… Смотреть противно.
Но я заметил, как тщательно он расчесал свои усы перед началом съемок. Мы целый день провели под палящим солнцем и к вечеру, отсняв последние кадры, почувствовали себя вконец измученными; все мы нуждались в отдыхе, все, кроме, конечно, Себастьяна, который был свеж, будто день только начался. По дороге домой он мне сказал, что вечером устраивает для нас прощальный ужин, на который приглашено все население эстансии. Там будет всего вдоволь, и вина, и песен, и танцев. Говорил он все это, а глаза его так и сверкали от удовольствия. У меня не хватило духу признаться, что я до смерти устал и мечтаю только об одном — добраться до постели. Я принял приглашение.
Празднество было устроено в обширной задымленной кухне, освещенной полудюжиной коптящих керосиновых ламп. Джаз-банд заменяли три гитариста, самозабвенно терзавшие струны. Стоит ли говорить, что душой общества и первым заводилой был Себастьян? Он выпил вина больше, чем кто бы то ни было, но был трезв как стеклышко; он сыграл соло на гитаре, спел великое множество песен — от самых грубых до самых трогательных — и поглотил при этом неимоверное количество еды. Но самое главное — он танцевал: танцевал настоящий дикий танец гаучо, со сложными па, прыжками и антраша, танцевал так, что балки над головой тряслись от удалого топота, а шпоры высекали искры из каменных плит.
Мой друг, приехавший за мной из Буэнос-Айреса, появился в самом разгаре веселья и сразу же в него включился. Мы сидели с ним в уголке, потягивая вино и глядя, как Себастьян откалывает коленца под рукоплескания и громкие вопли восторженных зрителей.
— Потрясающая энергия, — заметил я. — Он сегодня целый день работал, да так, что никто за ним не мог угнаться, а теперь нас всех переплясал!
— Вот чем хороша жизнь в пампе! — ответил мой друг. — Нет, совершенно серьезно, для своего возраста он просто молодчина, верно?
— А сколько ему? — спросил я небрежно.
Мой друг смерил меня удивленным взглядом.
— Вы что, не знали? — спросил он. — Через два месяца Себастьяну стукнет девяносто пять.
Как я возил черепашек
В конце 1939 года, когда неизбежность войны стала почти очевидной, наше семейство снялось с острова Корфу и возвратилось в Англию. Мы временно нашли квартиру в Лондоне, и моя мама совершала регулярные вылазки в сельскую местность в поисках дома. А я тем временем принялся бродить на свободе по Лондону. Я никогда не любил большие города, но тогда Лондон привел меня в восторг. Ведь самой крупной столицей, которую я видел в своей жизни, был город Корфу — по размерам не больше маленького провинциального городка в Англии. Для меня в необъятной громаде Лондона таились сотни захватывающих открытий. Конечно, я стал постоянным посетителем Музея естественной истории, а уж в зоопарке я сделался своим человеком, даже успел подружиться с несколькими служителями. Я все больше убеждался в том, что работа в зоопарке — единственное стоящее занятие для человека, и все чаще мечтал о собственном зоопарке.
Неподалеку от нашего дома был магазин, мимо которого я никогда не мог пройти спокойно. Он назывался «Аквариум», и в его витрине громоздились огромные аквариумы, полные сверкающих рыбок; но еще интереснее были ряды террариумов, где за стеклянными стенками ползали ужи, большие изумрудные ящерицы и пучеглазые жабы. Сколько раз я простаивал перед витриной, словно завороженный, не сводя глаз с этих восхитительных существ, и как я мечтал, чтобы они были мои! Но я уже притащил в нашу квартиру целую стайку мелких птиц, пару сорок и мартышку, и появление любой живности — какого бы то ни было вида — обрушивало на меня справедливый гнев семейства, так что мне оставалось только с тоской смотреть на очаровательных рептилий.
Как-то утром я проходил мимо магазина, и мне бросилось в глаза объявление, прислоненное к стенке аквариума:
«Требуется молодой надежный помощник».
Я вернулся домой и стал обдумывать это дело.
— Там в зоомагазине предлагают работу, — сказал я маме.
— Правда, милый? — сказала она, думая о чем-то другом.
— Ну да. Им нужен молодой надежный помощник. Я бы не прочь у них поработать, — сказал я небрежно.
— Блестящая мысль, — заметил Ларри. — Тогда ты сможешь забрать туда весь свой зверинец.
— Вряд ли они ему разрешат, милый, — сказала наша мама.
— Как ты думаешь, сколько платят за эту работу? — спросил я.
— Наверно, пустяки какие-нибудь, — ответил Ларри. — И к тебе не очень-то подходит слово «надежный» — кажется, там так написано?
— Ну, хоть что-нибудь они мне будут платить? — сказал я.
— А по возрасту ты имеешь право работать? — спросил Ларри.
— Мне уже шестнадцать… скоро будет.
— Ну тогда валяй попробуй, — посоветовал Ларри.
И вот на следующее утро я отправился в зоомагазин, открыл дверь и вошел. Невысокий, легкий, смуглый человечек в огромных роговых очках вприпрыжку подлетел ко мне через весь магазин.
— С добрым утром, с добрым утром, с добрым утром, сэр! — сказал он. — Чем могу служить?
— Вы… М-м-мм… Вам нужен помощник? — сказал я.
— Помощник? — повторил он. — Вы что же, хотите взяться за эту работу?
— М-м-мм… да, — сказал я.
— А опыт у вас есть? — недоверчиво спросил он.
— О, громадный опыт, — сказал я. — Я всегда возился с пресмыкающимися, рыбами и всякой всячиной. У меня и сейчас ими вся квартира набита.
Маленький человек посмотрел на меня.
— Сколько вам лет? — спросил он.
— Шестнадцать… почти семнадцать, — соврал я.
— Видите ли, — сказал он. — Платить вам очень много мы не сможем. В нашем магазине невероятно большие текущие расходы. Но для начала я мог бы вам предложить полтора фунта.
— Согласен, — сказал я. — Когда приступать?
— Лучше всего начать с понедельника, — сказал он. — По-моему, с понедельника удобнее — я успею оформить ваши документы. А то у нас с вами такая путаница выйдет… Кстати, меня зовут мистер Ромили.
Я назвал свое имя, мы довольно торжественно пожали друг другу руки, да так и стояли, молча глядя друг на друга. Мне стало ясно, что мистеру Ромили еще не случалось никого нанимать на работу и он был не совсем уверен, что соблюдены все формальности. Надо было его выручать.
— Может быть, вы мне просто покажете магазин, — предложил я. — И заодно расскажите, пожалуйста, что мне нужно будет делать.
— Вот это прекрасная мысль! — воскликнул мистер Ромили. — Прекрасная мысль!
Он принялся порхать по магазину, взмахивая руками, как бабочка крыльями, и показал мне, как чистить большой аквариум, как бросать мучных червей в клетки лягушек и жаб и где хранятся щетки и метелки, которыми подметают пол. В просторном подвале под магазином хранились запасы корма для рыб, сачки и другой инвентарь, и еще под краном, из которого капала вода, мокло в большой банке что-то напоминающее на первый взгляд сырое баранье сердце.
При ближайшем рассмотрении это оказался тугой комок нитевидных червей — тубифексов. Эти светло-красные червячки — любимый корм не только для рыб, но и для некоторых пресмыкающихся и земноводных.
Оказалось, что кроме очаровательных существ, красовавшихся на витрине, в магазине было множество других животных: в разных ящиках сидели жабы, ящерицы, черепахи и блестящие, будто лакированные змеи, а в аквариумах отдувались мокрые лягушки и шевелили бахромчатыми, похожими на вымпелы, хвостами тритоны. После нескольких месяцев, проведенных в сухом, пыльном и бесплодном Лондоне, этот магазин — для меня, по крайней мере — был настоящим раем.
— Ну вот, — сказал мистер Ромили, когда мы уже все посмотрели. — Начнете с понедельника, да? Ровно в девять. И пожалуйста, не опаздывайте!
Я, конечно, не сказал мистеру Ромили, что только безвременная смерть помешает мне быть здесь ровно в девять часов утра в понедельник.
И вот в понедельник без десяти девять я уже расхаживал под окнами магазина, пока не появился сам мистер Ромили в длинном черном пальто и черной шляпе, мелодически позванивая связкой ключей.
— С добрым утром, с добрым утром, — пропел он. — Очень рад, что вижу вас вовремя. Отличное начало!
Мы вошли в магазин, и я сразу же приступил к работе: сначала нужно было протереть почти совершенно чистый пол, а потом накормить рыбок небольшими комками извивающихся тубифексов. Очень скоро я понял, что добрейший мистер Ромили не имеет никакого представления о привычках и нуждах своих подопечных. Почти все клетки были устроены в высшей степени неудобно для обитателей, да и аквариумы, по правде сказать, тоже. Кроме того, мистер Роми