— Ну, о чем же?
— О чем? — гаркнул Караваев. — А мы затем и приехали… Потребовать от вас немедленного ответа, о чем они…
— Немедленно расшифровать! — выкрикнул и Дублицкий.
— А то поди клевета разная?
— У… у… тогда мы… — рявкнул в тон Караваев и неистово свистнул по голенищу сапога.
Наше дело — дрянь. Да и что же могло быть в шифрованных телеграммах наших Ташкенту? Одно:
«Давайте подмогу… Бандитов-мятежников надо прикончить… План наших действий следующий»… И т. д., и т. д.
Словом, раскрыть шифровки — это все равно, что подписать себе смертный приговор. Там обнаружатся все наши планы, все затеи, все тайные наши надежды. И там — ни одного «приятного» слова о мятежниках, а за «бандитов» нам, пожалуй, не поздоровится. Как выйти из положения?
Главное и первое, конечно, — глазом не моргнуть. И отдаленным намеком не дать понять, что ты опешил, растерялся, что тебя прижали к стене, что нечем тебе оправдаться, опровергнуть, доказать. Надо делать так, как бы ничего и не случилось особенного, как будто все их подозренья и предположенья — одна ошибка, чуточное заблужденье, которое мы им сейчас же, походя, легко раскроем и докажем.
Спокойствие — вот лозунг, который первым сверкнул в уме, под которым надо сражаться.
— Эге, да покажите-ка, — тянемся мы за пачкой бумаг к Дублицкому, так и есть: одни оперативные… одни оперативные…
— Нет, вы нам… вы нам, — задыхающимся голосом заявляет Дублицкий, шифр… и сейчас же все открыть… Где шифр?
— Да! Чтобы сейчас раскрыть! — бухнул Караваев. — А то мы в крепость… И оттуда потребуем как следует… Шутить не будем…
— Мы не потерпим, чтобы дальше обманывали, — подкрепил Караваева Дублицкий. — Это что же такое: вчера в ночь и неведомо зачем из Илийска вызывали к проводу Белова… Ну, да я, положим, не разрешил. Я приказал, чтобы не звали… Знаем мы, зачем зовут…
— Предлагаю выйти, — басисто, осанисто вдруг заявил Караваев, — выйти всем представителям крепости… Надобно совещанье… Свое. Тут что-то не так…
И, отбрасывая стулья, верезжа скамейками, они повскакали из-за стола, выбежали в другую комнату. Говорили кратко, вернулись — и сразу вопрос:
— Будете отвечать али нет?
— Что отвечать, товарищи?
— Шифровки, — спрашиваем, — будут аль нет раскрыты?
— Вот что, — утешаем мы буянов, — сядьте. Прежде всего — сядьте на пять минут и давайте обсудим спокойно… Дело очень серьезное, — его надо решать не сплеча, вдумчиво. А дело в следующем…
В эту минуту тайком выбрался Мамелюк из зала заседаний к проводу и сообщил Ташкенту:
— В данное время в штабе происходит объединенное заседание с боевым советом… Совещание протекает очень скверно… Есть основания определенно думать, что нас за совещанием же и арестуют…
А мы говорили крепостникам:
— Товарищи, установим сначала главное: дорога ли и вам и нам Советская власть?
— Нечего об этом… Дело надо… о шифровках.
— Это и будет о шифровках… Но сначала скажите… все или не все мы за Советскую власть?
— Конечно, все! — сердито крикнул Караваев.
— А власть Советскую оберегает Красная Армия…
— Ладно рацей разводить — дело говори…
— Красная Армия… — повторяем мы последние свои слова. — Здесь, в Семиречье, мы кончаем последние остатки белых…
Крепостники бурно, недовольно заерзали на местах.
И мы торопимся — сразу к делу.
— Эти шифровки — о том и есть: как добить остатки белых… Товарищи, объяснять вам нечего, вы сами люди военные, сами с боем шли по всему Семиречью целых два года… Ну, скажите откровенно… Положим, вот ты, Караваев, сам, — ну был бы ты командиром бригады… Мог ведь быть, не так ли? (Караваев неопределенно самодовольно искривил губы.) И перед тобой враг. Ты отдаешь боевой приказ: что ты его — с площади в открытую станешь отдавать? Нет, не с площади. Тайком. Вот такими же шифровками, не так ли? Ну, так что тут и удивляться, товарищи, когда начальник дивизии отдает секретно свои боевые приказы. Разве это неправильно? И разве…
Вдруг распахнулись двери, быстро вошли несколько человек.
— Представители партии, — отрекомендовались они собранию. — Нас контролерами прислали на телеграф…
Вся обстановка заседания перевернулась. Надо было не упустить момента.
— Вот видите, товарищи, — подхватываем мы, — в дальнейшем даже ни одного слова не пройдет мимо вашего общего контроля. Чего еще?
И таким образом повернули мы разговор, что присутствующие согласились на необходимости в тайне держать оперативные приказы, на том, что знать их надо только начальнику и комиссару дивизии. Этих телеграмм не должен будет касаться даже и сам новоявленный контроль:
Оперативные!
Шифровки Дублицкого, как «оперативные», тоже были забракованы, и на них больше не задерживались.
Внимание сосредоточили на выработке инструкции для контролеров и на проверке того состава, что прислала партия. Затеял эту проверку Караваев и сразу двоим сделал «отвод».
— Почему, — спрашиваем, — они же от партии?
— Хоть и от партии, — заявил он, — а мусульманы, киргизя оба, лучше уж дать «своих»…
Тут мы открыли дебаты по национальному вопросу… Метали громы-молнии. Жарко протестовали. Поколебали. Настояли на своем. Обоих согласились оставить в контроле.
В этот момент с телеграфа прибежали с желанной вестью:
— Ревсовет телеграмму дает!
Эх, куда тут полетели все наши споры-разговоры. Карьером помчались все к проводу. Ташкент сообщал:
Первое. В интересах скорейшего осуществления всех законных практических пожеланий, высказанных конференцией частей и общим собранием Верненского гарнизона, допустить включение в состав Военного совета дивизии двух представителей от гарнизона, фамилии коих представить Реввоенсовету на утверждение.
Второе. В этих же видах, допустить в Обревком трех представителей, фамилии которых представить на утверждение.
Третье. Реорганизованному Военсовету и Обревкому приступить к исполнению обязанностей, призвав к тому же все части и учреждения.
Четвертое. Все приказы фронта, в том числе и касающиеся переброски войск, подлежат неуклонному исполнению.
Пятое. Ответственность за исполнение данного постановления возлагается персонально на Военный совет дивизии и также гарнизонный совет крепости.
Шестое. Те части и лица, которые уклоняются от исполнения приказов, являются изменниками и предателями делу революции и трудового народа, и с ними должно быть поступлено по революционному закону.
Седьмое. Реввоенсовет фронта уверен, что Военсовет дивизии и совет крепости обладают достаточным авторитетом для проведения настоящего приказа.
Восьмое. Никаких перерешений по данному вопросу возбуждено быть не может.
Девятое. О времени получения настоящего приказа и мерах, принятых в исполнение его, донести.
Командующий М. Фрунзе-Михайлов.
Реввоенсовет фронта Куйбышев.
Кончено. Это нам последняя грамота из Ташкента:
«Никаких перерешений по данному вопросу возбуждено быть не может».
И он прав, ревсовет: что тут без конца мусолиться?
Его ответ и должен быть таким лаконическим и категоричным:
«Уступаю, дескать, но… твердо приказываю!»
И мы понимаем, что вместе с этой бумажкой настал
«Наш последний, решительный бой».
На этой телеграмме кончаются словесные разговоры Ташкента. Дальше он станет действовать оружием… И мы его ждем, оружия… Ждем, но ведь — где ж оно?!
А пока дожидаемся — нас, верно, прикончат: долго ли и крепость сама будет нянчиться?
— Товарищи, — ласково говорим делегатам крепости. — Это последняя депеша — сами видите. Ежели вы воистину не хотите кровопролития — помогайте нам. Без вашей помощи — что мы сделаем? Давайте вместе. Сядем сейчас снова за стол и обсудим тщательнейшим образом все, что говорит Ташкент. А потом — доложим в крепости. И как там решат — так и быть. Другого выхода нет, все равно…
И снова мы сидели в той же комнате и за тем же столом, разбирали, прощупывали каждое слово ответа. А в разговоре, чуть заметно, мы им напоминали:
Броневики ташкентские недалеко…
4-й кавполк подходит…
Резолюция 26-го полка и Кара-Булакского гарнизона — против крепости…
Эти наши сообщенья хоть и были вовсе не новы, однако ж заметно смиряли заносчивый тон восставших.
Затем еще дали знать, что в Пишпеке работает наш штаб, и он успел уж подчинить себе войска пишпекские, токмакские, нарынские, Пржевальские, словом, вы, дескать, крепостники, остались чуть ли не сами только с собой. Кто еще с вами?
Разговоры кончились. Назавтра в десять утра мне поручено было делать в крепости основной доклад.
Вожаки крепостные обещали подмогу, уверяли, что все минует тихо… Обещали… А какая цена этим обещаньям? И затем — не было тут ни Петрова, ни Букина, Вуйчича, Тегнеряднова, Чернова, Щукина Александра. А эти первостепенные ведь бунтари и есть. Они нейдут, чураются, они что-то думают и готовят про себя. С нами сидели: Чеусов, Караваев, Дублицкий, Вилецкий, Невротов, Фоменко, Петренко, кто-то еще…
Ну, пока по местам! Что будет, то завтра увидим, а уж мы постараемся напоследок, чтоб было оно по-нашему!
Мы тут, в штадиве, заседали, а Петров, крепостной главком, отдавал одно распоряженье за другим, чувствовал себя хозяином положения: назначал на разные должности, приказал «командиру 1-го полка» занять белые казармы, отрядил в исправительный дом своего молодца, Мамонтова, дав ему полномочия «освобождать товарищей красноармейцев, кроме белогвардейцев». В исправдоме на ту пору уголовщиков находилось человек полтораста. Мамонтов под своим председательством снарядил особую комиссию и «исследовал заключенных». В результате — оставил на месте человек пяток