О том, как вели себя по отношению друг к другу армяне и турки в тех событиях, четкое яркое представление дает еще одно упоминание уже упоминавшейся сестры милосердия Х.Д. Семиной. Читаем у нее:
«Турецкий офицер заявил, что сопровождавшие партию пленных армянские солдаты по дороге изрубили около четырехсот человек турецких солдат и офицеров. В живых остались только эти двадцать человек. Он так был взволнован, когда рассказывал это, что руки у него тряслись. Чтобы скрыть свое волнение он держал полы своей шинели и бессознательно перебирал пальцами.
— Мы так с пленными не поступаем. Обезоруженный враг — солдат, становится нашим другом! А нас обезоружили и по дороге перебили. Мы просим виновных наказать за эту бессмысленную жестокость.
Когда он кончил говорить, руки у него еще больше дрожали, в глазах стоял пережитый ужас. Несмотря на голод (четыре дня их вели до Карса), никто из них не дотронулся до еды, которую им принесли из госпитальной кухни.
— Это ужасно! Обезоруженных пленных порубили! — сказала с возмущением сестра, стоящая рядом со мной.
Вдруг один из стоящих недалеко офицеров обернулся к нам.
— А вы посмотрели бы, что они сделали с армянскими жителями, которых они застали в Ардагане, и с теми беженцами, которых они догнали при наступлении! Все дома полны трупов! Женщин, детей — никого не щадили. Дороги усеяны их трупами! Ни один человек от них не спасся! Всех порубили! Я поручил армянской дружине сопровождать их потому, что у меня других людей не было! — закончил молодой офицер, тоже взволнованный не меньше чем турецкий офицер. — Конечно, гуманности от армянских дружинников ждать не приходится. Когда у каждого из них только что, может быть, убиты отец, мать, или жена и дети.
Сестра совсем сконфузилась, почувствовала свою несправедливость по отношению к русским солдатам. Сколько она видела их, искалеченных вот такими же турками. И ее симпатии к туркам быстро меняются.
[...]
Возвращаясь в госпиталь, она уже с возмущением говорит:
— Ах, какие жестокие, перебили женщин, детей! А мы должны еще их кормить?»[46]
Прибыв в родной полк, Сорокин сразу же окунулся в боевую обстановку, занялся обустройством казаков на новом месте, возглавлял офицерские разъезды от своей сотни. Офицеров не хватало, поэтому приходилось тяжело. Возвратившись из 12-ти часового рейда, нужно было получать тут же новое распоряжение, и уже с другим взводом или полусотней снова уходить на задание. Не один раз приходилось атаковать противника и обороняться от него. 20-го июня командир сотни хорунжий Игнатенко докладывал командиру полка:
«Доношу, что был отрезан, окружен турками с 3-х сторон, не мог удержаться. В 10 час. 15 мин. ночи ушел со своим гарнизоном, состоящем из дружинников и 20 казаков»[47].
Два дня спустя новое донесение:
«…отступил к северу…благополучно, кроме ранения лошадей, в том числе прапорщика Сорокина. Прошу разрешения взять в мое распоряжение из 6-й сотни 20 чел[овек]. Затруднено питание»[48].
Наверное, Сорокин очень переживал за свою лошадь. Однако, судя по всему, ранение было не серьезное, и она вскоре была поставлена в строй, так как в сохранившихся актах на выбраковку лошадей полка конь прапорщика Сорокина не числится.
Начальник Эриванского отряда все время требовал от казаков подробных и точных сведений о противнике и настаивал на активизации действий офицерских разъездов, ссылаясь на недовольство Юденича их работой. По этому поводу начальник Севикской группы от 3-го Линейного полка подъесаул Больдт 27 июня раздраженно писал полковнику Иванову.
«Прошу доложить полковнику Юденичу, что мною доносится исключительно все, что я получаю от разъездов и постов. Представляю их собственные донесения, не входя в разбирательство их. В полевой записке № 140 я донес только о том, что разведка вышла, и указал час выхода; в записке № 141 доносил, когда разведка вернулась и что донесла. Считаю долгом доложить, что во вверенном мне отряде три прапорщика и один подхорунжий. В ежедневный наряд по вашему приказанию выходят три офицера: один на Даяр, один утром на перевал, один на ночь туда же. Прошу разрешения высылать на Даяр и один разъезд на перевал под командой вахмистров. Представляю при этом донесение прапорщика Сорокина, вернувшегося с перевала в 11 часов ночи»[49].
Прапорщик Сорокин докладывая о результатах действий своего разъезда, не стесняясь в выражениях, писал, что нахождение на перевале, несмотря на летнее время, особенно ночью, сопряжено с большими трудностями. Там постоянно дует пронизывающий ветер, а укрыться негде, так как нет палаток. Он предлагал подумать о том, чтобы дать на перевал телефонную линию, установить небольшой пост и не мучить зря людей. Кроме того, писал он, тогда бы информацию можно было получить в любую минуту, а не два раза в день, гоняя туда-сюда измученных вконец людей.
Нужно сказать, что в этом донесении, как и во многих других, очевидна забота бывшего военфельдшера о людях, об их здоровье и настроениях. Это, с одной стороны, не могло не поднимать авторитет молодого офицера среди рядовых казаков, но с другой, вызывало раздражение у начальников.
Тем не менее, донесение Сорокина возымело действие. Телефон для установки на Севикском перевале выделили, но палатки все же не нашлось, и теперь уже подъесаул Больдт сообщал полковнику Иванову:
«Доношу, что при всем своем желании найти место для установки телефона не могу, прошу не отказать выслать для телефона палатку»[50].
29-го июня турки напали на заставу, возглавляемую Сорокиным, уже на другом, Миргимирском перевале и отрезали ее от остального отряда. Подъесаул Больдт, своевременно получивший донесение об этом, направил на перевал полуроту солдат под командованием прапорщика Лисевицкого, и нападение противника было отбито. Одновременно казаками и пехотинцами была снята турецкая застава, при этом несколько аскеров (турецких солдат. — Н.К.) убито, один офицер взят в плен. В донесении по этому поводу подъесаул Больдт сообщал также, что особенно отличился подчиненный прапорщика Сорокина казак Илья Ларионов[51].
На левом фланге 3-го Линейного полка в это время происходили события, о которых турецкая сторона сообщала так:
«Столкновение в горном районе вблизи границы на Кавказском фронте закончилось в нашу пользу. Во время последних боев на нашем правом крыле неприятель оставил на поле битвы 600 убитых, в том числе 7 офицеров; нами взято в плен 2 офицера, в том числе командир батальона и много солдат»[52].
22-го июня последовало новое сообщение, в котором говорилось, что на Кавказском фронте 3 кавалерийских полка, которые вблизи границы пытались атаковать с тыла правое крыло русских войск, были отброшены в этом же направлении после боя с конницей.
Сутки спустя, 23 июня, Главная турецкая квартира уже сообщала, что турецкая конница энергично преследует казаков.
Эти сообщения могут служить примером того, как турецкая пропаганда в ходе войны фальсифицировала ее ход и особенно успехи своих войск. Здесь речь шла о столкновениях, которые действительно имели место в районе с. Алхата, на северо-западном берегу озера Ван. В указанные турками дни из Адиль-Джаваз-Кала русское командование выдвинуло разведывательный отряд из нескольких казачьих сотен и небольшую часть пехоты. Они имели целью выяснить, не ведет ли противник подготовку к наступлению в данном районе. Этот небольшой отряд, войдя в соприкосновение с противником к востоку от Алхата, не ограничился собранными здесь сведениями о противнике, а лихим быстрым натиском сбил передовые части неприятеля и, погнав его впереди себя, ворвался в Алхат, где получил еще более полные сведения о турках и их сосредоточении на этом участке.
После того, как этот отряд успешно выполнил поставленную задачу, он вернулся на свое место. Сообщение о 600 убитых, в том числе семерых офицеров, а также о множестве пленных, были плодом фантазий турецких средств массовой информации. Простой подсчет показывает, что при 600 убитых по законам войны раненых должно было бы быть не меньше, а в 2–3 раза больше, — такова печальная аксиома войны. А между тем отряд, проводивший разведку боем, по численности не превышал 1000 человек. На самом деле потери были, но они составили около 100 человек убитыми и ранеными.
Воспользовавшись данными своего разведотряда, командование русских войск на этом участке 16-го июня из Адиль-Джеваз-Кала двинуло на Алхат конный отряд, поддержанный небольшими частями пехоты. В тот же день, сбив упорно сопротивлявшихся турок с их позиций к востоку от Алхата, они заняли последний. Бой в районе Ханик-Кулик продолжался и на следующий день, но уже с меньшим напряжением. В результате этого боя турки с большими для них потерями были отброшены на фронт селений Кормундж-Прхус, где и остались, не решаясь больше на ответные действия.
Как следовало потом из сведений штаба Верховного Главнокомандующего и штаба Кавказской армии, помещенных в очередном номере «Летописи войны» (18-го июля 1915 г. № 48):
[…) «…что извещение турецкой Главной квартиры о каких-то успехах их на своем правом фланге совершенно не соответствует происходящему в этом районе, а в связи с общими фразами, эти сообщения показывают, что вызваны необходимостью хотя бы временами преподносить населению известия о победах, чтобы поддерживать в нем уверенность в возможности успеха. Еще более характерным являются указания во всех, приведенных выше, трех сообщениях турецкой Главной квартиры на район действий. В них говорится, что действия происходили вблизи границы.