Истекал месяц, отведенный полку на отдых и для приведения себя в порядок после Кавказского фронта. Из г.Грозного вернулись казаки, закупавшие у чеченцев бурки, из линейной запасной сотни прибыли на замену больных и раненых лошадей новые. Из родных мест возвращались последние отпускники. Прибыло пополнение, и подразделения доукомплектовывались до полного штата. Но что это было за пополнение, следует из нижеследующего акта. Он был составлен специально созданной комиссией по приему казаков из запаса, под ним стоит и подпись Сорокина. В документе, в частности, говорится:
«Комиссия с участием делегатов и полкового врача провела поименный осмотр 40 чел., прибывших на пополнение полка. Причем оказалось следующее: 33 чел. здоровых, один болен малярией, 3 чел. чесоткой, один геморроем, один недержанием мочи и один паховой грыжей»[102].
Потом последовал приказ — с 12 июня прекратить все отпуска офицеров и нижних чинов и быть в готовности к передислокации.
С 4 июня подразделения полка начали погрузку в эшелоны для отправки на север, в направлении г. Двинска. В сотне Сорокина на Северный фронт убыло 136 казаков и все их лошади: 3 офицерских, 138 казачьих, 2 обозных, 4 сотенно-казенно-обозных. К отправке эшелона не успели 2 казака — Игнат и Иван Леонтьевы, из отпуска не вернулись урядник Афанасенко и приказной Кодырев. В последний момент Сорокин успел добиться, чтобы атаману его станицы Петропавловской, для находящихся там после ранения землякам подхорунжему Илье Шатохину и казаку Ивану Федяеву выслали причитавшееся им денежное содержание.
Полк в пути находился в общей сложности более недели. К 14 июня все его 6 эшелонов сосредоточились на станции Рушоны, и полк присоединился к своей 5-й Кавказской дивизии. В нее входили и другие казачьи кавалерийские полки: 1-й Кавказский, 1-й Таманский, 3-й Екатеринодарский, а также артиллерийский дивизион, состоящий из 4-й и 6-й Кубанских казачьих артиллерийских батарей, 134-я пулеметная команда, вооруженная 8 новейшими американскими станковыми пулеметами «кольт», и 4-сотенный стрелковый дивизион. Дивизия представляла собой очень мощное боевое соединение, способное решать самостоятельные задачи. Командный состав дивизии был укомплектован кадровыми, наиболее подготовленными казачьими офицерами, прошедшим через ожесточенные бои на Кавказском фронте. Дивизию явно готовили для выполнения каких-то особых заданий. Оказавшись на Северном фронте, она вошла в состав 42-го армейского корпуса.
К этому периоду использование кавалерийских частей на Западно-Европейском театре военных действий было ограничено. Больше не было случаев применения больших масс кавалерии, подобно тому, как вошедший в историю этой войны встречный бой у Сатанова. Тогда казачья кавалерийская дивизия вырубила почти весь венгерский корпус. А в основном казачьи части использовались для развития успеха стрелковых частей, ходили в дальнюю и ближнюю разведку, несли боевое охранение, находились на постах летучей почты, наблюдали за противником, то есть действовали там, где требовались выдержка, терпение осторожность, выносливость, отменное владение навыками верховой езды. Со своей задачей кавалерия справилась блестяще. Как правило, русское командование всегда знало, где и какими силами располагает противник.
Но все же тактика действий кавалерии в этой войне претерпела серьезные изменения. Наличие пулеметов, авиации, сплошных линий обороны с хорошо защищенными флангами диктовали необходимость применять кавалерию только в исключительных случаях, в основном для развития успеха. Так как в 1917 г. никаких значительных наступательных операций русская армия уже не проводила, то от конников теперь по большей части требовалось умение вести позиционный бой, значительную часть времени они проводили в окопах, основным их оружием стали карабин и винтовка.
Для чего же потребовалась такая дивизия на Северном фронте? Здесь тоже стояло относительное затишье, а в районе Финляндии, куда прибыло соединение, было особенно тихо. Место для применения кавалерии тоже было выбрано неудачно. Это был тесный Карельский перешеек, край лесов и озер.
Ответ на этот вопрос подсказывает анализ политической ситуации в стране вообще и вокруг Петрограда в частности. Ее иначе как угрожающей для Временного правительства не назовешь, и такой мощный кулак, как 5-я Кавказская дивизия, лучше было держать наготове. С одной стороны, ее можно было использовать против находящихся под влиянием большевиков революционных рабочих и солдат Петрограда, с другой, — сделать ее мощным заслоном в тылу ненадежных войск. Если же говорить более конкретно, то Главное командование доверило казакам важнейшую в стратегическом отношении железную дорогу. Эшелоны дивизии заняли узловые пункты линии Петроград-Гельсингфорс.
Эти события отразились и на подъесауле Сорокине. Он уже давно считался неблагонадежным в политическом отношении, и попытка задобрить его повышением в звании успеха не имела. Он не выделил из своей сотни казаков для охраны арестованных офицеров и солдат, находившихся в интендантском городке дивизии. Вскоре представился случай отстранить его от командования сотней под благовидным предлогом. В полк дошел еще февральский номер газеты «Русский инвалид», в котором были, согласно приказу по армии и флоту от 14 марта 1917 г., опубликованы списки офицеров, получивших повышение в звании. Там значился и адъютант штаба хорунжий А.Ф.Троценко, произведенный в сотники. Тут же состоялись два приказа по полку, одним из которых это сообщение доводилось до всего личного состава полка, а в другом сообщалось:
«Подъесаул Сорокин и хорунжий Троценко рапортом своим за № 687 донесли, что первый из них 4-ю сотню согласно приложенного списка винтовок за № 688, и список казаков за N№ 688 сдал, а второй […] принял»[103].
Сорокин остался в распоряжении командования полка и занимался вопросами организации взаимодействия с другими частями дивизии. Его полк недолго пробыл на станции Рушоны и 23 июня получил команду передислоцироваться в г. Двинск. После полуторасуточного марша эшелоны прибыли к месту назначения, казаки быстро разгрузились и, как записано в журнале военных действий, «разместились в городском лесу, в районе новых строений»[104].
После того, как командир полка доложил об этом в штаб соединения, от комдива генерала Томашевского последовало распоряжение о том, что 3-й Линейный полк назначается дежурным в дивизии и должен «…находитья в своем расположении, имея всех офицеров безотлучно при полку, дабы через 20 минут, по получении распоряжения, выступить туда, куда будет указано»[105].
Не успел полк более-менее устроиться на новом месте, как через неделю следует новое распоряжение — поменять свое расположение и занять населенные пункты вдоль железной дороги: Эйхенфельд, Астрона, Шафраново, Матуси, Виттенберг, Пушенко, Заболотье и Фальтон. Полк выполнил приказ, разместился в указанных населенных пунктах. Однако у казаков возникло в связи с этими «маневрами» много вопросов, и главный из них — чем вызвана необходимость столь частых, изматывающих перемещений, при отсутствии всякой угрозы со стороны противника? Командование дивизии, конечно, многое знало, кое о чем догадывалось, и чтобы ввести в заблуждение хотя бы нижних чинов, регулярно направляло в части сводки о ходе боевых действий на фронте, о готовящемся наступлении немцев, делало мнимый вывод о том, что создается реальная угроза тыловому району фронта, а значит, надо быть готовыми ко всему. Приводились данные о том, что это подтверждают военнопленные немцы и убежавшие из плена русские солдаты и офицеры и т. д.
Части 5-й Кавказской казачьей дивизии по прибытии в юго-восточную Финляндию вошли в состав 42-го армейского корпуса, который к тому времени уже находился под сильным влиянием большевиков и эсеров. С первых же дней функционеры, занимавшиеся политической работой в войсках 42-го корпуса, активно взялись за распространение своего влияния и на казаков. Они установили связи с членами исполкомов частей, обеспечили их политической литературой, листовками, дали подробные инструкции о методах работы в изменившихся условиях.
Это не замедлило сказаться, и 4 июля 1917 г. начальник штаба Северного фронта от комиссии, изучавшей настроения среди личного состава новых частей, получил телеграмму, в которой говорилось:
«Кубанские казаки для любых активных действий пригодны лишь относительно»[106].
В это время в финской столице вспыхнуло восстание рабочих, поддержанное матросами, и Временное правительство отдало приказ полкам 5-й дивизии двинуться походным порядком в Гельсингфорс, в распоряжение командующего флотом, так как железнодорожники начали стачку. Однако казакам не пришлось усмирять финских рабочих. В это же время шла подготовка выступления генерала Корнилова, и его единомышленники тоже стали делать ставку на кубанские полки. Их было решено подтянуть поближе к Петрограду. Командование 5-й Кавказской казачьей дивизии получает распоряжение из корпуса — сосредоточить полки в районе станции Усироко и Мустамяки. Отсюда до Петрограда оставалось менее 60 км.
На 3-й Линейный полк командование корпуса возлагало особые задачи. По его плану полк должен был «создать подвижный резерв в составе 4-х спешенных сотен по 75 человек в каждой, одну сотню в конном строю, не менее 130 коней и пулеметную команду.
«Назначенные сотни, — подчеркивалось в приказе, — должны быть готовы в возможно кратчайший срок к посадке в вагоны, имея в рядах не менее указанного выше числа пеших и конных. В состав подвижного резерва будут включены три броневых автомобиля, которые прибудут в ваше распоряжение к времени посадки в вагоны»[107].
Начальником этого подвижного резерва назначался командир полка полковник Штригель. Прямо на тексте приказа он карандашом начал делать расчет подвижного состава, но до конца не довел, — произошли события, которые потребовали других действий. Дело в том, что 28 августа 1917 г. на объединенном заседании Областного комитета, Гельсингфорского Совета, Центробалта, войсковых и судовых комитетов в Гельсингфорсе был образован Ревком для предотвращения возможных контрреволюционных выступлений. Именно этот Ревком направил в части 42-го корпуса своих представителей. Они поставили в известность партийные организации и исполкомы частей о замыслах верховного командования, а те, пойдя на нарушение требования — не вмешиваться в боевую деятельность своих командиров, — стали требовать от них вернуть свои части назад.