9-го апреля 1917 г. он был снят с должности, так как, по мнению Алексеева, «потерял сердце и не понял духа времени». Еще пару недель экс-командарм находился в должности члена Военного Совета, но, насмотревшись на деятельность членов солдатских комитетов, он сказал, что у него «разболелись старые раны» и отпросился на лечение в Кисловодск, на воды. Но по пути заехал в Новочеркасск, да так там и остался. 26-го мая его избрали Донским Войсковым атаманом.
Когда Корнилов, начав отсчет мятежного времени, поднял войска против Временного правительства, то главные свои надежды он возложил на 3-й казачий конный корпус генерала Крымова. Еще 26 августа Корнилов послал телеграмму Каледину, где говорилось:
«Я смещен с должности Главковерха, на мое место назначен Клембовский. Я отказался сложить с себя обязанности Главковерха. Деникин и Валуев идут со мной и послали протест Временному правительству. Если Вы поддержите меня своими казаками, телеграфируйте об этом Временному правительству»[126].
Каледин немедленно сообщил Корнилову о поддержке его планов и направил Временному правительству телеграмму, которую позже стали характеризовать как ультиматум.
«Генерал Каледин предупреждает Временное правительство, — говорилось там, — что если оно откажется от соглашения с генералом Корниловым, то он, Каледин, при помощи находящихся под его командованием казаков, примет меры, чтобы отрезать Москву от юга России»[127].
Неудивительйо, что Временное правительство издало распоряжение об аресте обоих — и Корнилова, и Каледина, а Военный министр А.И. Верховский не преминул тут же сообщить об этом на Дон. Однако никаких возможностей реализовать свое решение у Керенского тогда не было. 10-го сентября 1917 г. войсковой круг выразил доверие Каледину. Опасаясь развития конфликта с казаками и стремясь к компромиссу с ними, Временное правительство отменило распоряжение об аресте Каледина, и он продолжал оставаться войсковым атаманом.
А положение в Донской области в это время чрезвычайно осложнилось. В Ростове 26 октября на заседании Ростово-Нахичеванского Совета был образован Военно-революционный комитет. В самом Ростове, Таганроге и большинстве углепромышленных районов Дона была провозглашена Советская власть. Но из всех казачьих станиц только Урюпинская и Морозовская не признали правительство генерала Каледина. Не признали его власть также и некоторые крестьянские волости Дона.
Военные силы, которыми располагал поначалу Каледин, были незначительными. Расквартированные в области запасные казачьи полки, сформированные в основном из беднейших казаков, подчинялись не столько своим офицерам, сколько полковым комитетам и местным Советам. В промышленных центрах области стали формироваться отряды Красной гвардии, усиливались крестьянские волнения. Однако Каледин стал энергично сплачивать контрреволюционные силы. Уже 2 ноября 1917 г. он объявил военное положение в Углепромышленном районе, а также в Ростовском, Таганрогском и Черкасском округах. Была свергнута ранее установившаяся Советская власть в станицах Урюпинской и Морозовской. Разгрому подверглись и Советы на рудниках. Казаки начали производить аресты, а нередко и расстрелы большевиков и сочувствующих им рабочих.
Распустив 3-й общеказачий съезд, на котором, как уже говорилось, впервые публично проявили себя как последовательные и непримиримые противники старых порядков делегаты А. Автономов, И. Сорокин, Голубов и другие его делегаты, Каледин пошел дальше. Он издал приказ о возвращении на Дон казачьих полков с фронта, рассчитывая использовать их для обороны Донской области. В результате с Румынского, Западного и Северо-Западного фронтов на юг «потекли» казачьи части, в том числе и кубанские.
Прибывшие в Новочеркасск генералы М. Алексеев и Л. Корнилов стали создавать Добровольческую армию, а 22 ноября 1917 г. Каледин объявил на военном положении всю Донскую область. Первые отряды армии Корнилова и некоторые формирования казаков начали наступление на Ростов, захватили его, Таганрог, постепенно начали продвигаться на Донбасс. В ответ на это в районе Ростова, Луганска, Миллерово стали концентрироваться первые красные части для борьбы с Калединым. Для руководства ими из Москвы был направлен нарком по военным и морским делам первого Совета Народных Комиссаров В.А. Антонов-Овсеенко.
Вернув донских казаков домой, Каледин и вожди зарождавшейся Добровольческой армии своих целей не достигли. Лучше всего это подтверждает письмо генерала М. Алексеева главе французской военной миссии в Киеве. 27-го января 1918 г. он писал:
«Я предполагал, что при помощи казачества мы спокойно создадим новые прочные войска, необходимые для восстановления в России порядка и для усиления фронта. Я рассматривал Дон как базу дли действий против большевиков, зная, однако, что казаки сами не желали идти вперед для выполнения широкой государственной задачи водворения порядка в России. Но я верил в то, что собственное свое достояние и свою территорию казаки защищать будут и тем обеспечат безопасность формирования и время для обеспечения новых войсковых частей, но я ошибся.
Казачьи полки, возвращающиеся с фронта, находятся в полном нравственном разложении. Идеи большевизма нашли приверженцев среди широкой массы казаков. Они не желают сражаться даже для защиты собственной территории, ради спасения своего достояния. Они глубоко убеждены, что большевизм направлен только против богатых классов, буржуазии и интеллигенции, а не против области, где сохранился порядок, где есть хлеб, уголь, железо, нефть»[128].
Продвигаясь к себе на родину, кубанские казачьи части неожиданно столкнулись с серьезной проблемой: на территории Донской области местные казаки нередко пытались разоружить их. Тем не менее до середины декабря 1917 г. через узловую станцию Лозовая на юг проследовали эшелоны с казаками 2-го Таманского, Полтавского, Запорожского, 1-го Екатеринодарского, Уманского и бывшего сорокинского 3-го Линейного полков. В эти же дни красный командир Р.Ф. Сиверс докладывал в центр из района Таганрога, что под давлением фронтовиков-кубанцев белогвардейцы вынуждены были очистить часть района, прежде ими занятого. А 19 февраля 1918 г. по радио было передано сообщение:
«Всем, всем, кубанскому трудовому казачеству особо. В рудничном районе, где калединские банды разоряли мирное население, насиловали, грабили, только что был явлен прекрасный пример братской солидарности трудового казачества с остальным трудовым населением России. Возвращавшиеся с фронта кубанцы были остановлены у Иловайской донскими бандитами. При объяснениях по поводу задержки кубанцы в ответ на грубость калединских офицеров стали срывать с них погоны, загнали в вагон весь штаб генерала Орлова и увезли его с собой заложником. Революционные войска воспользовались растерянностью калединцев и вытеснили их из целого ряда шахт.
Слава кубанскому трудовому казачеству!
Да здравствует рабоче-крестьянская власть!
Нарком Антонов»[129].
Вскоре на Кубань с фронтов 1-й Мировой войны прибыли почти все строевые кубанские части, за исключением экспедиционного корпуса генерала Баратова, находящегося в Персии.
И все же на Кубани казаки-фронтовики включились в открытое противоборство со своим войсковым правительством позже, чем на Дону. Ситуация здесь развивалась по своему особому сценарию и, казалось, имела мало общих черт с событиями, происходившими в соседней области. Но это только на первый взгляд. В обоих регионах исподволь шло накопление революционных и контрреволюционных сил, а Временное и сменившее его Советское правительство усиленно пытались взять там ситуацию под свой контроль.
Прибывающие с фронта казаки, как на Кубани, так и на Дону, осторожно присматривались к делам в станицах, сравнивая все, о чем им говорили на фронте, с тем, что здесь происходит на самом деле. Как и на Дону, в станицах и окружных центрах по преимуществу создавались некие «исполкомы», в названии которых отсутствовали слова «советы рабочих и солдатских, крестьянских и казачьих депутатов». Главными членами этих исполкомов в большинстве случаев были окружные чиновники, офицеры-дворяне, учителя и другие представители интеллигенции. Лишь изредка потом некоторые из «бывших» были удалены из исполкомов, но атаманская власть поколеблена покуда не была.
Однако были и существенные отличия. Кубанская Рада все же создавала видимость того, что она производит демократические преобразования, хотя дальше некоторых деклараций политического характера дело пока не двигалось. На Дону же не было даже этого. Атаман А.М. Каледин, как уже говорилось, еще будучи на фронте показал себя несгибаемым приверженцем старых порядков. Именно это обстоятельство послужило причиной того, что на Дон устремились все, кто хотел взять реванш у Советов за развал армии, за потерянные привилегии, за поражения в политической борьбе. Вот почему масштабные драматические события Гражданской войны на Дону начались раньше, чем на Кубани. Они достаточно подробно описаны в исторической литературе, поэтому в данном случае их краткое упоминание вызвано только тем, что Новочеркасск стал первым городом, откуда именно в то время начали свою военно-революционную деятельность на казачьих землях будущие главнокомандующие — Юго-Восточной армией А.И. Автономов и Красной Армии Северного Кавказа — И.Л. Сорокин.
Таким образом, по стечению обстоятельств получилось так, что в начале 1918 г. Кубань оказалась отрезанной от центра белоказачьим Доном, жила обособленной жизнью и происходящие там революционные процессы развивались в сфере чисто местных отношений. Однако, по мере того как влияние большевиков докатилось и до восточных окраин Донской области и на ее территорию отошли остатки разбитых под Таганрогом и Ростовом белогвардейских отрядов, Кубань стала все более вовлекаться в революционные события, которые в дальнейшем сделали ее одним из главных театров военных действий.