Интересен состав этого съезда, так как он отражает расклад политических сил на территории Кубани, а в определенной степени, и в революционной Юго-Восточной армии. Из 832 делегатов большевиков было — 639, левых эсеров — 130, правых эсеров — 5, меньшевиков — 5, анархистов — 26. Съезд принял ряд очень серьезных решений: одобрил национализацию кубанских земли, лесов, вод и др. Съезд провозгласил создание Кубанской Советской республики, как неотъемлемой части РСФСР, и высказался за объединение с Черноморской республикой. В избранный на съезде ЦИК вошли в основном большевики: Я.В. Полуян — председатель, Гайченец и М. Шовгенов — заместители, В. Черный — секретарь, Л. Скворцов, К. Корнилов и др. Был также сформирован Совет Народных Комиссаров из 16 человек, 10 из которых — большевики.
ЦИК тем временем продолжал работу по наведению порядка в городе, а чтобы иметь для этого надежные силы, сформировал свои небольшие, руководимые проверенными большевиками и эсерами отряды. После очередной жалобы местных жителей Екатеринодара на то, что кутившая у Золотарева кампания не только разграбила несколько квартир и домов зажиточных людей, но взяла также в качестве арестованных женщин и изнасиловала их, было принято решение покончить с «Золотаревщиной».
В узком кругу на закрытом совещании был поставлен вопрос о ликвидации Золотарева и его ближайшего окружения. Автономов и Сорокин дали на это согласие. Оперативная группа, подчиненная ЦИК, и состоявшая из боевиков-анархистов под командованием Черемухина в результате тщательно продуманной операции без кровопролития захватила штаб и управление начальника гарнизона, арестовала Золотарева со всеми его приспешниками. Золотарева расстреляли возле каменного забора у артиллерийских казарм 20 апреля 1918 г. Вместе с ним были казнены его ближайшие подручные — Дьяченко, Симоненко и Редутов. Макс Шнейдер от суда ускользнул.
Итак, Добровольческой армии было нанесено ощутимое поражение. Деникин увел ее в Сальские степи, но перед кубанскими партийными и советскими руководителями, перед командованием Юго-Восточной армии в лице Автономова и Сорокина встали новые, очень серьезные задачи. Во-первых, нарастали контрреволюционные выступления казаков, и требовалась концентрация сил для борьбы с ними; во-вторых, необходимо было организовать борьбу с германским нашествием. Как уже говорилось, немцы к этому времени захватили часть Донской области и стояли у границ Кубани.
Нарушив условия Брестского мира, они начали продвигаться по южным районам РСФСР и 2 мая заняли г. Таганрог. Орджоникидзе, который в это время находился в Ростове и возглавлял Чрезвычайный Штаб Обороны Донской республики, предпринял попытку остановить их. Он с делегацией отправился навстречу немецким войскам с целью заявить их командованию от имени Советского правительства протест. Однако эта делегация была остановлена немцами в Таганроге, и с большим трудом Г.К.Орджоникидзе и его товарищам удалось освободиться. Предпринятый протест не возымел действия. 7 мая и Ростов тоже оказался в руках у немцев.
Автономов принял решение — объединить самые боеспособные части в корпус и во главе с Сорокиным направить на северные границы области. Ему было рекомендовано не допустить прорыва немцев на Кубань, для чего согласовать свои действия с красногвардейскими отрядами донских казаков. Большие надежды возлагались и на те части, которые отступили в район Батайска из Донбасса и Украины.
О том, как развивались здесь события дальше, сам Автономов писал так:
«Во время наступления на Таганрог и Ростов все банды так называемых советских защитников из Ростова бросились на Кубань, но их туда не пустили, и обстреляв первый заслон, они бросились обратно, выбили Щербачева и немцев из Ростова, захватили несколько орудий […] Но все же в этих отрядах не было никакой организации. Начали просить поддержки на фронт, которая и была дана в виде корпуса под командой Сорокина, который развернул корпус от станицы Степной, станицы Ольгинской, сметая на пути своем контрреволюцию, немцев и отряды грабителей. Скоро к Сорокину присоединились донские казаки и крестьяне. Сорокин взял станицу Ольгинскую, запер немцев между станицей Хомутовской и морем, окруженные немцы просили пропустить их домой в Германию, но им предложили сдаваться на милость победителей, и большинство их перетопилось в море […] казаки не хотят брататься с немцами […|.
Когда стало известно, что немцы недалеко уже от Таганрога, я выехал в Ростов, чтобы ознакомиться с постановкой дела, но здесь увидел, что такие войска, как в Ростове, для борьбы с немцами непригодны (эти войска разграбили станицу Кривянскую). После этого я поехал в Екатеринодар, чтобы поднять всё казачество против немцев. […] Я выехал в станицы на границу Кубанской и Терской областей для формирования отряда наподобие корпуса Сорокина. И отдал этому отряду приказ идти на замену отряда Сорокина. […] В это время прибыл в Тихорецкую отряд Ковалева и из Георгиевска аэропланы. Вместе с этим явилась вооруженная сила, чтобы взять и отвезти эти аэропланы в Екатеринодар. Я арестовал эту команду, а аэропланы отправил на фронт (этими аэропланами в это время было сбито два немецких аэроплана) […]»[156]
После отъезда Автономова из корпуса Сорокина обстановка на Ростовском направлении еще более осложнилась. Немецкая интервенция теперь угрожала не только на Ростовском фронте, но и со стороны Таманского полуострова; кроме того, немцы появились в Сухуме и в Батуме.
Воспользовавшись невзорванным мостом через Дон, немецкая пехотная дивизия перешла на его левый берег и устремилась к Батайску. Но здесь, на подступах к городу, неожиданно для немцев, они встретили упорное сопротивление отрядов П.Г. Родионова и матроса А.В. Мокроусова, отступивших в этот район из Крыма и Донбасса. Артиллерийским и пулеметным огнем с подготовленных позиций они остановили немцев. Но сил двух отрядов, хоть и обладавших уже большим опытом борьбы с немцами, было явно недостаточно. 21-го мая, то есть когда противостояние Автономова и ЦИК достигало апогея, Мокроусов и Родионов обратились к Автономову в Тихорецкую с просьбой прислать подкрепления. Просьба была услышана, но помощь запоздала.
Чтобы создать все предпосылки для организации отпора внутренней контрреволюции и немецкой интервенции, Автономов, по согласованию с Президиумом ЦИК, вместе с военкомом своей армии Гуменным и несколькими членами своего штаба выехал на Терек специально для организации взаимодействия с вооруженными формированиями этого региона. Но была оговорена еще одна цель — конфиденциального характера. Автономов должен был встретиться с находящимися в Пятигорске на излечении и проживавшими там известными генералами старой армии Н.В. Рузским[157] и Р.Д. Радко-Дмитриевым[158].
Нужен был большой военный опыт и большие военные знания, чтобы в такой обстановке руководить борьбой, управлять Красной Армией по сути дела на три фронта — против внутренней контрреволюции, Добровольческой армии и немцев. Вот почему Автономов отправился в Пятигорск на встречу с названными генералами.
О том, как проходили эти встречи, свидетельств сохранилось немного. Поэтому особый интерес представляют воспоминания будущего командующего Кубанской белой армией генерала А.Г. Шкуро[159].
Безусловно, не все в них нужно принимать на веру, но общее представление о происходивших переговорах они все-таки дают.
Накануне этих событий Шкуро со своим отрядом вернулся с Кавказского фронта, распустил его по домам, сам поселился в Ессентуках, где проживала семья, и теперь тайно подбирал добровольцев, чтобы готовить их для борьбы с большевиками. Встреча с Автономовым не входила в его планы. Она произошла случайно в городском парке.
Вот как он сам об этом пишет:
«[…] В одной из аллей мне встретилась группа людей, человек семь, обвешанных дорогим оружием и одетых в новенькие, нарядные черкески. Поравнявшись со мною, они остановились. Я посмотрел на них и встретился глазами с бывшим некогда у меня сотенным фельдшером Гуменным. Он торопливо подозвал к себе какого-то человека семитского типа и с револьвером за пазухой, и что-то сказал ему. Прикинувшись равнодушным, я зашагал, было, дальше, но еврей догнал меня.
— Вы полковник Шкуро? — спросил он меня.
Чувствуя, что дело дрянь, но отпираться нелепо, раз уж я опознан Гуменным, я ответил утвердительно.
— Вас хочет видеть Главнокомандующий революционными войсками Северного Кавказа, товарищ Автономов…
Я последовал за евреем. Отделившись от группы, Гуменный подошел ко мне:
— Разве вы не узнаете меня, господин полковник? Я ваш бывший сотенный фельдшер Гуменный. Помните, может быть, когда вы формировали в Полесье ваш партизанский отряд, я пришел проситься к вам. Вы же мне изволили тогда ответить, что «мне в отряде сволочи не надо».
Что-то не припоминаю, — возразил я, хотя прекрасно помнил этого вечного жалобщика и кляузника, бывшего в постоянной оппозиции к начальству, имевшего, однако, сильное, но скверное влияние на казаков.
— Позвольте вас представить нашему Главкому — товарищу Автономову.
Считая в душе, что все это глумление и что сейчас меня потащат к стенке, я, тем не менее, посмотрел внимательно на Автономова. Он был сотником 28-го казачьего полка. Светлый блондин, маленького роста, лет 26-и с виду, он производил впечатление человека не глупого и сильной воли. Не привыкший к шикарной черкеске с красным башлыком, Автономов как-то путался в ней и несколько проигрывал от этого.
Мы поздоровались.
— Я много слышал о вашей смелой работе на фронте, господин полковник. Рад познакомиться с вами, — сказал мне Автономов. — Хотел бы побеседовать с вами по душам. Не откажите сказать ваш адрес и, если вас это устраивает, мой адъютант зайдет за вами часов в восемь вечера. Вы придете с ним ко мне в бронепоезд, и там мы поговорим. Было бы желательно, чтобы вы пригласили с собою кого-либо из старших, компетентных офицеров по вашему выбору.