орокина и их соседей. На переднем плане гордость любого казака — его выездная лошадь, неподалеку за столом — большая семья. В центре казачьего поселения красуется церковь, очень напоминающая своим видом знаменитый храм Петропавловской крепости нынешнего Санкт-Петербурга. Тут же изображена больница, по форме напоминающая Георгиевский крест, почта, школа, атаманское правление, добротные жилые дома казаков.
Достойное отображение в музее нашли и другие периоды жизни станицы и сожителей — Великая Отечественная война, послевоенные годы, участие молодых петропавловцев в освоении целинных и залежных земель и Афганской войне, жизнь нынешней казачьей общины и многое другое.
Глава 2. Годы молодые
Итак, 4-го декабря 1884 г. в семье потомственных кубанских казаков Сорокиных Луки Илларионовича и Дарьи Федоровны родился первенец. Над тем, как назвать его, родители долго не думали, так как заранее решили дать ему простое русское имя — Иван.
По меркам того времени это была не бедная семья. Сорокины имели несколько гектаров земли, держали лошадей, коров, овец, много домашней птицы, мельницу. В станице еще и сегодня стоит добротный кирпичный дом, где появился на свет будущий казачий полководец. Подворье вместительное, когда пришло время, и Иван обзавелся собственной семьей, нашлось место, чтобы построить и ему собственный дом. Правда, выглядит он сейчас очень скромно, как и большинство казачьих домов того времени. Там же стоит еще один неказистый домишко, в котором в разное время проживали родственники Сорокиных. Все эти дома в станице так и называют — сорокинские.
Достаток семье давался нелегко. В урожайные годы Лука Илларионович не мог своими силами справиться со сбором урожая и нанимал себе в помощь до десятка иногородних крестьян. Кроме Ивана в семье подрастали еще один сын — младший, Григорий, и дочь Евгения.
У Ивана рано обнаружились способности к учебе, и еще до 6 лет, прежде чем поступить в училище, он мог свободно читать Библию. В школе Иван не выделялся ни ростом ни силой, но был при этом, как вспоминал потом его земляк П.С. Гуменный, «неистово честолюбив». В подтверждение он приводит такой случай из школьной жизни.
«С нами, — пишет Гуменный, — учился в школе горец Хубиев. Он был настолько силен, что правую руку привязывал к туловищу, а левой рукой борол любого из нашего класса. Все его боялись и считались с его физической силой. Сорокин в одну из перемен перетаскивает стол к дверям и ожидает конца перемены. Когда заходит в класс Хубиев (горцы приходили в школу всегда переростками, и Хубиев был высокого роста), Сорокин прыгает на стол, а потом сзади бросается на шею Хубиева, обхватывает одной рукой его шею, а другой рукой клюет (так в тексте. — Н.К.) лицо Хубиева. И когда Хубиев крепко сжал Сорокина и положил его на пол, Сорокин выматюкнулся и произнес: «Ты всех побеждаешь, тебя все боятся, а вот я посидел на тебе, разбил тебе нос, значит, я сильнее тебя»[9].
По всем предметам Сорокин учился успешно, но особую склонность проявил к математике, быстрее всех в классе решал примеры и задачи, успевал помогать товарищам, и ему поэтому прочили в будущем карьеру учителя. Ваня Сорокин был разносторонне развитым мальчиком, увлекался военной историей, и все, что можно было найти в станице о великих русских полководцах Суворове и Кутузове, он быстро прочитал. Когда однажды в станицу приехали специалисты, чтобы наладить работу паровой молотилки, он научился у них игре в шахматы, и это занятие стало для него одним из самых любимых на всю жизнь. Вскоре он так хорошо играл, что его стали приглашать на соревнования в Армавир и Майкоп. Там он неизменно занимал призовые места, привозил домой полученные в награду грамоты, а однажды даже вручил родителям самовар. Такие же способности обнаружились и у брата Григория. Братья росли дружно, в обиду друг друга не давали.
Подрастая, они усердно трудились вместе с родителями в поле и на огороде, приобщаясь к нелегкому труду казака-хлебороба. Как только выдавалось свободное время, Иван и Григорий уходили со сверстниками на речку, купались, забавлялись нехитрыми детскими играми, рыбачили. В станице и до сих пор рассказывают о первом подвиге Ивана. Ранней зимой он вместе с маленьким еще Григорием пошел проверять свои рыболовные снасти, и вдруг ребята услышали крики о помощи. Почуяв неладное, Иван послал братишку звать взрослых, а сам бросился туда, откуда кричали. Неподалеку, за поворотом речного берега он увидел тонущего мальчишку. Эго был его сосед Коля Новиков, он тоже рыбачил и провалился сквозь неокрепший лед. Иван, не раздумывая, сбросил с себя верхнюю одежду, пробрался по тонкому льду к Коле и вытащил утопающего на берег. Подбежавшим взрослым оставалось только доставить пострадавшего и его спасителя по домам.
О благородном и храбром поступке братьев тут же узнала вся станица. На следующий день староста сходил в училище и, приказав собрать всех учеников, рассказал им о смелом поступке Ивана.
Училище Иван Сорокин закончил с похвальным листом, и нужно было решать — куда поступать учиться дальше. Отец надеялся, что Иван будет офицером. Казалось бы, все данные у него для этого были, но сын решил стать военным медиком. Свой выбор он объяснил тем, что погоны у него будут все равно, зато он сможет лечить людей, оказывать помощь землякам в станице, а если потребуется, то и на фронте.
В сентябре 1897 г. тринадцатилетнего Ивана Сорокина его родители определили приходящим учеником в Екатеринодарскую военно-фельдшерскую школу. Это было специфическое полувоенное учебное заведение. За давностью лет о таких школах уже мало что осталось известно, поэтому об этом следует сказать более подробно.
Появление военно-фельдшерских школ имеет свою историю. Специальность военного фельдшера в армиях появилась еще в XVI в. При этом военные фельдшеры нередко были еще одновременно и парикмахерами. Ведь не случайно ставшее русским слово фельдшер образовано от двух немецких: фельд — поле, и шер — ножницы. Войны следовали одна за другой, и фельдшеры были всегда востребованы. Для увеличения их числа в войсках Суворов, например, в 1893 г. приказал готовить фельдшеров для каждой роты прямо в полках из числа грамотных солдат. Как писал великий полководец, отобранные для этих целей солдаты должны были «быстро усвоить самонужнейшие правила врачества», чтобы лечить раны и наружные болезни, «делать припарки и трения, кровь бросать»[10]. Однако вследствие недостаточной подготовки ротные фельдшеры были малоквалифицированными работниками, и с развитием вооруженных сил и военной медицины потребовалась их более основательная подготовка в специально созданных военно-медицинских школах.
В России такие школы появились в 1838 году. Они находились при крупных военных госпиталях: Петербургском, Московском, Варшавском, Киевском, Казанском и Тифлисском. В них тогда числилось всего около 800 учеников. Школы комплектовались подростками из числа воспитанников училищ военных кантонистов[11] в возрасте от 12 до 17 лет, умеющих читать и писать. Закончившим такую школу карьеры в будущем не предвиделось, и перевод туда кантонистов рассматривался как карательная мера. Поэтому в такие школы сплошь и рядом попадали ленивые и испорченные мальчики.
Непосредственным начальником каждой из военно-фельдшерских школ тогда назначался врач ближайшего госпиталя, а один из ординаторов исполнял обязанности инспектора, он же являлся и преподавателем медицинских наук. Практические же фельдшерские занятия велись госпитальными фельдшерами под надзором врачей и аптекарей. Окончившие курс выпускались на службу в госпитали, лазареты и войска младшими военфельдшерами.
В 1869 г. была проведена серьезная реформа этих школ. Они стали совершенно отдельными учебными заведениями, со своей администрацией, бюджетом и канцелярией. К тому времени, как Иван Сорокин собрался поступать в военно-фельдшерскую школу, на территории России их насчитывалось шесть: Петербургская — на 300 воспитанников, Киевская — на 350, Херсонская — на 200, Московская — на 300, Тифлисская и Иркутская — на 200 мест каждая. Воспитанники были на полном государственном пансионе. Существовали и две школы казачьих войск, для Кубанского и Терского — в Екатеринодаре, а для Донского — в Новочеркасске. Каждая из них была рассчитана на 75 учеников.
Казачьи военно-фельдшерские школы от обычных отличались тем, что небольшая часть их воспитанников не была на государственном пансионе, а набиралась из числа детей зажиточных казаков. Они считались приходящими. Эти ученики платы за обучение не вносили и за полученное образование никаких обязательств перед Войском не имели. Лучшие из них, если появлялись вакансии, и обязательно по желанию, переводились потом в ходе учебы на казенное обеспечение, и тогда уже как и все остальные распределялись после выпуска непосредственно в казачьи части.
После проведенной реформы во главе каждой школы теперь стоял начальник, отобранный из числа штаб-офицеров, обративших на себя внимание своими хорошими педагогическими данными. По дисциплинарным и судебным вопросам ему присваивались права полкового командира. Вторым лицом в школе был инспектор классов, назначаемый из числа врачей. Занятия по Закону Божьему поручалось приходящему священнику, а специальные предметы, обучение практической госпитальной работе вели ординаторы и фармацевты за плату.
Военно-фельдшерские школы стали считаться престижными учебными заведениями у населения среднего класса. Для абитуриентов по праву поступления было установлено целых 8 разрядов, из которых первые два предназначалась для круглых военных сирот и тех, чьи отцы убиты на войне или умерли от ран, полученных в сражениях, а также от увечья, полученного на службе в мирное время. К 3-му разряду относились сироты вообще. Дальше шли: сыновья лиц, состоящих под покровительством Александрийского комитета о раненых, сыновья кавалеров ордена Святого Георгия и знаков отличия ордена, сыновья лиц, имеющих орден Святой Анны, сыновья прочих офицеров и классных чиновников военного ведомства, сверхсрочнослужащих и нижних чинов. К 8-му разряду принадлежали сыновья прочих чинов. При этом в каждом из названных разрядов преимущество отдавалось сыновьям чинов военно-медицинского ведомства.