ов и командиров армии. Каждый из них должен был носить на левом рукаве верхней одежды ниже локтя угольник из красного материала. Вместо председателей отрядных, полковых, батальонных комитетов было решено также ввести должности политических комиссаров колонн, частей и подразделений. Они назначались приказом политического комиссара армии, которым был член партии большевиков Н.К.Кига.
Вообще-то объявленное образование армии организации войскам особо не прибавило. Во всяком случае, в 2-х последних колоннах, несмотря на обещание, данное в Геленджике, командный состав частей вскоре стал часто возражать против отдаваемых Матвеевым и Батуриным приказов и распоряжений. Первое столкновение произошло на почве выделения артиллерии. Командиры полков отказывались отдавать «свои» пушки, говоря, что они их «добыли», и орудия должны находиться при своих частях. Убеждения и разъяснения всей выгоды объединения артиллерии положительных результатов не давали.
Получая боевые приказы, некоторые командиры немедленно являлись в штаб армии для выяснений, почему решили действовать именно так, а не иначе, что, по их мнению, надо действовать по-другому, или что они вообще не согласны с полученным приказом. С целью пресечения таких действий решено было собрать командиров частей. На нем Матвеев и Батурин заявили, что, пользуясь правом избранных, требуют беспрекословного выполнения своих приказов. В противном случае они слагают с себя полномочия, так как оставлять за собой ответственность за выполнение разрабатываемых планов не могут. Это произвело впечатление на командиров, и все они стали упрашивать Матвеева и Батурина продолжать командовать армией, обещая впредь выполнять все приказы.
«Мы с Матвеевым, — вспоминает Батурин, — предложили всем подписать акт, в котором каждый командир расписался в том, что за малейшее невыполнение боевых приказаний виновные командиры подлежат расстрелу. […] В редких случаях возникали потом противоречия или недовольства со стороны какого-либо командира по поводу отдаваемого распоряжения, приходилось недовольному показывать то место, где он расписался, и приказание выполнилось»[232].
Здесь же, во время движения к Туапсе, проявилась черта характера командарма, которая чуть не погубила Таманскую армию. Речь идет о непомерном упрямстве, которым обладал Матвеев. Дело было так. Некоторые командиры частей, прибывшие с Украины и плохо ориентировавшиеся в местных условиях, как и сам Матвеев не умевшие читать карту, пришли к выводу, что надо идти к Белореченской, где предположительно находится армия Сорокина, кратчайшим путем, по дороге Дефановка-Фанагорийский-Гурийская. Матвеев прибыл в штаб и заявил: «Всё. Идем на Дефановку». Такое заявление, как вспоминает Батурин, вызвало у него полное несогласие. Матвеев не знал, что это был путь через горы, где все мало-мальски доступные прилегающие к дороге места наверняка были заняты противником. Сама по себе дорога по большей части непроезжая для гужевого транспорта и артиллерии. Тащить по ней обессилившими лошадьми огромный обоз, находясь при этом, по сути дела, во вражеском кольце, было бы равносильно самоубийству. Но переубедить Матвеева, заставить его изменить свое решение, было почти невозможно, что, забегая вперед, можно сказать, и погубило его.
Как пишет Батурин: «Иван Иванович Матвеев — добрый товарищ, отчаянной храбрости боец, человек решительного характера, не любивший много, как он говорил, примериваться, был чрезвычайно упрям, и убедить его переменить свой взгляд, на что бы то ни было, мудрено». В тот раз с огромным трудом его все же удалось убедить в гибельности принятого им решения. Но как только «Матвеев переменил свой взгляд на дело, — продолжает дальше Батурин, — как тотчас же обрушился на командиров, выдвинувших свой «дефановский план»[233]. Впрочем, существует и другое описание этого случая, но, думается, оно сделано для того, чтобы представить И.И. Матвеева в более выгодном свете. В.П. Горлов в своей книге «Героический поход» пишет:
«Когда части 2-й Таманской колонны подошли к поселку Джубга, спустившиеся с гор по долине реки Шансухо белогвардейские разъезды попытались преградить путь движению таманцев на Туапсе и заставить их идти по горной дороге через перевал на Дофановку. Они рассчитывали, что командование Таманской армии воспользуется этим более коротким путем для выхода в район станицы Белореченской, в результате чего армия попадет в западню. Но командарм И.И. Матвеев, политический комиссар Н.К. Кига и начальник штаба Г.Н. Батурин своевременно разгадали коварный замысел врага»[234].
Необходимо подчеркнуть, что считать все три колонны составными частями Таманской армии на тот момент было бы не совсем точно, так как Военный совет на своем заседании в Геленджике включил первую колонну в состав армии заочно. Ковтюх находился в это время в 40 км от Геленджика по направлению к Туапсе. Он в своей книге опроверг высказанное начальником штаба Таманской армии Батуриным в 1923 г., в его воспоминаниях, утверждение — будто бы решение об объединении колонн в Таманскую армию произошло с его участием. Связь между колоннами была эпизодической, а с Сорокиным ее по-прежнему не было вовсе. Впрочем, и организовать эту связь и управление колоннами было некому. Штаб армии отсутствовал. Сам Батурин об этом писал так:
«Первый момент штаб армии олицетворялся единично мною. Взятые первые попавшиеся на глаза полуграмотные люди не в состоянии были даже переписывать правильно что либо […] нужных для штаба людей не было, а лично у меня при себе была полевая сумка, в коей было 6 листов бумаги, карандаши и карта Кубанской области — издание Иваненкова»[235].
Матвеев болезненно переживал отрыв от основных сил Красной Армии, но при каждом удобном случае винил во всем только Сорокина.
На пути движения 1-й колонны был г. Туапсе, который удерживала грузинская дивизия. Наличие грузинских войск в Черноморье не было случайностью. Национальный Совет Грузии 26 мая 1918 г. провозгласил образование буржуазной республики. Ее национал-меньшевистское правительство решило в западной части Северного Кавказа создать так называемую Южную Республику, отторгнув для нее часть бывшей Черноморской губернии у Российской Федерации. Время было выбрано очень удачно. Кубано-Черноморская республика в то время все свои силы направляла на борьбу с немцами и Деникиным. Воспользовавшись этим, грузинские части без особых усилий вторглись в Сочинский округ. 3-го июля они заняли город Адлер, 5-го — г. Сочи, 27-го — г. Туапсе. Получалось так, что Грузия начала действовать как союзница Деникина, но при этом преследовала свои захватнические цели. В Туапсе расположилась грузинская дивизия, состоявшая из 4-х полков пехоты, 1-го кавалерии и артиллерийской бригады при 16 орудиях.
Брать Туапсе, естественно, должна была колонна Ковтюха. 31 августа он опросом местных жителей уяснил дислокацию грузинских частей и составил план действий. Он был таков: тремя эскадронами за ночь во что бы то ни стало обойти незаметно для противника Михайловский перевал и к рассвету достигнуть восточной стороны г. Туапсе, откуда ворваться в город, занять его и захватить штаб грузинской дивизии. Один пехотный полк должен был с наступлением темноты спуститься по скалистому обрывистому берегу к морю, к рассвету добраться до туапсинской бухты, атаковать ее и захватить пароходы. С остальными тремя полками Ковтюх под прикрытием ночной темноты должен был взять Михайловский перевал лобовой атакой. Когда большая часть войск скопилась в указанных местах, была дана общая команда для начала наступления.
Без стрельбы, так как патронов не было, полки ворвались в окопы противника, избивая грузин прикладами и штыками. На перевале красные тоже пошли в атаку и ворвались в город. Грузины были захвачены врасплох, растерялись, бросили свои позиции и, спустившись с перевала, бросились к морской бухте, надеясь бежать на пароходах. Но там уже находился красный полк, который всех бегущих забирал в плен. Другая часть противника бросилась в город, но там их встретили таманцы-кавалеристы. Почти вся грузинская дивизия была уничтожена. Подошедшим потом колоннам под командованием Матвеева осталось только забрать из трофеев то, что им оставил Ковтюх.
Дальше путь лежал на Кубань для соединения с войсками Сорокина. Деникину были понятны планы таманского командования, и он поспешил дать приказ войскам Покровского перехватить колонны красных, как только они выйдут на равнину. Покровский был неподалеку, он висел «на хвосте» у группировки Сорокина, отступавшей к Майкопу. Первая же стычка белоказаков с таманцами 1-й колонны показала им, что они имеют дело не с толпой, а уже с хорошо организованными полками, которых голод и безвыходность ситуации гнала на любые препятствия. Таманская армия спешила. Двигались днем и ночью, и на третьи сутки после выхода из Туапсе передовые ее части достигли предгорной станицы Хадыженской, вступили, наконец, на кубанскую землю.
Таким образом, создалась ситуация, когда войска Красной Армии Северного Кавказа оказались разделенными на три части. Кроме таманских войск, от Сорокина в районе станицы Белореченской была отрезана и вела самостоятельные бои с белыми еще группа Кочергина. Она защищала Армавир, куда из Екатеринодара перешли все советские и партийные органы Северо-Кавказской республики.
Как уже говорилось, командир 3-й колонны этой группировки Жлоба в то время все еще находился по поручению главкома в Царицыне. Отсутствие командира негативно сказалось на его частях. Они стояли в обороне под Армавиром, куда после падения Екатеринодара переехали высшие республиканские органы советской и партийной власти. Однако оставшийся за Жлобу командир 3-й колонны начал творить в городе настоящие бесчинства. С группой личной охраны он прибыл к местным советским властям города и задержал там военного комиссара Лабинского отдела И.Р. Шевцова. Ему стали угрожать расправой, если он не передаст в их распоряжение крупную сумму денег. Ничего не добившись у Шевцова, жлобинцы явились на заседание ЦИК Северо-Кавказской республики, который тоже находился в городе, и предъявили ультиматум о выдаче им одного миллиона рублей. Получив снова отказ, войска снялись с позиций и стали отходить в направлении Невинномысской.