и и казаки.
Когда война уже была в разгаре, на Кубани была проведена дополнительная мобилизация казаков, в том числе и приписанных ко 2-й Кубанской пластунской бригаде. Срочно нужно было укомплектовать ее медицинским персоналом, и военфельдшер Сорокин 29 ноября 1904 г. был призван в 10-й пластунский батальон этого соединения. Здесь он получил должность на ступень выше, стал старшим военфельдшером, но погоны по-прежнему носил вольноопределяющего. Через всю Россию он проследовал в воинском эшелоне на восток. Состав шел почти четыре недели, и уже в пути Сорокину пришлось заниматься своей фельдшерской работой. Казаки, зная, куда они едут, запаслись домашней снедью, а так как это были в основном скоропортящиеся продукты, то через неделю начались пищевые отравления, и хотя смертельных случаев избежать удалось, повозиться с заболевшими казаками пришлось порядочно. Так что красоты Урала и Сибири Сорокин как следует разглядеть не смог.
По прибытии на фронт пластуны получили свой участок обороны. Левый фланг батальона упирался в небольшую речушку, за ней были позиции пехотинцев, а справа располагались тоже пластуны, только забайкальские.
От Кубанского Казачьего войска в этой войне участвовали: 1-й Екатеринодарский и 1-й Уманьский полки, шесть пластунских батальонов 2-й очереди, которые затем были сведены в две бригады, и 1-я Кубанская артиллерийская батарея.
Более успешно действовал отряд казаков кубанского генерала П.И. Мищенко. У него в подчинении были конные части, но в зависимости от решаемых задач периодически придавались и пластуны. Батальон, в котором находился старший военфельдшер Иван Сорокин, неоднократно принимал участие в боях, обеспечивая места для прорыва конницы Мищенко. Павел Иванович был настоящим героем той войны. Его подвиги на поле боя обеспечили ему быстрое продвижение по службе: он начал войну генерал-майром, а окончил ее генерал-лейтенантом и генерал-адъютантом, кавалером многих высших орденов, командиром кавалерийского корпуса. Началом успехов его казаков стала их смелая атака на стыке между Восточным и Западным отрядами русских войск. Здесь пластуны 10-го батальона провели разведку боем. Сорокин все время был на линии огня, руководил санитарами, выносившими раненных с поля боя, сам оказывал им первую помощь. В результате он получил свою первую боевую награду — медаль на Станиславской ленте. В том бою благодаря пластунам отряд Мищенко пробил дорогу 4-му Сибирскому, а затем обеспечивал левый фланг этого и 1-го Сибирского корпусов.
Но не все и далеко не всегда обстояло так хорошо. В декабре 1904 г. генерал Мищенко возглавил рейд к порту Инкоу на берегу Ляодунского полуострова. В нем приняли участие 72 сотни и эскадрона, 4 охотничьих команды и 22 орудия. Но в составе отряда находился громоздкий обоз, сильно сковывавший движение, и конники вынуждены были двигаться шагом. Казаки дошли до самого моря, но взять порт не смогли. Понеся потери, отряд Мищенко вернулся обратно с незначительными трофеями.
В зимнем наступлении в январе 1905 г. и в сражении под Сандепу конница сыграла немалую роль. В отряде генерал-адъютанта Мищенко насчитывалось тогда 38 сотен и 24 конных орудия. Конница действовала прекрасно. Казачьи полки, развернувшись в лаву, сходу пробились сквозь укрепленные пункты, смели с пути мелкие отряды противника, пытавшегося их остановить, оттянули на себя значительную часть подкреплений японцев, идущих к Сандепу на помощь к своим частям.
Для следующего периода войны характерен набег на Факумынь, где кавкорпус Мищенко уничтожил несколько транспортов противника, взял в плен 234 человека и захватил 2 пулемета.
В этом набеге казаки неоднократно атаковывали пехоту и сбивали ее с позиций. Затем было столкновение под Санвайзой 18 июня 1905 г., где кавкорпус вместе со 2-й Отдельной драгунской бригадой (Приморский и Черниговский полки) захватили неприятельские укрепления. За смелые действия здесь 2-й, 3-й и 6-й эскадроны Черниговского полка получили награды — знаки отличия на головные уборы с надписью «За дело 18 июня 1905 года под Санвайзой». Второй раз был награжден и старший военфельдшер И.Л.Сорокин, ему была вручена медаль «За поход».
На заключительном этапе Русско-японской войны Сорокину поручили другой участок. Приказом по 2-й Кубанской пластунской бригаде за № 150 от 12 мая 1905 г. он был переведен в санитарный обоз своего соединения. Здесь старший военфельдшер не раз пожалел, что пришлось уйти с передовой в тыл. Обоз принадлежал госпиталю, и, если учесть большие потери и накал боев, то станет ясно, почему он почти все время находился в движении. Сначала доставляли раненых с фронта, и это был самый тяжелый физический и моральный груд. Плечо подвоза было от 40 до 75 км, поэтому обоз двигался двое и более суток. Дороги, как правило, были плохие, с большими ухабами, поэтому с санитарных повозок постоянно слышались стоны и крики вконец измученных болью людей. Кроме того, санитарам и фельдшерам приходилось по нескольку раз в день сгружать и возвращать на место тех, кто не мог без посторонней помощи обслуживать себя, разносить пищу. Но по прибытии в госпиталь отдохнуть тоже не удавалось. Нужно было отвозить послеоперационных солдат и офицеров в санитарные поезда на железной дороге для их дальнейшей эвакуации в глубокий тыл.
Здесь Сорокин воочию увидел, как по мере усложнения боевой обстановки менялись настроения людей, еще недавно торопившихся «выполнить свой воинский долг». Крупные поражения и потери, недостатки в снабжении, большой отрыв от родины очень дурно сказались на моральном состоянии войск, и армия вышла из войны с признаками явного разложения. Не редкостью стали случаи неповиновения солдат командирам, хищения военного имущества и продовольствия, дезертирства. Наконец, эта непопулярная ни в народе, ни в армии война закончилась. После того как 23 августа 1905 г. был заключен Портсмутский мирный договор держать войска на востоке в таком состоянии было невозможно, но и быстро отправить назад такую их массу через всю Россию тоже было крайне трудно. В сутки уходило лишь три пары воинских эшелонов и это при том, что к концу войны группировка войск насчитывала около 1 млн. 200 тыс. человек. А тут еще подоспела революция 1905 г., и по всей линии Восточно-Сибирской, Сибирской и Уральской железных дорог рабочие образовали забастовочные комитеты, которые предъявляли различные требования местным и центральным властям, не пропуская эшелоны с войсками и техникой.
Именно здесь Сорокин получил первые представления о революционной стихии. И очевидно здесь он впервые понял, сколь многого можно добиться, если возглавить стихийный протест масс народа. Впереди его эшелона двигался состав с солдатами, побывавшими в японском плену. Все они воевали в дружине генерала Селиванова против японского десанта, высадившегося на Сахалин в 1904 г., где и были взяты в плен. В конце войны японцы решили избавиться от них оригинальным способом — их просто высадили на произвол судьбы на русский берег в районе г. Владивостока. Военные власти долго разбираться с ними не стали, привлекать к ответственности тоже. Бывших военнопленных амнистировали «за участие в обороне о. Сахалин» и, добавив к ним освободившихся из заключения уголовников и «политических», самостоятельно отправили по домам.
Шансов добраться в центр по одиночке у них было мало, поэтому они захватили состав, заменили сбежавшего машиниста своим, и двигались теперь на Запад почти без задержек. Там, где забастовщики отказывались пропускать их эшелон, они отправляли к ним свою делегацию, которая, объяснив, кто они на самом деле, предъявляли рабочим и властям ультиматум — или те выделяют уголь, воду, продукты и открывают семафоры, или их железнодорожный поселок тут же будет сожжен. По линии впереди этого эшелона шла телеграмма, в которой железнодорожное начальство предупреждало всех о том, что в пути находится эшелон с беглыми заключенными и их паровоз управляется тоже каторжниками[17].
Еще более оригинально проблему беспрепятственного передвижения своего эшелона решил, ставший потом в годы Гражданской войны командующим 2-й Конной армией, а в то время командир сотни подъесаул Ф.К.Миронов. Когда в Уфу прибыли поезда с казаками, город бурлил, рабочим было не до работы. Поездов не давали, поездные бригады вместе с другими жителями города митинговали. Казаки очень спешили домой, поэтому поступило предложение — разгрузиться, оседлать коней и «взять забастовщиков в плети». Командир дивизии вызвал уже тогда прославленного подъесаула Миронова и приказал обеспечить порядок в городе и продвижение составов. Миронов откозырял, выгрузил из эшелона свою сотню и повел ее в город.
Прошло всего три-четыре часа, как железнодорожники выдали все необходимое, поездная бригада стала вдруг разжигать топку, паровоз дал свисток к отправлению. После, уже под Самарой, по вагонам стало известно от казаков мироновской сотни, что в оборот они брали не рабочих Уфы, а уфимскую тюрьму. Разоружили охрану, выпустили из камеры приговоренных к смерти и заключенного туда за революционную деятельность инженера Соколова, из-за чего, собственно, и начались беспорядки, созвали митинг и предложили прекратить забастовку. Рабочие согласились[18]. «Деморализация войск, — пишет в своих воспоминаниях об этих событиях, ставший во время Гражданской войны военным министром в Комитете Освобождения Черноморья, известный эсер Н.В. Воронович, — начавшаяся еще после Мукденского поражения, вскоре достигла своего апогея. Злоба, копившаяся месяцами, прорвалась наружу в самых уродливых формах. Не желая разбираться в том, кто является виновниками 20-месячной страды, запасные вымещали свою злобу на каждом, кто являлся каким-либо начальством или носил «ясные погоны». Начальство, растерявшееся от этого неожиданного бунта, столь покорных и послушных до сего «землячков», не умело и не могло успокоить людей. Потребовались карательные поезда Ренненкампфа и Меллер- Закомельского, чтобы остановить этот поток, угрожавший залить Россию кровью и огнем пожаров. Все это повторилось в 1917 г.»