тавляется, что призывы к любой форме, к любым вариантам диктатуры по существу означают конец перестройки. Весь исторический опыт нашей страны показывает, что какой бы ни была диктатура — самой революционной, самой народной и т. д. — она обязательно заканчивается одним. Тут никакой другой логики в развитии диктатуры не существует. Начиная с французской революции они всегда кончали войной с собственным народом, с собственными массами, с теми, кто их выдвинул. Будет ли это диктатура Лигачева, Горбачева, Рыжкова, будет ли это диктатура Ельцина, Попова или Гдляна — любые из этих диктатур кончают одним. " ("Наш выбор", № 2, 1989).
Но вот ресурс идеологического постулата выработан, и «демократы» начинают грезить о прелестях "сильной исполнительной власти" и разгоне ставших ненавистными Советов. Принцип ненасилия был прочно забыт, а Г. Попов говорил уже о необходимости долгих лет авторитаризма.
Для ельцинской пропаганды, славящей "сильную власть", весьма соблазнительно было провести аналогию между кровавыми событиями 1993 г. и введением военно-полевых судов в августе 1906 г. В первые восемь месяцев действия Указа о военно-полевых судах было казнено 1100 человек, что дало правительству Столыпина возможность без введения военного положения пресечь волну террора, захлестнувшую Россию. Расстрел Белого Дома также преподносится, как "хирургическая операция", пресекшая гражданскую войну.
Вот что говорил П. А. Столыпин 13 марта 1906 г. в своем выступлении перед Государственной Думой: "Мы слышали тут обвинения правительству, мы слышали о том, что у него руки в крови, мы слышали, что для России стыд и позор, что в нашем государстве осуществлены такие меры, как военно-полевые суды. <…> Государство может, государство обязано, когда оно находится в опасности, принимать самые строгие, самые исключительные законы, чтобы оградить себя от распада. Когда дом горит, господа, вы вламываетесь в чужие квартиры, ломаете двери, ломаете окна. Когда человек болен, его организм лечат, отравляя ядом. Когда на вас нападает убийца, вы его убиваете. Этот порядок признается всеми государствами. Нет законодательства, которое не давало бы права правительству приостанавливать течение закона, когда государственный организм потрясен до корней, которое не давало бы ему полномочия приостанавливать все нормы права. Это, господа, состояние необходимой обороны… Бывают, господа, роковые моменты в жизни государства, когда необходимость стоит выше права и когда надлежит выбирать между целостностью теорий и целостностью государства. …такого рода временные меры не могут принимать постоянного характера; когда они становятся длительными, то, во-первых, они теряют свою силу, а затем они могут отразиться на самом народе, нравы которого должны воспитываться законом. Временная мера — мера суровая, она должна сломить преступную волну, должна сломить и уродливые явления и отойти в вечность…" (пит. по «Интервью», № 4, 1994).
Обоснование более, чем разумное. Прямиком перенося ту же интонацию, те же доводы на октябрь 1993 г., «ельцинисты» делают чудовищную подмену. Ведь государственное насилие в октябре было направлено отнюдь не против уголовного насилия, которое разрасталось в стране, вовсе не против политического террора, который как раз после ельцинского путча стал повсеместным явлением. Насилие было направлено против законно избранного органа власти, против безоружных людей, пришедших к своему парламенту. Во времена Столыпина революционный террор терзал страну, в 1993 г. ничего подобного не было.
Одно из оправданий насилия пытался дать некий кандидат богословия игумен Иннокентий (Павлов) — типичный демо-советикус, продолжатель дела Глеба Якунина. Он пишет ("НГ", 05.02.94), что Указ № 1400 был актом "не столько политическим, сколько нравственным". По его мнению, этим Указом был положен конец "абсолютно нелегитимной власти Советов". (Ельцин, пришедший к власти под лозунгом "Вся власть Советам!", тоже в августе 1993 г. объявил, что "Советы не легитимны с 1917 года".)
Вполне логичен такой вывод, если принять две установки игумена Иннокентия:
1) "Последний Съезд нардепов есть прямой генетический наследник того самого съезда, который стал инструментом узурпации власти большевиками".
2) "…звериный оскал коммунистического «болота» присутствовал на нем всегда, и в 89-ом, и после «путча», и на СССР-овском и на РФ-ешном Съездах".
Дальше можно клеймить, притягивая за уши ситуацию 1917 г., предавая анафеме "извергов рода человеческого", будто бы идя вслед за Св. Патриархом Тихоном. Вполне самостоятельно, без всяких экскурсов в историю, не замечая саморазоблачительных слов про узурпацию власти и развязывание неслыханного террора против своего народа.
Аргументацию о. Иннокентия, как выяснилось позднее, поддерживают и некоторые «христианские» партии. Например, НТС, лидеры которого ничуть не смущаются тем, что их предшественники замарали себя сотрудничеством с гитлеровцами. Теперь они готовы сотрудничать с либерал-фашистами, лишь бы уничтожить "Советскую власть". Уничтожили, что дальше? Теперь оглядываются, что бы уничтожить еще? НТС многократно призывал Ельцина "не оглядываться на «советскую» Конституцию", а после расстрела Белого Дома склонял режим к продолжению репрессий: "Не имеет никакого значения, что среди путчистов были, наряду с коммунистическим большинством, нацисты, «соборяне», «кадеты», "христианские демократы" и т. д. — все они — за власть «Советов», советчики, то есть коммунисты, их организации необходимо безусловно запретить, печатные органы — закрыть, а лидеров — посадить" ("За Россию", 05.10.93).
Вот что интересно. Люди, оправдывающие насилие в той форме, в которой оно было применено в октябре 1993 г., как-то очень кучно расселены в своем особом мире. Так, отец Иннокентий (Павлов) оказывается среди авторов заказанной группой «Мост» книги "Национальная доктрина России". Какую доктрину для России выдумали кормящиеся от Лужкова и Ельцина бизнесмены и интеллектуалы, мы видели по делам их. Когда выгодно — они признают необходимость применения силы государством, когда невыгодно — они любое применение силы называют насилием.
Доказательством того, что в вопрос о силе и насилии «демократы» всегда разрешают, только исходя из своих шкурных интересов, показала общественная ситуация в России во время ликвидации бандитского режима Дудаева в Чечне. Все силы и лица, поддержавшие вооруженное насилие в центре Москвы в октябре 1993 г., теперь, почувствовав свою полную ненужность властям и скорые перемены на политическом Олимпе, восстали против применения армии в Чечне. Это не мешало мясистым лицам «демократов» мелькать на новогодних балах, когда в столице Чечни шли кровопролитные бои.
ОСОБЫЙ ТИП НРАВСТВЕННОСТИ
Нравственные нормы всегда остаются в зоне внимания чиновников и тех, кто озвучивает их блестящие и перспективные планы. Вот выступает известный в будущем политик Г. Попов из породы демо-советикусов ("Эти четыре года", с. 292):
"В религии есть вневременные, вечные заповеди: не убивать, не воровать и т. д. Свою положительную роль в развитии человечества христианский кодекс нравственности сыграл, да и сейчас играет.
Но марксизм показал недостаточность нравственного подхода.
Будь он верен, то только мерами нравственного воспитания можно было бы изменить общество, без революции… Дело в том, что сами нравственные отношения определены экономикой.
Все, конечно, не без греха. Но для чего вся эта добровольная гнусность, которую нет душевных сил даже скрыть?! Например, так: "На Ученом совете мы лишали ученой степени парня только за то, что он уезжает в Израиль. Я председатель этого совета. Что мог сделать? Заявить протест? В той системе были свои законы" (Г. Попов, «АиФ», № 14, 1992). Что же это, если не стремление жить именно по этим законам — законам безнравственным и подлым?
Спайка новой и старой номенклатуры бесспорно основана на единстве интересов. Это интересы пауков, временно покинувших банку для того, чтобы совместными усилиями растерзать строптивую жертву. Их нравы по отношению друг к другу отражает одно лишь сравнение.
В 1987 г., когда каждый партийный подлец пинал Ельцина за его «экстремистские» выходки (в общем-то весьма осторожные), Г. Попов писал в "Московских новостях":
"… самое необходимое сегодня — единство всех сил, мобилизация всех возможностей для решения основных задач. Ясно, однако, что понимание этой необходимости, имеющееся у руководящего ядра партии, не стало еще всеобщим убеждением. В противном случае, не было бы попытки Б. Ельцина противопоставить Пленуму ЦК свою "особую позицию".
… когда выясняется, что нужны годы тяжелой работы, нужны глубокие знания, нужно умение работать в условиях демократии — тогда кое у кого появляются панические настроения, возникают авантюристические рекомендации, начинаются запугивания всяческими издержками…
"Нам истерические порывы не нужны" — писал Ленин, предостерегая от такого рода рецептов преодоления трудностей… Именно поэтому я одобряю решение МГК партии (решение об отстранении Ельцина от поста первого секретаря МГК — А. К.)."
А всего через 4 года тот же заступник номенклатурного дела на митинге потребовал присвоить звание Героя Советского Союза тому же Б. Ельцину.
Памятный Пленум ЦК КПСС 1987 г. особо интересен паучьей грызней будущих «демократов»: А. Яковлева, Э. Шеварднадзе, Г. Арбатова. Остальная свора, терзавшая отщепенца Ельцина, менее интересна. Она, в основном, осталась на прежних позициях. Поскольку к паучку А. Яковлеву, старательно разыгрывающему (подобно Г. Попову) роль эдакого Винни-Пуха, мы имеем особый интерес, приведем выдержки только из его высказываний ("Известия" ЦК КПСС, № 2, 1989).
“Вероятно, Борису Николаевичу кажется, что он выступил здесь, на Пленуме, смело и принципиально. На самом деле, на мой взгляд, ни то, ни другое. А если это так, то выступление ошибочно политически и несостоятельно нравственно. Политически неверно потому, что он исходит из неверной оценки обстановки в стране, из неверной оценки тех принципиальных позиций, которые занимает Политбюро, Секретариат Центрального Комитета, из неверной оценки того, что на самом деле происходит в стране. А безнравственно, на мой взгляд, потому, что он поставил свои личные амбиции, л