Нас долго возили в автобусе по Москве. Требования связаться с начальством игнорировались, заявления о депутатской неприкосновенности — тоже. Только через час одно из отделений милиции согласилось нас принять. У рядовых милиционеров были виноватые лица. Омоновцы, списывая с одного образца, составили свою версию событий. Депутаты по большей части дать объяснения отказались. Как показала практика, правильно делали. Потому что по словам, оставленным на бумаге, можно было делать любые умозаключения. Ведь для негодяев даже соображения формальной логики — ничто, если это им не выгодно.
На следующий день на сессии Моссовета разразился скандал. Сессия приняла резкое заявление по поводу нарушения депутатской неприкосновенности. Пресса о событиях умолчала. Только одна из желтых газет, все перепутав, написала, что боевики партии «Зеленых» (члены этой партии действительно присутствовали на встрече с депутатами) напали на ОМОН.
Через неделю на сессии выступал главный московский милиционер А. Мурашев. Он говорил: "10 числа распоряжения о мерах против митингующих были отданы непосредственно Лужковым". Отвечая на вопросы, Мурашев уточнил: "Распоряжение Лужковым было дано не об аресте, а о разгоне. Оно было дано не мне, а непосредственно моим заместителям — по рации".
Мурашев сожалел о случившемся и обещал, что выступления, носящие мирный характер и не приводящие к нарушению общественного порядка, пресекаться не будут. Мурашев даже согласился, что в День защиты прав человека произошло правонарушение со стороны милиции и даже дал распоряжение о проведении служебного расследования. Пострадавшие депутаты подали исковое заявление в суд. Фрунзенский районный суд переправил заявление в районную прокуратуру. А потом рассмотрение вопроса взяла на себя городская прокуратура. Депутаты о таком бумажном «футболе» не знали и долго ждали приглашения в суд.
Вместо этого из ГУВД Москвы им поступило разъяснение. В нем все тот же А. Мурашев решил связать встречу с избирателями на Советской площади и заявку на проведение митинга партии «Зеленых», который на том же месте городские власти проводить запретили. Далее в своих разъяснениях Мурашев как будто задается целью не сказать ни слова правды. Он будто дразнит депутатов: мол, неоднократно милиция требовала прекратить несанкционированный митинг, а организаторы отвечали категорическим отказом, а когда их задержали, то не могли составить протокол на месте и вынуждены были везти задержанных в отделение милиции, где и выяснилось, что пятеро из них являются депутатами.
Еще решительнее расправился с действительностью полковник Фекличев, который в своей справке для прокуратуры города ко лжи гражданина Мурашева прибавил свою ложь. Он написал, что организаторы митинга посягали на "общественный порядок, безопасность граждан, пешеходов в одном из многолюдных мест города, нормальную деятельность автотранспорта". Это при том, что все «правонарушение» состояло в выступлениях от микрофона. Фекличев уточнил, что "при задержании ни один из депутатов на предъявил каких-либо документов". Действительно, как можно предъявить документы, если тебя просто в упор не видят, а когда увидели, то выкручивают руки за спину.
Дальше пошла писать номенклатурная губерния, повторяя один раз высказанную ложь из документа в документ. В конце концов подпись под наглым враньем поставил даже замминистра МВД и начальник управления кадров МВД — оба генералы милиции.
Только в марте 1992 г. депутатам удалось добиться от районной прокуратуры ясности. В их адрес поступило сообщение о том, что прокуратура Москвы провела проверку и признала действия милиции правомерными. Депутатам, неприкосновенность которых пострадала, никто материалов проверки предоставлять не собирался. На запрос в московскую прокуратуру первый заместитель прокурора города ответил, очередной трансляцией лжи, начатой А. Мурашевым. Скорее всего, никакой проверки не было.
Между автором этих строк и прокуратурой состоялась замечательная переписка. Я пытался уточнить, какие все-таки факты позволили прокуратуре делать те выводы, которые я не мог признать удовлетворительными. Что вынуждает ее лгать? Например, в чем выражались противоправные действия и чем они зафиксированы, почему несостоявшийся митинг партии «Зеленых» отождествляется со встречей с избирателями, почему делается вывод, что омоновцы не знали, что они выкручивают руки депутатам, почему не проводился опрос свидетелей и т. п. Прокуратура раз за разом повторяла лживые утверждения, уклоняясь от аргументации. Ни на один, напрямую заданный вопрос, прямого ответ не было получено.
Генеральная прокуратура тоже дублировала ложь. Только через год — после запроса Малого Совета — Генеральная прокуратура истребовала необходимые материалы для повторной проверки. Толку в этой проверке не было, ибо она снова использовала только те переполненные ложью документы, которые пылились в архивных папках. Снова ни на один прямой вопрос высокопоставленный чиновник прокуратуры ответа не дал. Это позволило автору этой книги сделать еще один шаг — подать исковое обращение в суд о создании препятствий в депутатской деятельности путем непредоставления запрашиваемой информации. Фрунзенский райсуд на это отреагировал совсем просто. Заявление было положено под сукно.
Через три месяца, когда истец стал требовать рассмотрения дела, ему ответили, что дело "оставлено без движения", а направленное в адрес истца постановление просто затерялось где-то на почте. Какие же были основания для такого решения? Еще полтора месяца уходит на выяснения. Оказывается, суд решил, что заявление составлено неправильно! Отчего, почему — никаких объяснений. Короче говоря, работники суда использовали бюрократический саботаж, чтобы замотать дело окончательно. Ну а там рукой подать было до «демократического» путча, закрывшего и это дело, и многие дела посерьезнее.
В конце концов эта история осталась лишь иллюстрацией круговой поруки номенклатуры и правоохранительных органов. Не для граждан, оказывается, организованы суды, прокуратура и милиция, а против них. Если граждане что-то нарушают — их преследуют. Если что-то нарушает номенклатура, то автоматически срабатывают наезженные механизмы саботажа.
Один из верных соратников Г. Попова, превратившийся из депутата в зампремьера Правительства Москвы и курирующий, помимо всего прочего, правоохранительные органы, так оценил попытки Моссовета привлечь внимание общественности к сложившейся системе коррупции и беззакония: "Собака лает, ветер носит" ("ВК", 15.10.92). Народ исподволь готовили к перевороту.
А между тем, большие «успехи» мэрии в заботах о горожанах привели к тому, что 29 % из них, согласно опросам, сталкивались с коррупцией и взяточничеством городских чиновников ("ВК", 16.03.93).
ПЕРВАЯ КРОВЬ
Кровопролитие в Москве было намечено московской администрацией на 9 февраля 1992 г. В этот день должен был состояться, вопреки запрету Лужкова, митинг коммунистической оппозиции. Люди не привыкли еще уступать угрозам власти и не верили, что родная милиция может устроить побоище. Все-таки к насилию никто не призывал и вооруженных отрядов не формировал. Мало ли что там мерещится Попову и Лужкову!
А номенклатура активно готовила провокацию. По Москве массовым тиражом ходила «демократическая» листовка, оповещавшая, что «красно-коричневые» намереваются "взять в осаду Белый Дом, чтобы свергнуть Б. Н. Ельцина и установить гэкачепистские порядки". Демократическая Москва должна была показать, что она жива! И тут Лужков отдал распоряжение ГУВД применять силу ("НГ", 07.04.92).
Но на первый раз акция сорвалась. Ответственный за мероприятие замначальника ГУВД не увидел повода для применения силы. За это ему было вынесено жесткое взыскание, потом последовала длительная опала. Нужны были другие люди. И они появились.
23 февраля 1992 г. распоряжение о применении силы было выполнено, и милиционеров наградили значительными денежными премиями. В этот день Попов с Лужковым и наемным демократом Мурашевым впервые устроили москвичам кровавую баню. Москва впервые увидела лица, омытые кровью. Несколько сот человек получили незабываемые впечатления от ударов милицейской дубинкой по голове. В карательной операции были задействованы 12 тыс. работников милиции и ОМОНа, да еще наготове стояли 4 тыс. солдат дивизии Дзержинского. В кабинете Лужкова действовал "антимитинговый штаб" ("НГ", 27.02.92). Картина избиения граждан ОМОНом оказалась настолько ужасной, что прямо на демонстрации скончался пожилой генерал-ветеран.
Вот какую мотивировку действиям московского ОМОНа дал сам мэр Попов ("Куранты", 23.02.92): "Цель 23 февраля у этих сил была одна: устроить потасовку, мордобой. Если бы им разрешили так называемый мирный митинг на Манежной площади, они наверняка бы пошли на штурм Красной, а затем Кремля. Антизаконные действия красно-коричневых были пресечены законным образом…" Здесь уместно вспомнить откровения близкого друга Г. Попова, отслужившего на всех мыслимых и немыслимых постах в номенклатуре КПСС, — А. Яковлева. Он вспоминал как-то, что Горбачев ввел в Москву войска в марте 1991 г. и преградил путь демонстрантам только потому, что к нему пришла информация о готовящемся штурме Кремля и заготовке крючьев, с помощью которых штурмующие будут преодолевать кремлевскую стену. Именно такую же нелепость втолковывал Попов журналистам, готовым поймать на лету любую его глупость.
Ну а команда Лужкова вообще вела себя нагло и развязно. Лужков со своим министром пропаганды П. Гусевым были приглашены на депутатскую комиссию ВС по расследованию кровавого инцидента. Оба держались вызывающе. Лужков заявил, что никакого желания извиняться перед ветеранами вооруженных сил за испорченный праздник у него нет. П. Гусев оценил действия милиции, не пропускавшей москвичей к могиле Неизвестного Солдата, как совершенно правильные. Единственное о чем сожалел Лужков, что не были арестованы организаторы запрещенного мэрией шествия ("НГ", 07.04.92).
Уже известные нам Шахновский, Мурашев и Музыкантский устроили пресс-конференцию и показали там фильм о двух омоновцах, демонстрирующих один синяк на двоих и расписывающих зверства демонстрантов. Цинизм достиг какого-то нечеловеческого предела. Так, "главный мент" А. Мурашев сообщил, что Ельцин знает о событиях в центре Москвы и "относится к ним хорошо".