, чьи колебания отвечали за макроструктуру ранней инфлирующей вселенной. Одним из первых и простейших решений для уравнения колебаний таких брэдов как раз и были деформации многомерного додекаэдра Пуанкаре, удачно описывающие ко всему ещё и волокнистую структуру на масштабах галактических суперкластеров.
Впрочем, важнее всего для автора была именно возникающая при этом математическая красота и та самая высшая гармония.
Ли Хон Ки считал себя музыкантом, играющим на арфе не просто космических, но вселенских масштабов. Арфа эта почему-то выглядела как плохо надутый футбольный мяч, но подобное снижение пафоса Ли Хон Ки ничуть не смущало.
А вот что его всё-таки смущало, так это происходящее на доске.
За последние пять ходов над гобаном[148] дважды случалась ко-позиция, и такими темпами Чо Ин Сон опять сведёт всё к ничьей, уже второй раз за вахту, а это было противно всякому истинному ценителю игры в падук. Временами Чо Ин Сон начинал говорить своими камнями так, будто его несчастный третий чи равнялся как минимум какому-то из низших пинов, но в остальное время ему то ли было скучно играть с таким дураком, как Ли Хон Ки, либо просто не оставалось другого способа убить время на дежурстве.
Даже согласие играть на нетрадиционном одиннадцатирядном гобане (ну, да, у Ли Хон Ки имелась слабость к цифре 120, что уж там[149]) было в своё время брошено как-то походя, мол, всё равно.
И Ли Хон Ки с тех пор снедало подозрение, что сопернику было действительно всё равно.
Вот и сейчас, Ли Хон Ки сверлил взглядом седьмую линию, где сделанный Чо Ин Соном ещё в фусэки диагональный ход до сих пор мозолил Ли Хон Ки глаза. Борьба за влияние там до сих пор оставалась неочевидной, и все эти пасы и ко-позиции сводились к тому, что один противник ехидно ждал, когда второй ринется, наконец, реализовывать своё синтэ и тут же — как пить дать — погорит в ёсэ. А иначе ждёт его опять же ехидная, но уже ничья, символ кукиша перед носом.
Ли Хон Ки вздохнул и снова спасовал, осторожно отодвигая гобан в сторону. Камни с лёгким перезвоном принялись болтаться на подвесках. Не иметь возможности сидеть к противнику лицом — с этим приходилось мириться, Чо Ин Сон был оператором бакена 62 на другом конце Цепи, они вообще ни разу не виделись вживую и вряд ли когда увидятся.
Так, надо выбросить падук из головы и сосредоточиться на работе.
Ли Хон Ки поднялся из кресла, сделал пару размашистых движений локтями, подумал, и сделал музыку громче.
Звучала Вторая симфония Густава Малера, пятая часть. Ли Хон Ки всегда до мурашек пробирало, когда наступало время вступить хору.
«Верь, моё сердце, о верь, ничто для тебя не потеряно!»
Музыкальный оргазм.
Считалось, что великий и, увы, недооценённый при жизни террианский композитор сам принял участие в написании оды к финалу. Впрочем, так ли это было важно, главным в этой музыке было то, с какой лёгкостью Малер развивает и комбинирует в своей симфонии множество музыкальных аллюзий — от органных прелюдий Баха по современный ему авангард. Наслаждаться звучанием этого гимна Воскресению можно было бесконечно, оно было как горная река, бурная, сверкающая брызгами капель под лучами светила, торжествующая собственное возрождение ранней весной.
Невероятная сила.
Музыка стихла, и Ли Хон Ки поспешил остановить плейлист. Финал Второй всегда требовал сделать после себя небольшой антракт, чтобы не портить впечатление от менее значимых вещей. После триумфа валторн под сводами операционного зала воцарилась гробовая тишина, и только перезвон маркеров состояния да шуршание климатизаторов слегка колебали недвижимый воздух.
Маркеры третьи сутки кряду пели в диссонанс, всё не находя должного музыкального разрешения. Сплошные септимы и секунды, тревожные, режущие слух. Ли Хон Ки возмущённо посмотрел на дальний край гемисферы, где всё кипела, не желая успокаиваться, какая-то малоинтересная ему возня.
Всё началось с заунывного соль-диез-минора, когда мембраны Цепи приняли на себя отголоски каскада сверхновых на латеральной границе Плеяд, где ещё вчера как будто не было подходящих звёзд. Что бы ни было тому причиной, но на этом безобразие не закончилось, не успел Ли Хон Ки погасить полтора десятка опасных модальностей, как волчьей квинтой заголосило по ту сторону Ворот Танно всё-таки нарвавшееся на огневой контакт Лидийское крыло контр-адмирала Финнеана.
Здесь было ещё сложнее, хоть эксаватты, поступающие через границу файервола, и были в этот раз на шесть порядков слабее. Гладкие решения чистого энерговыделения — это одно, важно было лишь не попадать с ними в резонанс, в то время как хаотичная работа первторангов по горизонту могла в любой момент привести к возбуждению высших гармоник, приходилось постоянно следить за фазированием решёток[150], не говоря уже о том, чтобы держать про запас сотню-другую эксаджоулей для перенормировки направляющих.
Это всё ужасно выбивало из настроя, а звучало в гравидиапазоне так, будто кто-то нарочно хотел свести Ли Хон Ки с ума кошачьим концертом.
Пришлось звук уменьшить до минимума, а идентификацию тревожных сигналов переложить на цветовые гаммы, которые хоть и беспокоили своими багрово-красными тонами и грязной палитрой, но во всяком случае не мешали работать.
Работы между тем всё прибавлялось.
Сначала диссипированные террианским флотом эхо-импульсы начали рикошетить обратно в дип, а потом на границе квадранта паче чаяния объявился ещё один флот, который на полной мощности принялся прорубаться навстречу Лидийскому Крылу. Что это были за крафты, Ли Хон Ки отсюда было не разглядеть, нейтринные ловушки и гравитационные интерферометры 48го, да и всех других бакенов Цепи были рассчитаны на гораздо больший масштаб событий, а прямая связь во взбаламученном дипе толком не работала с самого начала всей этой фрактальной бури.
Ли Хон Ки в принципе догадывался, что это пришло подкрепление от «Тсурифы-6», но детали ему всё равно были не известны, да они и мало его интересовали, задачей оператора было следить за додекаэдром и не давать ему колебаться вне допустимых пределов.
Внутренние квадранты контролируемых человечеством галактических просторов держались на таких, как Ли Хон Ки, на их трезвости и холодном расчёте. Если падёт Цепь, погаснут додекаэдры фронтира, террианской цивилизации вновь придётся вернуться к ужасам Века Вне, а это было недопустимо.
Потому когда рокотание далёких шаманских бубнов начало стихать, Ли Хон Ки думал не о том, чем закончился там огневой контакт, он надеялся, что теперь по крайней мере станет спокойнее, а флотские «консервы» благополучно вернутся себе к Воротам Танно, и лучше бы — нормальным плотным ордером, чтобы не доставлять больше хлопот и так обеспокоенному Ли Хон Ки.
Увы, его молитвам была не судьба воплотиться.
Первый же прошедший оттуда балб нарвался на шевелёнку, посыпался в распад, и вот уже вместо одного управляемого прыжка на всех детекторах маячило пятно вероятности диаметром в полдекапарсека, сколько там крафтов при этом ушло в заморозку, а сколько уже распалось на экзотические частицы — одному дипу известно.
Ли Хон Ки вздохнул и запустил обсчёт возможных траекторий на ку-симуляторе.
Цепь каскад проходил хорошо, в четвёртой четверти, но не слишком близко к бакену, чтобы подвергнуть его опасности импакта. Пропустим как есть, достаточно широкий пузырь в бране нарисовать — дело нехитрое. То, что они валились даже не в направлении Ворот, тоже, учитывая обстоятельства, было только хорошо для дела…. Вот дерьмо.
Ли Хон Ки пересчитал ещё раз. Кажется, флотские почему-то изначально целились сразу в прыжковую зону «Тсурифы-6». Но рассчитывать на то, что активный прыжок окажется в итоге пассивным, да ещё и по аварийному сценарию, они явно не могли. И теперь всё сильнее мазали, рискуя выйти чуть не прямо на саму станцию.
Вероятность импакта конечно минимальна, но сколько раз Ли Хон Ки писал тому же Финнеану — практику прямых прыжков требуется прекратить. Для навигации наружу в этом квадранте оборудованы Ворота Танно, и только через их транзитные зоны необходимо осуществлять активные прыжки.
Бесполезно. У флотских всегда «срочно» и «некогда».
Получите.
— «Тсурифа-6» прямо на вас валится неуправляемый каскад. Количество крафтов неизвестно. Есть супертяжи, но вероятнее — не больше одного. Мне их пропустить?
Десять минут декогеренции. Ждём.
Ли Хон Ки глянул на расчёты. Если на «Тсурифе» будут мешкать с решением, вся эта мешанина из замороженных полутрупов прибудет на место в виде хорошо прожаренной пустоты, додекаэдр при этом даже не шелохнётся. Чтобы заставить его сбить строй, нужны принципиально другие воздействия. Люди умрут, корабли сгинут, а большая терция натурального строя будет звучать, как обычно.
— Пропускайте, Бакен 48.
Ли Хон Ки послушно активировал исполнение.
Пузырь запел восходящей равномерно темперированной последовательностью, распахивая амплитудное окно, но, увы, слишком поздно. Каскад уже начал проходить через брану.
Впрочем, Ли Хон Ки уже был занят другим, на границе Скопления Плеяд творились новые странности.
Обещанные студотой восемнадцать часов казались капитану Райдо бесконечными.
Его подготовка включала множество техник сохранения самоконтроля при длительном пребывании в статусе пассивного наблюдения и первой готовности, но все они имели смысл, когда ты несёшь вахту в рубке, и вокруг чернота космоса, а бесконечное самокопание под мерную смену цифр на транспаранте мало походило на обычный распорядок дня командира «Принсепса».
Сначала вообще был полный бардак.
Аварийный уход во внешнее пространство «Тсурифы-6», в бешенстве что-то кричащие в общем канале кволы и люди, пока флотские по боевой тревоге разворачивали свои крафты в прыжковую зону. Ситуация и так была авральная, но старпёр, разумеется, и тут сумел добавить огня.