По сути, я вновь стал чистой книгой, только у меня не было в запасе тех миллиардов лишних синапсов, чтобы иметь возможность начинать заново. Мой мозг как раз чистой книгой и не был, он был весь исписан мелким петитом, только смысл тех надписей продолжал оставаться мне неведом. Если считать человека средоточием его жизненного опыта, то это был не я, а некто совсем другой. Не некто, а никто.
Кажется, квол всё не оставлял попыток до меня докричаться.
Стимулировал пирамидальный путь[177], зрительную кору, но плывущие передо мной во мраке образы были мне по-прежнему непонятны, а центральный парез[178] продолжал развиваться, даже когда нейроиндукторы принялись сканировать пятый слой моей двигательной коры.
Я был объективно безнадёжен.
Слепой, глухой, недвижимый пакс в утлой капсуле с минимумом запаса по энерговооружённости, выпавшей из дипа невесть где, может быть, в самом эпицентре плотного огневого контакта. Я мог рассчитывать исключительно на везение, поскольку даже попытка погрузить меня обратно в стазис скорее всего закончилась бы уже полным коллапсом с угнетением церальной нервной системы и всеми вытекающими из этого перспективами.
Но мне повезло.
Ощущалось это как некое неожиданно обращённое на меня внимание со стороны. Что это могло быть, я в тот момент не задумывался, да и сама концепция общения была мне недоступна. Однако взгляд этот был физически ощутим, а значит, был мною легко воспринят как данность.
Волшебство этого удалённого знакомства мне ещё только предстояло осознать, а пока неведомое существо изучало меня, издали подёргивая белёсой плёнкой на рептильих глазах со свободно проворачивающимися в орбитах щелевидными зрачками. Впрочем, скорее всего, это я так проецирую собственный будущий опыт на те ранние отголоски смутной памяти, записанной послушным кортикальным рекордером.
Так я был изучен и найден любопытным. Или полезным. Скорее второе.
И ещё секунду спустя я очнулся.
В отличие от тугодума-квола с его ущербным медицинским инструментарием, обратившее на меня внимание существо в человеческой нейрофизиологии разобраться сумело. Какие-то проблемы с пирамидальными клетками и ретикулярными ядрами, возникшие в результате нештатного вывода из заморозки, что в итоге мешало запустить нормальный режим фазовой синхронизации ритмов префронтальной коры.
Один проход внешней стимуляции, и вот он я, уже верчу головой, пытаясь понять, где нахожусь.
Едкий коктейль из медицинских запахов быстро напомнил — в биокапсуле после пассивного прыжка. И я жив. Но почему вокруг так темно?
Я видел лишь интерфейсы, которые мне услужливо транслировал квол, но вокруг моей скорлупки, на которой я так предосудительно покинул комфортный борт «Принсепса», а впоследствии и безопасные пределы «Тсурифы-6», ровным счётом ничего не было.
— Квол, диагностика внешних сенсоров.
— Сенсоры в порядке.
— Почему нет сигнала?
— Сигнал поступает успешно. Не поступает информация.
— Это как?
— Поступающий сигнал не содержит внешней информации, только белый шум на уровне чувствительности систем.
Тут я задумался и крепко.
— Мы в субсвете?
— Капсула успешно покинула топологическое пространство в заданном квадранте. В настоящее время капсула исправна и находится в обычном физическом пространстве, если вам интересно, то за бортом вакуум, параметры фоновой радиации, реликтового излучения, нейтринного и магнитного потока, картина гамма-всплесков и гравитационных волн типична для предполагаемого сектора обратного проецирования.
Но мы между тем ослепли. И на самом деле не знаем, где мы. Одни в черноте пустого пространства.
— Экранирующее молекулярное облако?
— В рентгеновском и радио-диапазоне тоже пусто. Я не вижу Ядра.
Значит, не облако. Чтобы экранировать синхротронный фон галактического Балжа, нужно кое-что посерьёзнее. Нечто вроде… мелькнувший у меня в голове образ гигантской скороварки из титаната диспрозия можно объяснить только моим плачевным неврологическим состоянием.
Значит, всё проще, капсулу некто или нечто накрыло силовым коконом.
И тут я вспомнил тот взгляд, что смотрел на меня из небытия.
— Активировать внешние когерентные излучатели.
— Класс?
— Ультра-люминофор видимого диапазона.
— Выполнено.
Похоже, ты уже давно здесь, затаившийся, неслышимый.
Но вот именно что прятаться ты, похоже, считаешь выше своего достоинства. Скорее я могу интерпретировать твоё поведение как паузу, взятую для размышления. Починить-то ты меня починил, но что со мной делать, ещё не решил.
Не могу тебя в этом укорять, но у нас с тобой одна проблема.
Я смотрел на изображение приближающегося ко мне белоснежного «Лебедя» и вспоминал тот взгляд.
Я искал встречи с Воином, но на этом «Лебеде» его точно нет. На мою капсулу в кромешной тьме наглухо экранированного участка пространства надвигался корабль спасителей.
Любопытные приходили, оставляли вокруг свои артефакты, вроде этих жалких глубинных бомб, некоторые даже пытались выйти на контакт и договориться, а потом снова уходили.
За ними приходили другие, за ними третьи.
А тело ждало и наблюдало.
Просторы субсвета только казались тесными, крошечными и медлительными. На деле эта вязкая неторопливость превращала физику в бесконечный лабиринт, в котором можно навеки заблудиться, даже обладая самой точной картой в мире. Звёздное Скопление Плеяд включало жалкую тысячу звёзд и составляло скромный декапарсек в диаметре, невесть что по галактическим масштабам, но стоило даже в пределах этой горстки светящегося космического песка переместиться на пару световых месяцев в случайном направлении, как ты раз и навсегда гарантированно пропадал из вида для любопытных глаз.
Слишком малы размеры. Слишком велико пространство вокруг.
Тело поступало так неоднократно, и ни разу активность пришельцев извне не потребовала сменить эту немудрящую тактику.
Телу в действительности было всё равно, откуда наблюдать, в его поле зрения успешно попадали сразу несколько секторов Галактики, но дальше были другие, такие же наблюдатели. Почему-то телу не хотелось с ними встречаться. Было ли в этом что-то биологической природы или так тело запрограммировал его неведомый создатель, оставалось тайной для него самого, но одно было известно точно, в случае обнаружения было необходимо, продолжая сбор сведений, переместиться в следующий карман пространства-времени, после чего вновь сосредоточить усилия на основной программе.
Так боролись два инстинкта — любопытство и самосохранение, следование долгу и страх быть узнанным.
Почему к первому нужно стремиться, а второго следует опасаться — тело не знало, а может, попросту забыло за прошедшие миллионы лет, хотя именно запасание знания было его основной задачей. Но не помнило же оно, по какой-то причине, кто и зачем сюда его поместил. Возможно, это были лишние знания, которые отчего-то мешали успешному выполнению основной миссии. Возможно, у тела вообще не было никакого начала, оно существовало здесь задолго до Плеяд с их скромным стомиллионолетним возрастом, а зародилось ещё на самой заре формирования Галактики, когда протопланетные туманности звёзд третьего поколения только начинали свою бурную биографию.
Всё это было неважно, перед тем, как окончательно скрыться в новом своём коконе, тело решило пронаблюдать за теми, кто его обнаружил. Чтобы запомнить и сохранить для вечности. Пока они тоже не ушли, как уходили перед ними другие, как уходили перед ними третьи.
Глава 3Декогеренция
«Эпиметей» был странным, непривычным местом. Он был далёк как от брутальной неустроенности боевых крафтов, так и от помпезной пустоты грузопассажирских трансгалов Семи Миров. Не была астростанция похожа и на своих гигантских собратьев вроде «Инестрава-Пятого» или той же серии «Тсурифа», которые если и были предназначены для пребывания человеческих существ, то исключительно в виде дежурных вахт сборочных доков, операторов бесконечных пакгаузов и пилотов каботажного флота.
Нет, «Эпиметей» был вполне уютен, хорошо освещён, и даже несмотря на сломанный климатизатор замечательно подходил для расслабленного времяпровождения.
Эй Джи отложил щуп, потёр уставшую ладонь о комбинезон и потянулся к свёртку.
Тут даже было нечто вроде столовой. Небольшой раздатчик, столики подняты из якорей в полу, играет тихая музыка, и никого. Ну, было никого. Когда сбежались сержанты-смертнички в полной амуниции тереть о своих скучных делах, Эй Джи моментально оттуда умотал, только прихватил с собой из раздатчика свежую выпечку. Подумать только, свежую выпечку!
Даже бумажка, в которую та была завёрнута, была приятной на ощупь. Гладкая, промасленная, и шуршит как-то по-домашнему.
Эй Джи нарочно выключил музло, чтобы расслабленно пошуршать.
Хрум-хрум.
И запах такой изнутри исходит, закачаешься. Та дрянь, которой их пичкали что на борту «Джайн Авы», что в гарнизоне, больше походила на плохо проваренный клейстер, да ещё и цвет имела соответствующий — серой слизи. На деле состав у обоих продуктов был примерно одинаковый, но одно дело мутная взвесь, которую через патрубок тебе закачивали прямо в желудок, другое дело вот такая свежая, поспелая булочка с корицей и ещё чем-то смутно знакомым.
Эй Джи шумно втянул воздух и замер, ощущая, как непривычные к этому делу ароматические рецепторы приятно пощипывает.
А всего-то и нужен был на борту нормальный пищевой фабрикатор. Понятно, на сабах такого не водилось — не положено. Но на «Тсурифе-6» почему так отвратно кормили!
Навигатор в два хапка проглотил выпечку, закашлялся, после чего долго и мучительно избавлял горло от налипших крошек, приложившись к заветной термоколбе. В таре была намешана какая-то лютая бурда из всего, что вставляет, плюс немного воды для виду.