Отпущенная на свободу плазма угасла, стремительно остывая.
Остановиться всегда сложнее, чем начать.
Вспомнить, каково это — слышать, чувствовать, мыслить.
Превиос считала наилучшей тактикой воспринимать свою искру как нечто внешнее, инструмент, эффектор второго порядка. Но всё было не так, и реальность поспешит напомнить о себе, сколько ты не пытайся убеждать себя в обратном.
Искра — это ты и есть.
Первым всегда просыпался почему-то слух. Внутри биокапсулы царило назойливое пробулькивание нефральных фильтров и гудение инфразвуковых насосов, лишь на втором плане начинали прорезаться высокочастотные импульсы приборов и систем самого катера. На их фоне тревожные голоса людей звучали глухим уханьем, слабомодулированным, почти лишённым смысла информационным каналом.
Следующим возвращалось зрение. Искра заново училась распознавать образы, транслируемые через зрительный нерв видеонакладками — костыльным заменителем нормального транскарниального индуктора. Его, увы, Превиос себе позволить не могла.
Последним возвращались тактильные ощущения — нежное давление фиксаторов, непрерывно массирующих биологический носитель внутри биокапсулы, пока он не был помещён в штатный долговременный стазис и не охлаждён затем до фазы криосна.
— Милочка, ты меня слышишь?
— Да, советник, со мной всё в порядке.
— Мы тут за тебя с молодым человеком волновались!
— Не стоит беспокойства.
— На самом деле очень даже стоит, ты впервые это делала вдали от…
— От мастера.
— А ты, значит, у нас девелоп[204].
— Не понимаю сути каламбура.
— Забудь, это так, глупость. Значит, впервые. И как ощущения?
— Мой носитель их не может воспринять полноценно, формально это было как погружение в некий вид искусственной реальности.
— Понятно. С вами иногда так трудно иметь дело… впрочем, неважно. Ты справилась, солнце, тор отработал порядка двух процентов массы и мы снова с полными накопителями. Но главное не это.
— Что же?
— Загляни в гемисферу.
Поначалу Превиос приняла изображение за какие-то помехи. Пространство вокруг маркера их катера было заполнено будто вспененной слабоструктурированной мешаниной, больше всего походящей на среднеатмосферные «взвешенные» облачные слои холодных газовых гигантов. Как будто кто-то взял перемороженный метановый кисель, добавил в него взбитые сливки азотно-углеродных полимеров и, слегка размешав их для придания эстетического вида, так и оставил, навечно недвижимыми под тяжким гнётом атмосферы в сверхкритической жидкой фазе[205].
Одна проблема. Тут не было ни температуры, ни давления, ни какого бы то ни было вещества. Впечатляли и размеры отражённой в проекции структуры — гемисфера уже была развёрнута не световой час, и характеристический масштаб продолжал наращиваться.
— Структура пока не повторяется?
— Нет, и знаешь, что это мне напоминает? Первичные неоднородности. То же распределение масштабов, если принимать конец эры рекомбинации. Только тут вещество не рекомбинировало, потому что вторичного синтеза здесь не состоялось вовсе, как и великого разъединения, здесь всё по сути закончилось планковской эпохой.
— Сформировался чисто квантовый мир, без скалярных полей.
— Да, и который мгновенно выродился через механизм тахионной конденсации в два стационарных состояния со статичным распределением. Которое мы тут и наблюдаем.
Превиос задумалась. В этом предположении был смысл. Значит…
— Значит, это вообще не наша вселенная, здесь сбита одна из фундаментальных констант, вероятнее всего, планковская длина, а значит, нас тут просто не может быть.
Советник снова хихикнула.
— Милочка, не торопись с выводами, и мы тут есть, и эта штука, что тут пряталась, тоже тут была, и наши вселенные, видимо, в каком-то смысле симметричны друг другу, а может, просто являются частными решениями с теми же константами, но на разных краевых условиях. Меня сейчас интересует другое, если перед нами — всего лишь карта местного статичного распределения топологических солитонов, или, я не знаю, нулей и единиц, то почему мы их вообще смогли увидеть? Наша материя должна ходить сквозь это так же свободно, как электроны через бозе-конденсат, это же он и есть? А электронные нейтрино от реакции бета-синтеза, которыми ты их бомбардировала, они как бы фермионы. Даже если верить стандартным теориям суперсимметричного конфайнмента[206] — ерунда получается.
Ерунда. Смешное слово.
— Если предположить, что это вещество в отсутствие гравитонов взаимодействует только электрослабым способом, значит, оно так или иначе состоит из нейтрино, причём вероятнее всего из тех самых нуль-нейтрино, которые в нашей Вселенной или не существуют вовсе, или те не взаимодействуют с нашей барионной материей вовсе.
— Но что их удерживает на месте? Это же по всему должен получиться в лучшем случае безмассовый ферми-газ с безумным давлением, при таком-то уравнении состояния.
Превиос уже понимала, куда клонит советник, но не могла не завершить мысль.
— Значит это какая-то мета-стабильная сборка, бульон, аналогичный кварк-глюонной плазме, в которой существует нейтрин-нейтринный обменный[207] бозон, а значит, возможно формирование запутанных пар разноспинных частиц, склеенных чем-то вроде так и не распавшихся здесь лептокварков[208], при бомбардировке нашими обычными нейтрино в подобной среде реактивно формируется сверхтекучий плазменный скин-слой[209], отражающий сигнал обратно к нам.
Неизведанное пространство с непонятными законами, новый, неизученный вид материи без массы, кажется, вовсе не реагирующий на такие привычные нам вещи, как гравитация и сильное взаимодействие, да и движущийся по сути только в те моменты, когда на него смотрит наблюдатель. Квантовый мир без классических законов динамики.
Только мы этого всего никогда не узнаем достоверно.
Потому что не можем тут даже перемещаться в пространстве.
Потому что мы тут беспомощны.
Слепые, глухие, безрукие калеки.
Этот мир не для нас, белковых существ.
Этот мир — для тех, кто мыслит и чувствует тончайшими сплетениями силовых линий.
То, что тут пряталось, само было из таких.
Возможно, оно до сих пор тут, наблюдает. О, оно привыкло наблюдать.
В канал постучался беспокойный Эй Джи:
— Я наскоро проверил спектры поглощения этой среды. Первый достоверно полученный резонанс зашкаливает за девять тераэлектронвольт, это уровень эксаваттного нейтринного лазера или нижней границы распада пентакварка[210], в теории…
Да. В теории. Согласно которой они только что обнаружили материю, состоящую из квинтетов нуль-нейтрино и способную реагировать лишь на энергии, почти на порядок превосходящие массу покоя суперкварков. Идеальный инженерный материал, невесомый и при этом фактически несокрушимый.
Нужно перестать мечтать о том, о чём тебе страшно даже подумать.
— Нам нужно проецироваться обратно, а потом возвращаться, с приборами, с оборудованием, с настоящими, а не самопальными, вроде нас, теоретиками, лучшими умами Квантума.
— Ты же понимаешь, милочка, что второго шанса может и не быть. Да что там второго, я до сих пор не верю, что нам-то удалось сюда прорваться!
Это правда. Но мы тут всё равно бесполезны. Значит, нужно хотя бы попробовать вернуться и рассказать, уже одно это будет весомым вкладом в науку. Ха, в науку, ты сама себе веришь?
Превиос почувствовала, как дрожат пальцы её носителя.
Да, она боялась. Она безумно боялась. Слабое существо, отделённое от мастера, жалкая копия без оригинала, такая же искра, но не такая сила воли, не такая мотивация, не такое всё.
Это их искры делятся и сливаются легко и непринуждённо, обмениваясь энергией, информацией, сутью. Люди не таковы. Они боятся меняться. Боятся умереть.
— Ты делала такое раньше, ты же знаешь?
— Негатив.
— Имя Жана Армаля тебе о чём-нибудь говорит?
— Апро, советник, так меня когда-то звали, нет, не меня, третье поколение до меня.
— Итак, ты такое делала, причём неоднократно. Ты не должна бояться этого.
Но Превиос боялась. До жути. До дрожи. Только не так. И только не здесь, в этом пустом мёртвом чужом пространстве.
Она не дайвер, как Эй Джи, и ей не сотни лет, как советнику, она имеет право бояться неизвестности, имеет право не верить в себя.
— Советник, у вас же тоже искра, вы можете…
Как жалко это звучит.
— Увы, милочка, не могу. Моя искра без меня нежизнеспособна. И поверь мне, если бы это было возможно, я бы первая вызвалась. Но нет, это можешь сделать только ты. Ты ещё не настолько слилась со своим носителем, чтобы зависеть от него. Ты сможешь остаться собой, частично сохранить личность, а потом вернуться.
Вернуться.
Какова вероятность, что эта среда вообще пригодна для существования плазмоидов? Что её искра не просто выживет во внешнем пространстве, но сумеет отыскать тут какие-то ответы, а потом найти дорогу домой?
— Ты эффектор, Превиос. Это твоя суть, твой смысл. Тебя отправили сюда как исследователя, так будь им.
Превиос почувствовала, как над ней кто-то склонился. Кто-то древний, могучий, бесконечно мудрый и бесконечно усталый. Это было мало похоже на те искры, что она когда-либо видела. Это существо было похоже на огромное раскидистое дерево, колышущее в пустоте своими наполовину иссохшими ветвями.