Квестор почувствовал, что машинально принимается читать лекцию, но ничего тут с собой поделать не мог, опыт, да и какой смысл выдумывать более приличный месту и времени формат, если и прежний неплох. Он даже принялся ходить туда-сюда по рубке, жалея лишь, что нет под рукой слайдов.
— По сути, ещё тогда вместо концепции «натянутой перчатки» или «зрителя позади», некоего абстрактного бестелесного «я», как бы наблюдающего через твои глаза и слышащего через твои уши, рядом исследователей было предложено понятие «фильтрующего несознательного», на роль которого был предложен каскад ранее считавшихся рудиментарными и атавистическими участков ствола мозга, отвечающих за доставку сигнала от неокортекса к мышцам и, в обратном порядке, от рецепторов к лобным долям. Ряд предметных исследований так называемых «багов восприятия» показали, что по сути то, что мы воспринимаем как сознание, живёт в вымышленном мире, реальность которого, в отличие от множества других вымышленных миров, например сновидений, доказательна хотя бы тем, что предметы в нём, как выразился Латур[213], «дают сдачи». Но от этого реальность не становилась менее иллюзорной в части её восприятия.
Квестор показал пальцем на проекцию гемисферы.
— Эта штука не существует, но мы вынуждены принимать, что изображённое на ней реально. Что если вот этот маркер протаранит вот тот, то будет большой бум. Но крафт мы хотя бы можем увидеть воочию, выбравшись в открытый космос, если нас там не изжарит чем-нибудь подходящим, но вы, капитан, регулярно погружаетесь в чуждые топологии, где энергия и материя существуют или даже не существуют в неких особо невещественных формах, однако и там мы легко возвращаемся к примитивным концепциям класса «если вот этот маркер протаранит вот тот». Эта так называемая реактивная субъектность или «принцип соучастника». То, с чем мы вынуждены считаться, существует. Но стоит нам отвернуться — бум, реальность рвётся. Есть масса несложных опытов, когда на глазах у внимательного и даже специально подготовленного индивида происходили самые невероятные события. Исчезали огромные строения, удваивались те самые предметы, за которыми испытуемых просили следить, а они этого не замечали даже после десятикратного повторения опыта.
Квестор скосил глаза на капитана, кажется, он уже начинает понимать, к чему всё ведёт.
— То есть там, где мы мысленно выстраиваем внутри собственной головы некую непрерывную реальность, она на деле оказывается весьма рваной, просто чудовищно дырявой, полной таких лакун, что поневоле начинаешь задумываться, каково живётся тем же Воинам, у которых подобных лакун нет или они настолько незначительны, что они поневоле вынуждены ежесекундно пропускать через себя огромное количество сырой нефильтрованной информации, даже в состоянии покоя на несколько порядков превосходящей пиковые нагрузки флотских аналитиков под полной премедикацией.
— Вы хотите сказать, что на фоне этих «лакун» ваше текущее состояние не так уж необычно?
— Разница есть и она огромна, но, по сути, человек действительно живёт внутри своеобразного стробоскопа с тактовой частотой от восьми до тридцати герц, и каждый статичный «слепок» такой реальности ему доставляется в виде крупных мазков-объектов, довольно примитивных и часто ложно проинтерпретированных, даже его собственный внутренний диалог по сути ему навязывается физической структурой нейросетей височных долей как некая вербальная проекция комбинаций таких же примитивов. Каждый раз, когда мы просыпаемся, мы не можем быть уверенными, что мы те же, что были раньше. Каждое не то что шоковое воздействие — обычный рывок реальности вроде привнесения в неё критического объёма новой информации способен единомоментно сделать нас другим человеком. Выражение «меня словно подменили» или «мир вокруг словно перевернулся». Такой, если хотите, «обратный синдром самозванца». Когда самозванцем кажется кто-то в прошлом, а вы сами, мол, наследуете к тому пред-предыдущему, настоящему «я».
— Вы сейчас, магистр, говорите ужасные вещи. Так можно потерять всякую веру в смысл и реальность бытия.
Квестор засмеялся.
— Ещё как можно! Но представьте, носители с одинаковыми дампами действительно ведут себя очень похоже, даже если значительно отличаются друг от друга морфологически, разве что да, расходятся они довольно быстро, даже если, напротив, носители были идентичны во всех возможных смыслах. Были и такие опыты.
— Вы знаете, что вы чудовища, там, на Эру.
Нужно было слышать, как он это сказал. Ему бы на подмостках выступать, с такими-то талантами.
— Да. На Эру, и на Квантуме, и на Тетисе, и на остальных Семи Мирах. Но мы не социопаты, у нас есть и строгая этика, и тяжесть ошибки на нас ложится в той же полной мере, что и у вас, капитан. Только не говорите, что вы, дескать, рискуете исключительно самими собой, а мы нет. Напротив, если вы угробите «Принсепс», вы угробите ещё и двести миллионов потенциальных человеческих жизней разом, притом, что они вам право на такую власть вовсе не делегировали. А я… я лишь ставлю над ними научные опыты, пусть и с теми же возможными последствиями.
Но капитан уже снова остывал.
— Я понял вашу мысль, магистр. Вы это вы в ничуть не меньшей степени, чем ваш предшественник, и уж во всяком случае в большей, чем любой, прошедший заморозку. Но скажите, вас, скажем, не беспокоит перспектива однажды встретиться с вполне себе живым «другим» индивидом, претендующим на вашу ячейку общества. Вы же сами сказали: одинаковые Магистры Памяти — это слишком.
Ах, вот он о чём.
— Меня беспокоит непозволительное расходование носителя. Согласно биоэтическим[214] нормам Проскрипций повторное использование носителя запрещено, даже если бы оно было технически возможно, что так же не соответствует действительности. То есть да, один из дублирующих друг друга носителей моей личности будет в результате такой коллизии приведён в абиологическое состояние.
— То есть убит.
— Эвтаназирован, это не то же самое, что «убит».
— И вас не тревожит подобная перспектива?
Квестор пожал плечами.
— Меня беспокоит даже то, что я не помню, где здесь гальюн. Мой носитель крайне молод и подвержен эмоциям. И судьба собственного ментального «двойника» меня тревожит не менее, чем моя собственная. Но вариантов тут Проскрипциями не предусмотрено и я вынужден подчиниться, даже если бы у меня были веские аргументы против. Коих, впрочем, у меня нет, и тут я полностью согласен с основателями Магистрата.
Капитан открыл было рот, чтобы продолжить прения, но тут в рубке рявкнул сигнал квола. Флот пришёл в движение.
— Капитан, есть маркер в зоне обратного проецирования.
Ордер местной группировки начал перестраиваться, явно намереваясь безопасно пропустить чужака, во всяком случае, насколько квестор уже успел заметить, в случае возникновения внешней опасности для «Тсурифы-6», крафты старались занимать максимально рассредоточенные позиции, чтобы прикрывать своими бортовыми генераторами максимальный телесный угол зенитной сферы, при этом не создавая помех для эффективного ведения огня. Однако сейчас они, напротив, начали смещаться на фланги, образуя своего рода коридор. Осталось выяснить, для кого.
Однако прошла минута, другая, квол смущённо помигал повисшим без опознания маркером, да и убрал его с глаз. Ордер же благополучно вернулся в исходное положение. В общих каналах стояла уже привычная с некоторых пор тишина.
— Капитан, «Принсепс» готов к маневрированию?
— Апро, магистр.
И тут же почуял подвох.
— Не поясните, к чему был этот вопрос?
— Нам нужно как можно скорее переместить каргокрафт вот сюда.
И показал.
— Вы рехнулись?
— Капитан, я совершенно дееспособен, если вы об этом. У меня есть серьёзные опасения, что сейчас случится нечто непоправимое, и в наших силах это предотвратить.
И замолчал.
— И я должен поверить в этом вам на слово, я правильно понял?
Квестор кивнул и повторно указал на искомую позицию.
— Но мы там окажемся на возможной линии огня!
— В этом и состоит план. Капитан, мы плохо начали, но мне кажется, между нами наметилось некоторое понимание, и будет неплохо, если вы его чуточку поддержите. Позвольте мне хотя бы раз сделать по-своему без лишних трат времени. Я вам ещё не доказал, что готов на что угодно ради воплощения цели моего визита в этот периферийный уголок пространства?
— Доказали.
— Я вас прошу согласиться, наконец, что будущее человечества сейчас важнее всего. Нашей с вами жизни. Этих двухсот миллионов носителей. Безопасности «Принсепса». И я напоминаю вам, вы обещали мне, что сделаете всё возможное, чтобы доставить меня на «Лебедь».
— Это тут причём?
— Там, куда я указываю, сейчас расположен личный крафт Воина. И он готовится в текущий момент совершить самую большую ошибку в новейшей истории нашей расы, по сравнению с которой даже фиаско Века Вне может оказаться мелким недоразумением, а Ирутанский инцидент вообще не будет стоить упоминания.
Капитан молча смотрел исподлобья.
— Вы в этом уверены?
— Да.
— Если там никого не окажется, вы признаете, что все ваши построения это полный бред и позволите мне убраться из этой дыры обратно на Эру?
— Без малейших колебаний.
— Старпом Феху, приготовиться к маневрированию!
Дальше они как обычно принялись перекрикиваться своими непонятными словами, а за кадром голосил квол, которому вторили флотские и гражданские диспетчера.
Квестор с нескрываемым злорадством наблюдал над их беспомощными попытками помешать «Принсепсу» совершить свои эволюции. Ничего они не могли сделать. Ни-че-го.
Вояки так привыкли, что их слово всегда последнее. Или, как они напирают, «крайнее». Мы вас защитим, мы вас спасём, мы лучше вас знаем, как делать.
Мы же свои жизни за вас, горемычных, отдать желаем, высшую цену уплатить!